— Обещался раньше прийти, случилось что? — поинтересовался я у него после приветствия.

— Немцы сидели у нас в деревне. Всё ищут кого-то, — ответил гость. — Ещё привезли двух окруженцев и трёх партизан, чтобы повесить на столбе на площади. Заодно предупредили, что за нападение на своих солдат в окрестностях деревни они будут казнить по десять человек за каждого своего убитого и по пять за раненого. За офицеров покарают уже пятнадцать. Причём не станут разбирать, возьмут первых попавшихся — стариков, женщин, детей. Да у нас, собственно, они только и остались, если не считать полицаев, — тяжело вздохнул он.

— Вот же звери, — сквозь зубы прошипел Прохор.

— Сейчас немцы ушли? — спросил я Алексея.

— Ушли, — кивнул он. — Но полицаи лютуют после их ухода жестоко. Мне пришлось сказать, что иду в город устраиваться на работу переводчиком. Мол, пока немцы стояли, то узнали, что я воевал с коммунистами, был тяжело ранен ими и находился под следствием. А ещё то, что знаю немецкий язык.

— А ты его знаешь?

— Да какой там, — махнул он рукой. — На уровне «руки вверх» и «сколько солдат в твоём батальоне». На империалистической в окопах нахватался всякого, но уже почти всё забыл.

— Хм, задумался я на несколько секунд. — Алексей Иванович, а как ты смотришь на то, чтобы на самом деле стать у немцев переводчиком? Нам бы не помешал свой человек рядом с врагами.

— Так я же говорю, что почти не знаю их языка…

— Это не проблема, — прервал я его. — Главное, чтобы ты был согласен.

— А с рукой как? — на моё предложение он не торопился давать чёткий ответ.

— Руку тебе уже сегодня верну. Но учти, что ты сам немного помолодеешь, и на себя старого будешь походить слабо. Станешь вроде младшего брата, — ответил я.

— Смотри, чтобы тебя полицаи за такое преображение не шлёпнули, — ввернул Прохор. — Поди, не признают.

— Чёрт, такое может быть… — с досадой произнёс Тишин. — Слушайте, а с вами остаться можно?

— Можно, — разрешил я, хотя внутренне был раздосадован поведением Тишина. Если он останется, то придётся искать себе нового информатора и связного с местными жителями.

Тот чуть помолчал, потом удивил:

— Знаешь, раз так, то пока я воздержусь и от лечения, и от переезда к вам. Помогу ещё раз вам.

— То есть? — до меня не сразу дошёл смысл его слов.

— Если научишь немецкому, то я попробую устроиться переводчиком к немцам. Ну, а пошлют они меня подальше, то вернусь сюда. Как тебе такой расклад?

— Отлично, — я искренне улыбнулся ему. — Договорились.

— Как учить будешь? И когда приступим? — тут же задал он следующий вопрос.

— Как? Магией конечно.

В тот же день мы с ним покинули лагерь, оставив Прохора с его внучкой «на хозяйстве». Если старик принял моё решение как положено подчинённому, то Мария решила взбрыкнуть и отказаться. Разговор с ней из-за этого состоялся непростой, и он в конце свёлся к предложению: «или ты выполняешь мои приказы, или я лишаю тебя магической метки свой-чужой и выгоняю за периметр». И я был достаточно убедителен, чтобы заставить её в это поверить.

Пешком я и Тишин за ночь и начало утра добрались до дороги, на которой я однажды использовал проклятье. Здесь при помощи ментальных чар я скрутил двух патрульных на мотоцикле с крупными медальонами в виде полумесяца на цепочках, свисавших с их шей. Забрали их вместе с мотоциклом, чтобы другие оккупанты не подняли заранее тревогу, увидев на дороге транспорт без хозяев. Как только углубились в лес, то первым делом я заставил их выпить трёхлитровую бутыль крепкого деревенского алкоголя.

— Зачем? — решил узнать подоплеку моих действий Тишин.

— Сам же сказал, что за своих убитых солдат немцы будут казнить мирных жителей. А тут для них будет версия — перепились самогонкой.

— Ещё решат, что их отравили деревенские.

— Да брось, будто я солдат не знаю. Во всех мирах они одинаковые, — отмахнулся я. — Ты потом соорудишь застолье, а то я не знаю, как оно должно выглядеть правильно.

— Немцы, всё-таки, у них всё не так, как у нас. Могут не поверить моей композиции, — с сомнением произнёс он, но потом кивнул. — Ладно, попробую.

Получение знания чужого языка сильно отличается от получения энергии. Тело практически не страдает, а вот разум полностью разрушается. Управился я быстро, учитывая, что пришлось повторить ритуал передачи чужих знаний дважды: сначала Тишину, потом самому себе. До ритуала, когда спаивал солдат, я планировал убить их чем-то из арсенала некромантии, что не оставляет видимых следов (а магические местные всё равно не увидят). Вот только после ритуалов во мне не осталось ни капли маны. И так пришлось брать её из своих амулетов, осушив их до донышка и с грустью вспомнив орихалкового душеспаса. Поглядев в глаза пленных, где не было ни капли разума, я махнул рукой — пусть живут. В этом мире никому не под силу теперь узнать у них, что же произошло на самом деле.

Пока я «обучался» немецкому, Тишин разложил на мотоцикле снедь, обнаруженную в его багажнике. Кстати, кроме варёных яиц, колбасы, сала, овощей и хлеба с вареньем там же лежали две литровых бутылки с самогонкой. Зазря только потратил на немцев свои запасы алкоголя, которые тащил с собой из лагеря, где и придумал план с введением в заблуждение следователей.

Закончив ритуал, я дотащил «своего» немца до мотоцикла, усадил его рядом с колесом и поставил рядом бутылку с самогонкой. После этого повернулся к Тишину и произнёс:

— Ду ферштейн мич?

— О-о! — тот широко распахнулся глаза от удивления. — Ещё как понимаю, Киррлис.

— Саг эс ауф дойч, — потребовал я общаться только на свежеизученном наречии.

— М-м, йя, ич ферштейн ич гуд, — отбарабанил он, как по писаному без единой запинки, а затем добавил на русском. — С такими способностями тебя любая разведка с руками и ногами оторвала бы.

— Не надо мне ничего рвать, — ответил я ему. Что же до использования такого сложного ритуала, который в академии не показывали кому попало, то я его изучил сам, когда понадобилось расшифровывать старые записи. И я считал это личным достижением. Возможно, потому и могу его использовать в отличие от прочих сложных чар. Единственное — маны собственной не хватает. Впрочем, это неважно сейчас. — Всё, возвращаемся. Надеюсь, ничего из трофеев не взял?

— Я не дурной, Киррлис, — покачал он головой и посмотрел на меня с осуждением. — Знаю что и когда можно, а что нельзя. Да, а что бы мне сразу не пойти в Лепель? Документы у меня с собой, припасов тоже хватит. Отсюда до него почти столько же, как и до твоего дуба.

— Деньги у тебя есть? — вместо ответа спросил я.

— Немного.

— А нужно много, поэтому, возвращаемся.

Тишину пришлось задержаться в лагере ещё на два дня. Сутки с лишним я ждал, пока не сформируется окончательно Логово. Потом полдня Очаг превращал пеньки с чурбаками и хворостом в несколько килограмм золота. Получив десять плодов от древа трансфигурации с золотыми ядрышками, я сначала расплющил их в толстые пластины, а потом разрезал каждую на кусочки подходящей формы. Закончив с этой простой работой, я потребовал у Прохора предоставить золотой червонец. Тот вручил сразу три — ему стало жутко интересно, что же я собираюсь делать после всех этих операций. И я оправдал его надежды — удивил до изумления. С помощью заклинания подобия я создал из кусочков золота точные копии прохоровских червонцев. Двадцать пять некрупных монет, на которых с одной стороны в профиль была изображена голова усато-бородатого мужчины, а на другой двуглавый орёл с тремя коронами, державой и скипетром, а так же указан номинал монеты и год. Мои монеты даже дороже будут, так как сделаны из чистейшего золота. При некотором усилии их можно смять пополам пальцами. Надеюсь, что подделки в них не заподозрят, всё-таки золото — это золото.

— Эх, что ж ты сразу не сказал про эту беду-то, — укорил меня Прохор и достал ещё одну монету, чуть тяжелее, с другим оформлением и более затёртую. — Вот тебе империал, уж он точно из чистого золота чеканился. То есть, так народ умный гуторил. Да оно и видно, что тут золото-то помягчее будет, эвон как износилось.