Здесь тоже не во мне было дело, а в Савке. На него смотрела не я, а какой-то уставший от размеренной жизни демон.

— Скажи, ты все ещё любишь свою… Нет, уже чужую Лену?

Он молча разглядывал меня поверх полной рюмки.

— Вот я и хочу поднять тост, чтобы ты ее поскорее разлюбил. Надо перешагнуть через себя старого, точно через труп. И жить дальше, не вспоминая.

Савелий усмехнулся. Зло, совсем не по-мальчишески.

— Вы говорите со знанием дела…

— Скорее с теоретическими знаниями, — перебила я грубо. — Мой развод фиктивный. Я до сих пор живу с бывшим мужем. Вернее, встречаюсь. Мне это больше нравится, чем собирание по квартире его грязных носков. Знаешь, почему в мое время стали популярны гражданские браки? Нет, не из-за вечной мужской боязни штампа в паспорте, а потому что в гражданском браке остается хотя бы налёт от конфетно-букетного периода. Никто хотя бы не сядет за стол в майке и семейниках. Наверное, для некоторых очень сложно постоянно ухаживать за своим партнером и доказывать свою значимость, и следующее поколение стало с разбега атаковать дворцы бракосочетания. А потом каждый второй разводился. И все из-за майки и семейных трусов…

— Это была причина вашего развода?

— Причина моего развода была другая. Но я не хочу тебе ее озвучивать.

— А что хотите? — снова задал он провокационный вопрос.

— Чтобы ты выпил и забыл свою Лену…

— С вами?

— Выпил?

— Забыл?

Вместо ответа я выставила вперёд рюмку и чокнулась с ним сама, умоляя себя не чокаться в прямом смысле слова. С ним… Нет…

— Забудь… — прошептала я слишком тихо, хотя хотела наоборот громко отсечь все его неправильные в отношении меня мысли.

Но он пнул меня ногой или коснулся. Под столом. Очень нежно, чуть выше щиколотки. Что он делает? И что делает мое тело? Грудь горит не от алкоголя, а от… Нет, нет, нельзя… Нельзя приглашать с улицы непонятно кого. Это неправильно. Неправильно… отказываться от случая, который предоставляется раз в жизни. Преподносится яблочком на блюдечке с голубой каемочкой. Проверить, так ли мне важен Лешка? Я никогда не спрашивала его про верность. Она для меня не важна, пока он звонит и приходит. Не в силу привычки же? Ну, может из любви к моим котлетам…

— Я ее уже забыл, — врал мне и самому себе Савелий, уткнувшись губами в рюмку.

Я держала свою на расстоянии вытянутого носа. И я смотрела на его губы, и живот мой начал сжиматься от странного голода. Лешка был в командировке, и Шарик пропустил свою тренировку.

— Мне кажется, что не забыл… У тебя был кто-то после неё?

Савелий убрал рюмку и стиснул губы. Может не говорить. Ничего.

— У тебя сколько девушки не было?

Зачем я спрашивала, когда знала ответ… Долго.

— А у вас?

— Не поверил в мужа?

Я не буду ему ничего доказывать. Кому это нужно? Ему нужно что-то совершенно другое. От меня и сейчас.

Я не искала и не ищу виноватых: никто не виноват и виноваты все. Хороший левак укрепляет брак — нет, в таком ключе я точно не думала. Я вообще ничего тогда не думала, и уж точно в мои долговынашиваемые планы не входило наставление Лешке рогов. И настойка на коньяке не виновата. Просто накатило… Как-то странно, как бы не со мной, точно мне захотелось посмотреть на все это со стороны… Это же не я, это другая непонятная тетка, которая хочет запрыгнуть в последний вагон, притащила домой сопляка…

Так ведь об этом принято говорить? Что ж, так и напишем — старая дура решила попробовать на ощупь молодого самца. Почему бы нет? На одну ночь. Никто не узнает. И ничего не будет… За это. Мы даже в спальню не пойдем — на кровати коты, а они точно не подвинутся. Они там хозяева: они и Лешку-то с трудом терпят на своей территории, хотя ночью никто им не мешает дрыхнуть — я так, на краю приткнусь в позе эмбриона…

Савелий в постели помешает мне — морально. Постель — моя, но за столом сижу не я. Я настоящая забилась в уголок, спряталась за несуществующие занавески. Нет, за дверь и будет подглядывать за происходящим в замочную скважину.

— Ты обычно во сколько домой с гулянок являешься? — спросила, чтобы не молчать та самая не Я.

Зачем описывать словами, что и так написано на моем лице. Он все понял — кажется, с самого начала. Даже до того, как переступил порог моего дома. Скажи, совесть, ты знала, что на рюмке я не остановлюсь? Знала… Знало мое подсознание, но женская хитрость говорила: может быть, а может и не быть с ним постели…

Постели не будет. Будет диван. Так даже лучше. Постель все еще супружеская. Это измена? Нет. Голова холодна. Это только в теле поднялся градус намного выше коньяка и в скорую звонить поздно. Прямиком на тот свет… через седьмое небо, не правда ль?

— Так во сколько? — это дурная тетка продолжала вопрошать молчуна про гулянки.

— Почему тебя это тревожит?

Вот уже и на «ты» перешел. Ну, а что? На «вы» на диван ложиться?

— Потому что я — мама.

— У тебя дочь, это другое… Моя не волнуется…

Дурак… Впрочем, Лешка своей матери звонил только, когда я подзатыльник ему давала. Нет, о Лешке сейчас думать нельзя, неправильно и опасно. Еще испугаюсь и, как дура, выставлю мальчишку за дверь. Ну нельзя ему такое разочарование два раза за день получать… Тут окончательно в женщинах разочаруешься. Не хочу брать на себя вину о загубленной юной жизни и еще одной несчастной девчонки, которой не достанется морально убиенный мною парень…

Что я несу, что… Пытаюсь нести себя гордо. Я же его соблазняю как-никак. Не он меня… Он меня будет просто… Да, да, просто — без лишних разглагольствований. И размышлений, а что есть грех? Грех упустить случай, о котором будешь жалеть. Может, я и пожалею об этой интрижке, но это будет потом… на старости лет, со спицами в руках. Ведь научусь же я когда-нибудь вязать!

— Позвони маме и скажи, что будешь поздно, — настаиваю я, прижимаясь каменным животом к спинке стула, с которого поднялась, кажется, королевой.

— Не рано?

Он все еще сидит. Только голову запрокинул. Рассматривает меня, засранец… Или просто смотрит. Невежливо ведь разговаривать, не смотря собеседнику в глаза. Тем более, собеседнице. А мы ведь еще разговариваем. Только разговариваем. Хотя пора переходить от пустых разговоров к делу.

— Самое время позвонить, — пытаюсь быть строгой.

Я же мама и забочусь сейчас о спокойствии неизвестной мне женщины, которую я очень даже понимаю. Думаю, что понимаю.

— Я спрашиваю, вы действительно не хотите, чтобы я остался до утра? Решайте. Тогда я скажу маме, что приду утром.

Вот тут самое время смеяться, но смеха нет. Что-то у нас выходит все по-серьезному. До утра — это не просто перепих, это… череда того самого и утренний завтрак, ведь не выставлю я его за дверь голодным. Ну, только одних игрищ мало, хлеб насущный молодое тело никак не отменяло. И утром может случиться что-то непредвиденное: срочная встреча, к примеру… Или…

Да я просто не хочу, чтобы он увидел меня с утра без макияжа. Сейчас снимать лицо не хочу: помаду я съела, а в глаза он целовать меня не будет… Глаза и без поцелуев щипит, от предвкушения. Боже, я в квартире подруги Лешкиной мамаши так не нервничала! Но есть же бабы, которые флиртуют со всеми мужиками и уже сбились со счета. Они редко считают себя стервами… А разве стерва определяется по количеству мужиков, побывавших в твоей постели? Мне всегда казалось, что критерии стервозности совсем другие. А тут — это же гуманитарная помощь. Ну, я же уже столько лет помогаю страждущим… Ведь без меня Савелий пошел бы к другу и напился в хлам, потом еще чего-нибудь натворил бы непоправимого, а сейчас поймет, что на какой-то дуре, которой, как тургеневской Анне Сергеевне, спокойствие дороже, пусть и в холодных простынях, мир не сошелся клином. Клин — он в штанах, и просто надо расстегнуть ширинку…

Впрочем, почему я поверила Савелию на слово: может, у них там любовь, а это с ним была интрижка… Вот со мной точно будет интрижка и ничего более.