Не размыкая объятий, мы всё танцевали и танцевали, а затем ели виноград, пили земляничное вино и смеялись всяким пустякам. Это было так чудесно! Я была пьяна любовью и не могла отвести глаз от прекрасного лица — всё гадала, отчего с него не сходит выражение печали.

Непонятная грусть таилась в глазах Лотико, даже когда он улыбался. И всё же я ни минуты не скучала с ним, как это часто случалось с другими парнями. Оно и понятно, ведь в его распоряжении был целый магический арсенал для развлечения скучающих гостий, а ещё он замечательный рассказчик. От его удивительного голоса у меня бежали мурашки по спине, и замирало сердце.

Бедное моё сердце! В какой-то момент истории закончились, и оно уже замирало от томительно-нежных ласк и долгих поцелуев…

За портьерами действительно находилась ещё одна комната, там стояли кровать и фарфоровая ванна, полная горячей воды и лепестков роз.

Сон наяву. Все банальные девичьи мечты в одном флаконе…

Лотико. «Сицилиана» Баха. Чувственная, грустная и пронзительно нежная. Мелодия, что навсегда поселилась в моём сердце.

Лотико. Мой рогатый принц из сказки. Ко всем прочим достоинствам, он оказался великолепным любовником… и тем единственным, кого я полюбила. Полюбила до самозабвения. Скажи он мне умереть, и я бы без колебаний умерла.

Вот такое безумие посетило меня — не иначе как в наказание за то, что я так долго пряталась от любви.

А затем моей счастливой сказке пришёл конец. В момент наивысшего накала чувств, я поймала взгляд Лотико. Спокойный и холодный он убил моё признание в любви. Осколком льда оно соскользнуло с губ и вонзилось в сердце. Видимо слишком высоко я взлетела, и за это меня низвергли с Небес.

Лотико Фьюстер. Сладкоголосый обманщик. Я вновь недооценила тебя. Что ж, за глупость нужно платить, и я заплачу и, думается мне, заплачу сполна.

«Прости, мне пора!» — с этими словами я высвободилась из объятий Лотико и направилась к ванне. Я не позволила себе ни скукситься, ни сбежать: поражение нужно принимать с гордо поднятой головой.

Как истинный рыцарь, для которого желание дамы закон, Лотико помог мне с платьем и проводил до отведённых покоев. Прощаясь, он обнял и поцеловал меня. Ошибки не было. Сердце под моей ладонью не дрогнуло ни на мгновение и продолжало биться с размеренностью хорошо отлаженного механизма.

На следующий день я встала засветло и погнала служанок будить моих паладинов. Внутреннее чувство подсказывало, что я должна как можно быстрей уйти из Расомского поместья. Чем больше будет расстояние между мной и его хозяином, тем лучше.

Сонные и сердитые Эдик и Дашка позавтракали вместе со мной, и мы начали собираться в путь.

Миссис Фьюстер была так добра, что дала нам всё, что нужно для путешествия, включая трёх коней и ослика для Дашки, которая не умела ездить верхом.

Алекса мы оставили на попечение хозяев замка. Когда мы всей толпой ввалились к нему, он, отвернувшись к стенке, пробурчал, что после догонит нас.

Лотико не пришёл проститься и это было благодеянием с его стороны. Мне и так едва хватило силы воли, чтобы заставить себя уйти. Боюсь, увидев его, я бы нашла предлог остаться и, как это ни унизительно, опустилась бы до мольбы о любви.

Господи! Если бы любовь можно было выпросить! Тогда в мире стало бы гораздо больше счастливых людей.

«Простите моего сына, такота-дота, — тихо сказала миссис Фьюстер, когда я взобралась на лошадь. — Это его беда, а не его вина: он таким родился». Что она имела в виду, осталось для меня загадкой. К тому же я была не в том состоянии, чтобы думать. Теперь, когда разлука стала неизбежной, мне было так плохо, что я едва держалась в седле. Я чувствовала, что умираю от любви — в прямом, а не в переносном смысле. «Передайте Лотико мою глубочайшую благодарность. Мне не в чем винить того, кто был столь милосерден к голодным и бесприютным путникам», — нашла я в себе силы сказать и тронула лошадь с места.

Пока дорога позволяла, мы с Эдиком ехали рядом, Дашка на ослике трусила следом за нами. Периодически я ловила на себе участливые взгляды притихших паладинов. Видимо, ребятишки догадывались о беде, что приключилась со мной.

Первая, как водится, не выдержала Дашка.

— Ненавижу мужчин! — громко сказала она и, подъехав ко мне, уцепилась за стремя. — Ир, ты не переживай! Не такой уж красивый этот мистер Фьюстер. Да ещё рога у него, как у демона. Так что ты правильно сделала, что уехала от него.

— Ну-ка, давай перебирайся ко мне! — склонившись, я подхватила девчонку и усадила её перед собой. — Дарья, а ты не скучаешь по дому?

Вопрос, конечно, был провокационный, но мне нужно было отвлечься, иначе своей жалостью они доведут меня до сумасшествия.

Девчонка отрицательно качнула головой.

— Не-а.

— Почему? — не унималась я.

— Не по чему скучать.

— У тебя нет родителей?

Дашкина спина напряжённо выпрямилась.

— Есть. Только им плевать на меня.

— Все дети так говорят, когда обижаются на родителей, — осторожно заметила я.

— Я на них не обижаюсь. Просто не понимаю зачем ещё рожать детей, когда не можешь обеспечить тех, что уже есть. Да ещё брать чужих!

— Сколько вас в семье?

— Двадцать ртов вместе с приёмными, — ответила Дашка и её плечики поникли. — Они и не заметят, что я пропала. А если заметят, то будут только рады. У нас так тесно, что мы уже спим по очереди, а родителям всё хиханьки да хаханьки, мол, в тесноте да не в обиде!

— Они у тебя не пьют?

— Не, не пьют! Они набожные, в церковь ходят. Говорят, что это Бог велит им столько заводить детей! — Дашкин голос зазвенел негодованием. — Лучше бы боженька велел им завести побольше денег, чтобы мы могли прожить без подачек! А то как нищие! Мама бегает, унижается, везде где может выпрашивает помощь, и нас за собой таскает. Нужно видеть какими глазами смотрят на нас эти тётки в кабинетах! Ей-богу, хочется сквозь землю провалиться!

— Тихо, ребёнок! — я прижала к себе девочку, дрожащую от обиды.

Ну, вот! Стоило только пожалеть и Дашка, обняв меня, уже разрыдалась в полный голос. Нет, дети — это тихий ужас! Спасибо, что у меня учительская закалка и я не особо доверяю их откровениям. Они — ещё те фантазёры: такого наплетут, что диву даёшься, когда правда выходит наружу.

И всё же, внутреннее чутьё говорило, что Дашка не лжёт.

— Золотых палат не обещаю, но пока мы вместе, тебе не придётся унижаться ради куска хлеба, — твёрдо сказала я и на её рожице отразилась такая ядерная смесь доверия и надежды, что я тут же пожалела о своих словах.

Чёрт знает что! В отличие от Земли, на Фандоре меня не держали на расстоянии, а наоборот, норовили прорваться сквозь защитные кордоны и это, мягко говоря, уже напрягало. Нести ответственность за кого-то — это далеко не то же самое, что разглагольствовать об этой самой ответственности по долгу службы.

— Ириш! — окликнул меня Эдик. — Я должен тебе кое-что показать.

Я приподняла брови, когда он вытащил из перемётной сумы кожаный мешочек, увесистый даже на вид.

— Ну! — поторопила я его, уже догадываясь, что это такое.

— Здесь пятьсот золотых.

Перед глазами сразу же возникло лицо Лотико и сердце болезненно сжалось.

— Кто тебе их дал? — спросила я непослушными губами.

— Он сказал отдать тебе, когда мы отъедем подальше, но я решил не тянуть, — ответил Эдик, пряча от меня глаза.

Получив предлог для возвращения, не знаю, как долго я боролась сама с собой, но это была схватка не на жизнь, а на смерть. Победа осталась за гордостью. И это была горчайшая из моих побед. Лотико всё правильно рассчитал, я не могла вернуть ему деньги — без потери чувства собственного достоинства.

— Что ж, тогда мы едем к мистеру Вейсу и выкупаем у него свою свободу. Но, пошла! — я ударила лошадь пятками, и мы направились к башне Руха, точней к тому, что от неё осталось.

[1] «Собака на сене» пьеса Лопе де Вега.

Не охладела, нет,