Климат этот так хорош, что в Кисловодске лучше бы остаться навсегда, но это, конечно же, невозможно, так как несмотря на прекрасную погоду и замечательные виды природы с горцами в бекешах, бурках и папахах (некогда воинственными, но теперь вполне мирными и живописными) в Кисловодске нет большого императорского театра, где Кшесинская могла бы божественно блистать на сцене, сводя с ума публику своей неповторимой грацией и пламенной страстью, выражаемой движениями танца, доведенными до невероятной точности и совершенства.

Кшесинская не знала как ей поступить. Она долгое время не решалась ехать в Кисловодск, так как другой ее любовник из императорской семьи, великий князь Сергей Михайлович[24] (предшествовавший великому князю Андрею) тоже писал ей письма и они то и дело доходили до нее. Великий князь Сергей Михайлович последние годы занимался исключительно артиллерией и внес в ее развитие огромный вклад. Теперь же, когда Ленин заключил с немцами позорный Брестский мир и артиллерия оказалась не нужна, великий князь вспомнил о своих чувствах к Кшесинской.

Он предлагал ей уехать за границу и там дождаться окончания беспорядков, охвативших Россию. Великий князь Сергей Михайлович сообщил Кшесинской, что ему от матери достались драгоценности на значительную сумму и он хотел бы переправить их в Париж или в Лондон – правда, английский посол, с присущей выходцам из туманного Альбиона холодностью, отказался посодействовать в этом вопросе, но еще сохраняется кое-какая надежда уладить это дело. А кроме того великому князю удалось скупить на барахолке мебель из дома Кшесинской, ей несомненно дорогую по воспоминаниям, и он уже отправил гостиный гарнитур за границу, но пока по не уточненному адресу, то ли в Финляндию, то ли в Швецию.

Вскоре из газет стало известно, что Великий князь Сергей Михайлович арестован и вывезен в Сибирь. Только после этого Кшесинская приняла твердое решение ехать в Кисловодск.

Ее экономка настойчиво и целеустремленно следовала по пятам за своей хозяйкой. Эта-то целеустремленность ее и подвела. Целеустремленность ведь тоже иной раз может сыграть злую шутку. Когда человек целеустремлен, достижение цели часто поглощает все его внимание, он забывает оглядываться назад и осматриваться по сторонам, а это очень опасно, так можно угодить в какую-нибудь ловушку или засаду, устроенную недругами, а если таковых нет, то приготовленную судьбой.

Чтобы изложить дальнейшие события, мне придется вернуться на некоторое время назад, к тому самому солдату, который за два рубля серебром помог Кшесинской донести до вагона саквояж с бриллиантами. Солдат этот, как помнит внимательный читатель, успел заглянуть в саквояж и сообразил, какую ношу он доставил на вокзал, но особого значения этому не придал. Спустя пару месяцев после этого, в поисках где бы на дармовщинку выпить, ему довелось встретить земляка-односельчанина.

Назвать его односельчанином даже не совсем верно, так как в самом селе он никогда не проживал, а состоял при барине, а барский дом находился рядом с селом. Одним словом, по своему происхождению он был из дворни. Солдат даже имени его не помнил, а чтобы тот не обижался за такую забывчивость, называл его Землячком. (Землячком, но не Землячкой, уточняю это сразу, чтобы никто не путал его с другой особой, оставившей довольно заметный кровавый след в истории тех лет и дней).

Барин, при котором с малолетства обретался этот самый Землячок, был с чудинкой. Известное дело – барин, ему ни пахать, ни сеять, ни косить, ни в лес по дрова не надо, ему все готовое на стол подают, от такой жизни нехотя начнешь чудить. Тем более барин был не молод, лет ему под девяносто, но крепок и умом трезв. Приметил он, что отроческих лет дворовой мальчонка по мелочи обворовывает его. Папиросы таскает, деньги медные и серебро, мелочь из карманов платья, из кабинета разные безделушки. Вот и стал барин мальчонку спрашивать, как, мол, так, вчера лежал здесь двугривенный, а сегодня его нет? Или пропадет какая вещица, хоть себе, например, запонка с фальшивым изумрудом, а куда девалась, ведь недавно же она была, куда исчезла?

А мальчонка в ответ говорит ему какую-нибудь занятную небылицу, барин от скуки слушает и дивится как тот складно врет. Про запонку с фальшивым изумрудом – мол, стащил ее городской человек.

– Какой такой городской человек?

– Заходил, когда вы по аллеям гуляли, вас спрашивал, мол, по делу, с известием, в кабинете дожидался, заметил запонку, в карман да и ходу.

– Зачем же ему запонка, она ведь безделица, дорого не стоит?

– Дорого не стоит, а у него нрав такой: увидит что блестящее, все тащит, как сорока.

– Надобно его догнать.

– Догнать никак невозможно, у него тройка наготове стояла.

– И куда же он уехал?

– В чужедальние страны.

– Что же ему там делать?

– Торговать, он ловкий малый, в молодости у купца в приказчиках ходил, только купец его со двора согнал.

– За что же?

– Купец богат, у него дочка, она за этого приказчика замуж проситься стала.

– Он что же, полюбил ее?

– Нет, ему другая девка глянулась.

– Какая?

– А рядом с тем купцом двор ямщика – дочь красавица. Отчаянная, сбежала из родительского дома с каким-то гусаром.

– А он?

– Он через это очень кручинился, поэтому и купецкую дочь не замечал, она даже руки на себя наложить хотела.

На следующий день барин видит – лакей его с запонкой с фальшивым изумрудом забавляется.

– Это откуда же у тебя запонка взялась?

– А тот человек, который ее у вашей милости стащил, вернул.

– Почему вернул?

– А он разбогател, думает: зачем мне ворованная да и без пары, я себе лучше новую куплю.

– Как же он разбогател?

– Подрядился в армию крупу для каши поставлять, все, что солдат съест подрядчику в доход.

– Зачем же он в Россию приехал?

– А надоело ему в чужих странах жить, там все немцы, по-русски не говорят, от них одно утомление и тоска.

– А почему же у них тоска?

– Они песен не поют.

– А почему не поют?

– Жизнь не веселая, одно только что работать, от трудов не запоешь. Да и слов не знают, по-русски ведь не понимают, и сочинить некому, Пушкин-то давно помер.

– Как же он помер?

– Гусар его застрелил, за то, что тот жену его увел, известное дело – поэт…

И так барин беседовал с ним по несколько дней, с перерывами на сон и на прием пищи. Когда началась война с немцами, лакею подошла пора в армии служить, но барин ему белый билет купил, не пожалел денег, до того не хотел с ним расставаться. А позже однажды и говорит ему:

– Когда крестьянам воля вышла, вся моя дворня чуть не пропала. Все у меня в ногах валялись, просили оставить их в прежнем положении. Я согласился. Хороший хозяин старого пса со двора не сгоняет, а тут какие-никакие, а людишки. Так при мне, почитай, все век и доживали. А вот умру я, мне ведь тоже некий срок назначен, что с тобою станется? Байки твои слушать будет некому, лишишься ты куска хлеба. Надобно тебе грамоту выучить, станешь писарем, тем и прокормишься.

Начали учить грамоту. К удивлению барина, лакей его к этому делу обнаружил необычайную способность. За один день с утра и алфавит, и слога освоил, а к вечеру уже писал, да так, что по части, где букве «е» полагается быть, а где твердому знаку, самого барина поправлял.

После этого барин придумал новую забаву. Задаст лакею урок – переписать набело каллиграфическим почерком роман французского писателя Дюма. Лакей оказался с ленцой, ему надоест шеей вертеть, в книгу заглядывать, он наполовину спишет как есть, а половину сам выдумает покороче, чтобы скорее урок исполнить – в день ему по сто страниц было назначено. Барин его писанину читал, хохотал, иной раз до слез. Так они почти все романы писателя Дюма перекроили, но тут барин помер. Барин удался на редкость хороший, никакого от него вреда, пожил, почитай, лет сто – но пора и честь знать.