Впрочем, я откровенно не понимаю это поколение — за мной бегали, меня упрашивали, ко мне даже через четверть века прибежали с букетом роз. Да, мне тоже было шестнадцать, но о существовании Лешки родители узнали не так, как я о существовании какого-то Коли: Оливка явилась вечером домой и просто так, между делом, сообщила за ужином, что больше не девственница. Как будто быть девственницей в шестнадцать какое-то клеймо… Этого Колю я в глаза не видела и следующее имя было уже Саша, который пришел к нам в гости отметить ее девятнадцатилетие.

— Розы завянут, — оттолкнула я Оливкиного папочку, которому почему-то захотелось надавать целлофаном по физиономии за то, что передал дочери свои дурацкие гены неумения нормально разговаривать.

Леша подпер косяк, который подпирала утром Оливка. Та же поза, тот же взгляд. Неужели Богдан на генном уровне может копировать меня? Говорить ему правду про его рождение не входило в мои планы, как и лезть сегодня в постель с его папочкой.

— Пошли вон! — сказал Лешка котам довольно грубо, и они уставились ему в глаза достаточно красноречивым взглядом: мол, пошел вон сам. — Не заставляйте повторять дважды! — продолжал говорить он со стеной.

Коты не пошевелились. Они в кой-то веке разлеглись на кровати втроем. Общий враг действительно объединяет — еще одного конкурента мужского пола в доме они не потерпят. Это намного хуже пылесоса!

— Объясни своим котам, что они теперь тут не главные!

Лешка посмотрел мне в глаза беспомощным взглядом.

— Ты пока тут не главный.

— Я в этом доме появился раньше них! И я всегда был тут единственный мужик, пока ты не решила, вместо кошки, завести кота.

— Леша, а ты не пробовал просить вежливо? Сказать «подвиньтесь, пожалуйста», слабо?

— Я не хочу, чтобы они подвинулись! — Лешка действительно завёлся, будто коты были не коты, а другие мужики. — Я хочу, чтобы они освободили территорию. Мою территорию. Не знаю, почему это для них новость. Я ее метил и не раз.

— А я меняю постельное белье не раз в месяц, а чаще, — сумела парировать я, но Лешка не смутился, все так же смотрел на меня с улыбкой в пол-лица, а может вообще в целое!

— А ты не меняй. Мужики иначе не понимают, что у женщины уже есть хозяин…

Хозяин? Ну да… Блажен, кто верует. Тебе повезло, что бывшая жена у тебя настолько чистоплотна. Иначе бы ты давно разочаровался в своем эксклюзивном статусе. Да о чем это я? Савка в прошлом. Лешка в будущем. Так отчего бы не отвоевать у котов немного настоящего, и я потянула за край покрывала, чтобы убрать с кровати церберов кошачьей породы.

— Боже, как же я скучал!

И порнушку смотрел? Иначе я не могу объяснить такое неуважение к деталям моего туалета — я буду теперь на животе под кровать заползать, чтобы отыскать трусы — свои и его.

— Лешка, ты сдурел?

Я с трудом выкрутилась из-под него. Первое желание просто подарить ему себя улетучилось лишь только его рука скользнула вдоль моего бедра.

— Ты секундомер включил? Я так не могу… По сухому.

— Извини, я просто озверел без тебя… У тебя нет секретной жидкости? Ведь была…

Была, где-то… Давно не пользовалась, не было нужды… В экспериментах в Лешкой после Савки я не нуждалась… Пришлось порыться в тумбочке. И пока я вдавливала животом подушку, Лешка запустил язык между моих разведенных лопаток — ура, тело еще помнит, тело еще хочет его…

— Может, постараешься сам? — тронула я подушку ухом, чтобы поймать краем глаза хотя бы его плечо.

— А ты меня вытерпишь, если что не так пойдет?

Он не шутил — говорил серьезно, хоть и приглушенным шепотом, вжавшись губами мне в плечо.

— Я тебя терплю уже четверть века, даже больше, — попыталась пошутить я, но вышло грубо: не каждые слова безопасны в каждой ситуации.

Он развернул меня к себе, навис на вытянутых руках, пригвоздил к матрасу взглядом.

— Я все же надеюсь, что когда-то ты меня любила… Но если даже нет, потерпи меня еще четверть века. Я на что-нибудь да сгожусь…

Я притянула его к себе, сжала шею до хруста — надо было тебе припереться именно сегодня. Ну ведь слышал по телефону, что я на взводе.

— Лешка, я не смогу расслабиться все равно…

— Даже пытаться не будешь?

Я мотнула головой, и он отстранился, сел и уставился на открытую в коридор дверь, за которой не было котов.

— Тогда мне ничего не надо.

Обиделся. Обидела… Пришлось прижаться к плечу губами, туда, где был след от дурацкой прививки.

— Я не знаю, что делать с Оливкой.

Лешка прижал меня к груди, и я с трудом удержалась головой у него на плече, но и отсюда слышала бешеные удары его сердца. Вниз можно было не смотреть — передумал, так передумал. Даже лучше. После игры в одни ворота всегда остается горький осадок.

— А что родители могут сделать? — вздохнул Лешка тяжело. — Если только показать на личном примере, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной. У нас в этом, как говорят нынче, эпик фэйл.

— И что делать?

Он снова пожал плечами, и на этот раз мне пришлось убрать голову, но мы по-прежнему сидели бедро к бедру. Было тепло, но не так, как бывает в постели у любовников, а тепло дружеское — как у людей, которые чувствуют каждый взгляд друг друга. Но сейчас мы смотрели в пустоту двери: но вот в ней вырос Оливкин Соломон и остался на пороге моей спальни.

— Она его любит больше, чем любила Сашку, — выдала я тихо.

— Откуда ты можешь знать, кого и как она любила и любит?

Леша отстранился резко и как-то грубо, и слова его прозвучали плевком. Он нагнулся и принялся собирать с пола одежду, которую зря сорвал и с себя, и с меня.

— Леша?

Он не обернулся. Начал одеваться.

— Леша!

Поднял голову, застегивая ширинку.

— У тебя много дел на сегодня?

— А что? — спросил он без задней мысли.

— Останься на ужин. Для моральной поддержки. Нас же двое родителей. Пусть мальчик знакомится с обоими. Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. Вынесем вердикт вместе.

Лешка схватил майку, но просунул в нее только голову.

— Я не хочу вмешиваться в отношения Оливки с мужчинами. Я в этом вопросе не советчик.

— А я советчик? — нервно дернулась я.

— В ее глазах да. Тебя же попросили быть судьей, не меня.

А, вот в чем дело! Обиделся и на дочь тоже.

— А если я спрошу у Оливки разрешения, ты останешься?

— Я вообще не хочу уходить. Даже после ужина. Но она не захочет, чтобы я остался.

— Я позвоню. Дай мне телефон.

Он протянул мне — свой.

— Да, пап, — тотчас ответила наша дочь.

— Это мама.

— Что случилось? — голос ее из делового тут же превратился в обеспокоенный. — Ты где?

— Ничего не случилось. Я пригласила твоего отца на ужин. Тайком. Но он не хочет оставаться, если ты против.

Пауза. Мое сердце отсчитало десять ударов. Лешкино — еще больше.

— Неожиданно… — и снова в трубке тишина. — Ну, пусть остается. Я только Сереже не буду ничего говорить. А то вдруг испугается.

Где она таких пугливых находит! Ее папа ещё больше трясётся!

— Только, пожалуйста, не говори ей сегодня про нас, — выдавала я незапланированному гостю последние наставления, когда он сидел в метре от сервированного стола, трогая вытянутой ногой его ножку.

Мне было немного не по себе: я чувствовала себя в какой-то мере динамщицей, и моя нога тоже дрожала, пусть Лешка ее и не касался. Он ко мне вообще больше и не притронулся. Даже случайно, когда покорно выполнял распоряжения в столовой. В кухню я его не пускала — переодеваться ему не во что. И так с трудом сохранили свежесть рубашки. Женским дезодорантом.

— Я рта не раскрою, — ответил Лешка до ужаса серьезно.

— Нет уж! Пожалуйста, поддерживай за столом непринужденную мужскую беседу. А я буду только про еду спрашивать. Но вряд ли кому-то потребуется добавка. Лёша, ну почему у нас все не как у людей?