— Да уж, — покачал тот головой и решил дальше не развивать тему. — А немец куда пропала?

— Смешался с землёй, — сказал я чистую правду.

Взгляд собеседника вильнул в сторону места, где недавно лежал пленник. Интересно, командир диверсантов заметит, что часть зелени чуть более сочная и густая?

— А что дальше? — он вновь посмотрел на меня и развёл руками. — Если честно, я впечатлён. Егор сам на себя не похож.

— Это точно он, я не подменил его.

— Да я не про то, — махнул он рукой. — Просто, он сейчас выглядит так, будто только что с мамкиного двора вышел, где он всю жизнь, как сыр в масле катался.

— Просто хороший немец попался, качественный, — криво пошутил я.

— А так с каждым можно? — вдруг спросил он.

Пару секунд помолчав, я кивнул и тут же уточнил:

— С каждым. Но вот не каждый сумеет сделать. Свою жизнь отдаёт не только жертва, но и тот, кто проводит обряд, то есть, я. Несколько таких ритуалов не только истощат меня, но могут на годы лишить внутренней силы, сделав обычным человеком.

Подобная поправка и кривда (как говорит иногда Прохор про обман) не будет лишней. Ведь почти любой человек в первую очередь думает о себе и знает, что кто-то другой ничем от него в этом вопросе не отличается. Так что, когда до ушей руководства Желтикова дойдут мои слова, то они станут исходить из того фактора, что я не стану гробить своё здоровье и выкладываться до донышка ради союзников, которые мне ничего ещё не дали, а лишь просят или даже требуют.

— По тебе сейчас не скажешь, что тебе худо.

— Это внешнее, наносное. Как лекарство, которое на время облегчает состояние больного, но не лечит болезнь, — вздохнул я. — Для этого нужно время.

— Много?

— По-разному, — уклончиво ответил я.

— Понятно, — хорошо, что он понял о нежелательности настойчивых расспросов в этом направлении. Я бы всё равно не стал отвечать. Как и врать, чтобы позже не быть пойманным на этом, когда ко мне в гости придут совсем другие люди. Не чета десятнику Желтикову. И так много уже обмана с моей стороны, как бы не начать путаться. Что же до нашего предыдущего разговора, то тут мне только и остаётся лгать, вводить в заблуждение и юлить. Ведь после возвращения в свою армию из вражеского тыла — если не погибнет в ходе выполнения заданий — ему предстоит подробная беседа со спецслужбами, про въедливость и недоверчивость которых я наслушался от Прохора. И им не нужно знать про меня хоть что-то, что могут попытаться использовать против меня. Даже небольшая правдивая информация про ритуалы жертвоприношения может стать таким фактором. Хватит уже и того, что Желтикову я позволил просто узнать про себя.

«Эх, ещё бы было отлично на самом деле найти какого-нибудь генерала с тяжёлым ранением или болезнью и вылечить, чтобы заручиться его поддержкой и сыграть на правдивость догадок лейтенанта», — промелькнула в моей голове шальная мысль из области невероятного.

Разговор у нас с ним вышел немного сумбурным и торопливым. Желтиков прыгал с одной темы на другую, старался не вызывать у меня раздражение навязчивостью, пытался как можно больше разузнать про меня, моих подопечных и моих возможностях. Задавал ненароком вопросы про Монголию, о лошадях, жизни в степи, правителе, строе и отношению к коммунизму. Как только понимал, что я начинаю закрываться, то быстро менял тему на безобидную, чтобы чуть позже вернуться к предыдущей, замаскированной под, казалось бы, что-то далёкое от неё. Было видно, что он уже в мыслях прокручивает будущий разговор со спецслужбами и собирает информацию для него. Возможно, даже отправит одного или двух своих солдат с донесением в Красную армию сразу после того, так мы расстанемся. Я бы на его месте так и поступил.

С чем мне повезло, так как это с внешностью и тем, что местная Монголия очень сильно походила укладом на степные провинции моей империи. Такое же увлечение животноводством и лошадьми, те же пастбища, кочевая жизнь, многотысячные стада, походные жилища из шкур и катаной шерсти. И многое другое. Ещё он попросил меня сказать что-то на монгольском, мол, хочу услышать, как будет звучать вот эта шутка на твоём языке. Отказываться я не стал и выдал ему несколько фраз на своём родном наречии. Зря, наверное, лингвисты в его службе могут потом найти монгола, который повторит эту же фразу перед Желтиковым и он услышит разницу. Но отказ мог вызвать ненужные подозрения у лейтенанта.

Когда мне надоело его внимание, я использовал ментальную магию, чтобы умерить пыл собеседника. Была мысль заставить его забыть кое-что, о чём я проговорился пару раз, но потом махнул рукой. Может, эти странности заставят его командиров быстрее выйти со мной на связь. Всё-таки, в глубоком тылу врага поддержка целого государства мне не помешает. А чтобы не потеряли ко мне интерес, стану выдавать информацию про себя по частям. Так и союзников (надеюсь, что союзников) прикормлю, и заодно получу время для собственного усиления.

Когда проснулся раненый (бывший раненый), то внимание моего собеседника переключилось на него. Сначала разговор с ним вели все бойцы, свободные от дежурства. Парня закидали кучей вопросов, тормошили, щупали, хлопали по плечам и спине. А тот неуверенно улыбался и с удивлением рассматривал себя, отвечая на вопросы, часто невпопад. Когда такой цирк надоел Желтикову, он увёл парня в лес подальше от лагеря, где общался с ним полтора часа.

Остаток дня я провёл в лагере красноармейцев, наградив каждого средним исцелением. Энергии от немца мне досталось немало, и я решил её потратить с пользой, чтобы она зря не рассеялась за то время, пока буду возвращаться к Источнику. Используя чары, я заметил кое-что интересное: на всех мои заклинания действовали по-разному, чуть-чуть, но воздействие отличалось. У одних вырос зуб-другой из тех, что они потеряли ранее. У других исчезли шрамы, пара больных зубов выпала, и показались кончики молодых, здоровых. У кого-то резко улучшилось настроение вместе с общим оздоровлением организма. У третьих не произошло вообще никаких изменений, даже мелкие шрамики остались, особенно на пальцах, но аура засветилась яркими цветами, среди которых появилось больше тех, что сообщали о хорошем душевном здоровье. В общем, было о чём задуматься. Эх, мне бы справочников и учебников из академической библиотеки побольше, чтобы провести исследование. Вот только о таком я могу лишь мечтать.

Ночь провёл на охапке лапника рядом с телегой, накрывшись армейским плащом, который здесь все называют плащ-палаткой. Рядом на таких же лежаках устроились Прохор и Мария, отказавшись переночевать в лагере диверсантов. Место ночлега я закрыл при помощи одноразовых амулетов, из-за чего пришлось четырежды просыпаться, чтобы заменить выдохшиеся на свежие. Новым знакомым я доверял, почти. Но решил перестраховаться, чтобы потом не кусать локти от досады на собственную доверчивость.

Рано утром у меня состоялся разговор с Желтиковым по итогам которого договорились, что он и трое его подчинённых возьмутся сопровождать меня, старика и девушку с пленником до вечера. В сумерках они с нами расстанутся и пойдут назад. Скорее всего, таким нехитрым способом лейтенант хотел узнать район, где я устроил свой лагерь. Или нет, а я просто продолжаю потакать своей подозрительности.

Не успели мы собраться в дорогу, как вдруг испортилась погода. Небо быстро затянуло тучами, ветер усилился, стало заметнее прохладно.

— Дождь будет, — уверенно сказал Прохор. — И до вечера затянется, это как пить дать. Поедем? — и посмотрел на меня.

— Поедем. Нам же проще будет прятаться в непогоду. Надеюсь, что немцы в дождь особо разгуливать по лесам не станут.

— Хм, резонно, — хмыкнул он.

— Я вам плащ-палатки дам, — предложил Желтиков. — А мы себе немецких потом найдём. Их тут по дорогам много бегает, хе-хе.

На том и порешали.

Успели выйти ещё до дождя и прошли уже немало, когда по листве ударили первые капли.

— Давно его не было, — заметил Прохор. — Нынче лето засушливое выдалось. Вот только сейчас-то он не нужен, тут поля убирать надо… а-а, да какие теперь поля, всё ж немцу достанется, — он в сердцах махнул рукой и сплюнул под ноги.