– О моя мать, – сказал Сталин, – не тот абрек хорош, кто красив лицом, высок и строен, а тот, кто умеет взять добычу. Гордый орел парит высоко в небе, но он у всех на виду, и меткий стрелок сбивает его пулей. А рысь и лиса знают как подкрасться, выждать и нанести удар, и добыча не уйдет от них. Да, я мал ростом, меня называют Кривобоким и Рябым, но дух мой неукротим, терпение бесконечно, я хитер и коварен, и лучше я пойду в абреки, чем в священники.

– Хорошо, сын мой, – ответила Сталину мать, пораженная умом сына, – только помни, если ты станешь неприметным священником, ты проживешь тихо и всегда с кусочком хлеба, и никто тебя не упрекнет. А если ошибешься или проспишь обедню – помолишься, и Бог тебя простит. А если выберешь себе судьбу абрека, то тут уж нужно стать таким джигитом, чтобы о тебе песни пели.

– О моя мать! – воскликнул Сталин. – Я не пойду в священники. У ме-ня совсем другие наклонности. Я буду грабить и убивать, как мой прадедушка Иосиф, ведь в его честь меня и нарекли.

Хотя отец Сталина был драчливый пьянчужка-сапожник, но зато его далекий прапрадед прославился строптивостью и разбойной жизнью. Он обирал людей на большой дороге по ночам, и именно от него Сталину достались врожденные наклонности убивать и грабить, а других наклонностей у него не обнаружилось.

Сталин взял деньги, собранные его матерью, поклялся отомстить всем, кто унизил ее своими подачками, купил горячего коня, непромокаемую, непробиваемую ни ветром, ни пулями бурку, острый безжалостный кинжал и подался в абреки.

Для начала он ограбил всех, у кого мать стирала одежду, мыла полы и собирала деньги на его учебу в семинарии, а еврея-торговца даже зарезал своим только что купленным кинжалом, потому что тот вздумал напоминать, что дал его матери денег больше, чем остальные – целых пятьдесят рублей.

Исполнив клятву, данную матери, Сталин принялся грабить всех, кто попадался ему под руку. И вскоре сакля, в которой жила его мать, наполнилась коврами ручной выделки, кувшинами с маслом, кругами сыра сулугуни, домашними лепешками и выделанными овечьими шкурами – всем, что, имея кинжал и твердую руку, можно добыть в селах предгорий Кавказа. И мать Сталина уже не ходила по чужим домам мыть полы и стирать белье, а соседи при встрече уважительно кланялись ей в пояс.

Сталин же тем временем добрался до города Баку, где на нефтепромыслах работало много людей. Нефтепромыслы принадлежали шведу по фамилии Нобель, он, по заведенной у всех немцев аккуратности, раз в неделю платил рабочим зарплату, и Сталин начал отнимать у них не только лепешки и кой-какой домашний скарб, но и деньги. Рабочие, оставшись без денег, не могли купить себе и своим детям хлеба. Они собрались вместе, вооружились кольями, подстерегли Сталина, явившегося накануне получки, и, не сдерживая злобы, прибили его до полусмерти и едва живого сдали в полицию. Сталин выжил, но одна рука (левая или правая) осталась поврежденной на всю жизнь, и чтобы это меньше бросалось в глаза, Сталин всегда держал в ней трубку, хотя курить никогда не курил и махорке всегда предпочитал стакан хорошего грузинского вина.

Когда Сталин слегка оправился от побоев, его в арестантском вагоне отправили в Москву, а потом, по старому русскому обычаю, заковали в железные кандалы и по знаменитой Владимирке – дороге, названной в честь крестившего Русь князя Владимира Красное Солнышко, погнали этапами в Сибирь.

На этих этапах Сталин и познакомился с Лениным[5]. Имя его неизвестно, а отчества у него не было, такие рождаются без отца и без матери, как пузыри земли в пьесах Шекспира. Этот Ленин был авторитетным вором, сидел не первый раз, поэтому его все уважали. Они со Сталиным брели по осенней грязи Владимирки, и Сталин, от рождения музыкальный, как все грузины, под мелодичный звон кандалов и свист ненастного ветра пел грузинские песни, эти песни очень понравились Ленину, потому что он терпеть не мог песни на русском языке. И Ленин сказал Сталину:

– Хорошо поешь, товарищ. И не по-русски, и складно, и напевно. Но ты еще молод и многого не понимаешь. Твоя ошибка в том, что ты вздумал грабить рабочих. Прочти как-нибудь на досуге сочинения Маркса[6].

– А кто такой этот Маркс? – спросил Сталин.

– Вот видишь, ты даже не знаешь, кто такой Маркс. Это знаменитый немецкий грабитель.

– И что же этот Маркс, грабит немцев?

– Маркс давно уже умер. Он никого не грабил сам. Он всем разъяснил, как это нужно делать. Маркс – создатель теории.

Сталин не знал, что значит слово «теория», но из гордости, присущей многим горцам, часто совершенно ложной, вида не подал и не стал спрашивать, что это такое.

– Теория без практики – мертва, но и практика без теории слепа, – объяснил, правда не очень понятно, Ленин. – Вот, к примеру, ты грабил рабочих. А рабочие это по сути дела пролетарии. Грабить их нельзя. Во-первых, взять у них фактически нечего, кроме их очень маленькой зарплаты. А во-вторых, пролетарии сами с радостью готовы ограбить кого угодно, им только нужен предводитель. И если бы ты додумался стать их предводителем, вы бы могли вместе грабить нефтепромышленника Нобеля – у него-то денег пруд пруди. Грабить нужно не пролетариев, а помещиков, церковников, купцов – у них много денег. И царя – у него государственная казна, и в дворцах, если пошарить, тоже найдется что прибрать к рукам. Именно этому и учит Маркс и его теория. И запомни, тот, кто грабит на большой дороге – просто грабитель, а кто грабит согласно теории Маркса – марксист. Разницы, конечно, никакой, но звучит куда как приятнее, особенно для женщин, они от революционеров иной раз просто без ума. И в тюрьме политическим совсем другая пайка. Мой тебе совет – читай Маркса. Перед сном это не самое лучшее чтение, не какой-нибудь барон Брамбеус или Нат Пинкертон, но в тюрьме да на каторге – самый раз.

Сталин прислушался к советам Ленина, стал читать сочинения Маркса, ничего в них не понял, но из скрытности никому об этом не рассказывал, а всем говорил, что он марксист, и ему все поверили, потому что, пройдя этапами до самой Сибири, он оброс черной щетиной и выглядел как настоящий людоед или черт вечером накануне Рождества из повестей Н. В. Гоголя.

Ленин умел менять обличье. Он прикинулся дворянином, инспектором народных училищ и на казенные деньги в почтовой кибитке вернулся из Сибири, а потом под видом престарелого и нуждающегося в заграничном лечении царского генерала в мундире с золотыми эполетами удрал в Швейцарию, где выдавал себя за потомка народного героя Вильгельма Телля, меткого стрелка из лука.

А Сталин жил в Сибири и писал матери письма:

«Здравствуй, моя дорогая мать! Я теперь марксист, поэтому каторгу в рудниках мне заменили на ссылку и даже дают деньги на прокорм, потому что так положено по доброте русского царя, денег этих, правда, маловато, всего по пятнадцать рублей в месяц, но и они вылезут царю боком, я их ему никогда не забуду, как те пятьдесят рублей еврею-торгашу. Несмотря ни на что, питаюсь я хорошо, ловлю в реке осетров, черную икру ем ложкой, а жареной осетриной еще и местных жителей угощаю. Зимой скучновато, читаю длинными вечерами сочинения Маркса, и время проходит совсем незаметно. Не горюй, моя бедная мама, скоро мы пойдем другим путем».

Мать Сталина читала эти письма и не могла взять в толк, каким это другим путем они пойдут и куда, и поэтому тихо плакала, а по ночам не спала и думала: «О, мой мальчик Иосиф! Не получился из тебя абрек. Росточком не удался, что ж тут поделаешь. Хорошо, что хоть пятнадцать рублей дают тебе на прокорм, вот только никак не пойму, за что…»

А тем временем Ленин в Швейцарии продал генеральский мундир с золотыми эполетами, пропил до копейки все деньги и сидел без гроша. Он пробовал одалживаться у писателя из нижегородских мещан Горького[7]. Тот уже давно жил в Европе, писал о своей горькой, беспутной жизни и, к своему удивлению, получал от издателей неплохие деньги. Горький был слезлив, как только встречал Ленина где-нибудь в пивной, сразу плакал и высказывал много сочувствия, но денег давал мало, потому что был прижимист, как и все обыватели мещанского сословия.