– Что здесь смешного? – с укоризной спросил Ленин, поскольку в камине никогда не разводили огонь, он совершенно не испачкался ни в золу, ни в сажу.
– Ничего, – продолжал хихикать Троцкий, – просто, увидев вас в этом положении, я вспомнил, что согласно легенде, точно в такой позиции умер великий русский скабрезный поэт Барков, только без штанов, то есть штаны были, но он их приспустил, чтобы приклеить себе на…
Ленин смерил Троцкого уничижительным взглядом и уже не торопясь, поистине с немецкой аккуратностью перелез через каминную решетку, покрутил голову одного амура, повернул на девяносто градусов крыло другого, и камин, как и следовало, отодвинулся в сторону, приоткрыв узкую щель с правой стороны.
– Вот так-то, – сказал Ленин Троцкому, – если не с первого абцуга, так со второго.
Троцкий не стал язвить, ведь действительно, не с первого раза и Москва строилась. Но оказалось, радоваться рано. Ни Ленин, ни Троцкий, ни экономка не сумели протиснуться в узкую щель, которая вела в потайную комнату к желанным алмазам, их после огранки и называют бриллиантами, отшлифованные где-нибудь в Амстердаме каким-нибудь кропотливым евреем-ювелиром они и стоят бешеные деньги, а в дикой природе, извлеченные из кимберлитовой породы старателем в набедренной повязке, уходят по бросовой цене в тысячи раз дешевле.
Кшесинская, как прима-балерина императорских театров, имела миниатюрную фигуру и умела проскользнуть в эту щель, любому же другому сделать то же самое представлялось весьма затруднительным. Но это не остановило Ленина и Троцкого. Ломами и киркой они раздолбили с края часть стены и, чумазые от кирпичной пыли и известки, вошли в потайную комнату, а экономка следом за ними. Большую часть помещения занимал сейф. Увидев в его дверце замочную скважину, экономка захлопала в ладоши и восторженно затараторила:
– Вот какую дверцу открывает тот маленький ключик, у меня есть слепок с него.
– Дайте его сюда, – властно, голосом не терпящим возражений приказал Ленин, – и не трещите как сорока в лесной чаще, завидевшая охотника.
Экономка подала ему слепок. Ленин покрутил его в руках и сказал:
– Но ведь это только слепок с ключа, а не сам ключ. Слепком дверь не откроешь, – и подумав, добавил, – однако не нужно опускать руки. Если есть слепок, можно изготовить и ключ. Для этого нужен слесарь.
Ленин и Троцкий сели в автомобиль и уехали искать слесаря. Через несколько часов они вернулись с новеньким, блестящим после напильника ключиком. Ленин вставил его в скважину двери сейфа, повернул два раза, послышались два мелодичных щелчка, и дверь открылась.
XIX. Клятва и мандат
Сейф состоял из двух половин – большой и маленькой. Обе они оказались совершенно пусты. Троцкий провел пальцем по стыкам – нигде не застрял даже самый маленький алмазик. Он вдруг втянул в себя воздух, а потом обнюхал большую половину, и особенно внимательно и долго – маленькую.
– Клянусь всемирными потрясениями, в маленькой половине она хранила письма любовников – остался явственный запах дорогих духов. В большем отделении никаких запахов, значит, в нем лежали бриллианты, они, как и деньги – не пахнут.
– Подлая тварь, она сбежала, прихватив алмазы, – почти простонала экономка.
– С ее стороны это весьма резонно, – глубокомысленно заметил Ленин.
– Владимир Ильич, – взмолилась экономка, – обещаю во что бы то ни стало вернуть вам бриллианты, если вы расстреляете эту Кшесинскую.
– Ну, расстрелять кого угодно для нас никакого труда не составит, – усмехнулся Ленин. – Но где искать ее – прошло уже больше недели, думаю, нашей резвой плясуньи и след простыл.
– Где искать ее! – вне себя от гнева воскликнула экономка. – Я разыщу ее на земле или под водой, живой или мертвой! Давайте меняться – вы мне жизнь этой несносной мерзавки, а я вам ее бриллианты. Только выпишите мне соответствующий мандат!
– Хорошо. Прекрасно. Очень даже замечательно, – деловито сказал Ленин. – Принесите мне бумагу, перо и чернила.
Троцкий тут же услужливо сбегал в кабинет и принес бумагу, перо и чернила. Ленин взял перо и бумагу, приложил лист к дверце сейфа, Троцкий держал в вытянутой руке чернильницу, и Ленин, невзирая на то, что писать приходилось крайне неудобно, размашистым, трудночитаемым почерком написал: «Мандат. Все, что сделает податель сего мандата, сделано по моему приказанию и для блага Мировой революции. Ульянов (Ленин)[20]».
Потом подумал и внизу, в уголке наискосок, для надежности, добавил: «Предписываю отобрать у балерины Кшесинской все алмазы и бриллианты, какие только найдутся у нее при обыске. Бриллианты доставить мне. Балерину расстрелять без промедления и без какой бы то ни было канители, не откладывая этого важного дела в долгий ящик, как это у нас часто случается».
Ленин сунул перо в чернильницу, которую держал Троцкий, двумя руками взял лист бумаги, полюбовался на свою работу, прочел вслух написанное, сложил лист пополам, потом вчетверо и протянул его экономке. Та молча взяла «Мандат» и ушла не проронив ни слова с горящими огнем гнева и мести глазами, освещавшими ей дорогу на улицах ночного Петрограда.
– М-да, – сказал Ленин Троцкому, – не завидую я этой балерине.
Экономка со всей силой и энергией необоримой страсти взялась за дело и спустя несколько месяцев настигла Кшесинскую в Кисловодске, куда та добралась после долгих скитаний по замерзающей и оголодалой России. В Кисловодске уже тоже установились порядки, заведенные Лениным и Троцким в Петрограде, то есть грабили всех, у кого находилось хоть что-либо ценное или съедобное. Но здесь, на юге, в предгорьях Кавказа было не так холодно, как на Великой Русской равнине со знаменитой Валдайской возвышенностью, а тем более на русском Севере, и оставались еще кое-какие продукты питания.
Сюда на лечение минеральными водами в старые времена иногда выезжала царская семья, здесь же бывал и поэт Лермонтов, он сочинял не только стихи и поэмы, но написал и роман «Герой нашего времени», действие которого разворачивалось как раз в этих местах, известных красотой природы и чистейшим целебным воздухом – им дышать то же самое, что пить воду из заветного родника у корней столетнего дуба. Поэтому в Кисловодск переехала овдовевшая великая княгиня Мария Павловна[21]. Она была дочерью герцога Мекленбургского-Шверинского, до перехода в православие носила имя Мария-Александрина Елизавета-Элеонора, замуж вышла за великого князя Владимира Александровича и по своему положению считалась третьей дамой в империи – сразу после императрицы и императрицы-матери. Она терпеть не могла императрицу за ее истеричный характер и за то, что та помыкала мягким по натуре Ники (Николаем II). Вместе с великой княгиней в Кисловодске жили и двое из четверых ее сыновей – великие князья Борис[22] и Андрей[23]. Великий князь Андрей был последним по очереди из императорской семьи любовником Кшесинской.
Почта и телеграф, которые Ленин ограбил прежде всего, работали совсем плохо, но все таки кое-какие письма до адресатов доходили, обычно случайно, и Кшесинская получила несколько грустных посланий от великого князя Андрея. Он настоятельно звал ее в Кисловодск, потому что они давно уже не виделись. Великий князь Андрей советовал ей поселиться в Кисловодске, пока в России не утихнут грабежи и разбои, а когда Ленина и Троцкого кто-нибудь опять отправит в Сибирь на каторгу, тогда как раз освободится дом Кшесинской в Петербурге и можно будет вернуться в северную столицу, не обращая внимания на ее ужасный климат, который не идет ни в какое сравнение с прекрасным климатом Предкавказья.