– Нам-то что за печаль об этом народе? Вы грузин, я еврей, пропади он пропадом, этот русский народ, его и монголы чуть было не передушили, да живуч, сволочь, опять расплодился. А уж если о крестьянах речь, так их даже писатель из нижегородских мещан Горький за скот почитает и на дух не переносит. Да что там, немытый босяк Горький, сам смердячий, как онуча, писатель Тургенев, из баринов барин, но и он писал в своем Париже сидя, что если русский народ извести под корень, то никому от этого никаких неудобств, а паче печали не будет. Русского крестьянина нужно грабить, грабить и еще раз грабить. С него все, что с гуся вода, а нам доход, денежки. Даже Пушкин, уж на что был обезьяна, и тот писал, стричь, мол, надо, стричь, а мы и обстрижем и шкуру спустим, новая нарастет. Крестьян в России мы изничтожим, как колорадских жуков, как гусениц на капустных грядках. А землю будут пахать трактора.

Сталин недоверчиво посмотрел на Ленина.

– Наш Сталин ничего не знает про трактор, – весело подмигнул Ленин Троцкому и добродушно объяснил Сталину, – трактор – это такая машина, станок, но не на заводе стоит, а в поле. С виду похож на мужика с квадратной головой, вместо ног два колеса и с сохой – соха вся металлическая, и никакой лошади не нужно. В квадратной этой голове сверху маленькая крышечка, – открыл, залил ведро керосина и всех хлопот, трактор поле вспашет, поборонует и рожь и пшеничку посеет. А если тебе, дорогой наш товарищ Сталин, станет скучно на все это смотреть и захочется старого пейзажа, так мы снарядим художника Малевича, он этот трактор быстренько красками распишет-разукрасит – не отличишь от живого мужика. Трактор придумал в Америке один еврей по фамилии Форд, потому что индейцев так и не удалось заставить землю пахать. А зимой, когда пахать уже не нужно, этот трактор сапоги шьет. У него сбоку дверка, засыпаешь туда мелких гвоздиков побольше, закладываешь кожу, подметки. И он стучит как швейная машинка «Зингер» – смотришь, и сапоги готовы, и нужный размер. Пьяный сапожник иной раз перепутает и вместо пары зафигачит два левых или два правых сапога. А трактор ошибиться не может, потому что это наукой не предусмотрено. С ним никаких хлопот, одни удобства. А с русским крестьянином, с этим косопузым мужичишкой в лаптях по имени и по фамилии Платон Каратаев, – никакого сравнения. Увидел бы граф Толстой этот трактор, пришел бы в полное восхищение и восторг. Да и скажу тебе по секрету, все это хлебопашество не первой головы дело. Ведь когда мы всех русских перебьем, подойдет очередь всяких разных венгерцев, а потом немцев да французов с испанцами – мы этим испанцам такое устроим, забудут про свою корриду. А потом и Англия, и Североамериканские Штаты – на наш век хватит, а после нас хоть коммунизм, нам еще и памятники поставят. Но пока тракторов нехватка, крестьян убивать нужно понемногу, вот, как товарищ Троцкий военспецов – использовал – убил, использовал – убил, по мере надобности и по очереди, без сутолоки и суматохи. Прежде чем их всех перебить, нужно заводы построить, фабрики, чтобы пушки изготовлять и винтовки, да и те же трактора – их ведь на заводах делают.

– Зачем нам, да еще в России, строить заводы? – возразил Троцкий, у него на все находилась своя точка зрения, – В Европе этих заводов пруд-пруди. Стоит только бросить клич, и пролетарии на них вмиг соединятся в едином порыве и очертя голову ломанутся в мировую революцию.

– Русские крестьяне – бездонная бочка, их можно грабить, пока они не выведутся. Ограбим дочиста, хлеб весь выгребем, купим у капиталистов веревки и на этих веревках их всех – капиталистов – повесим вдоль дорог. Шучу, шучу, – рассмеялся Ленин, – конечно же, не веревки купим, а пушки и прочее оружие – вот тогда и устроим бойню, весь мир ограбим без сожаления, а затем попируем на просторе. Это и есть мировая революция, батенька, – похлопал Ленин Сталина по плечу.

Но Сталин оказался упрям и не согласился ни с Лениным, ни с Троцким.

– Что касается мировой революции, то тут я полностью согласен. Ради нее я готов ночами не спать, мечтать и песни петь. Но землю крестьянам отдать нужно. Ведь обещано. Я слово горца дал.

– Да плевать мне на твое слово, данное второпях, необдуманно и не посоветовавшись с товарищами, – беспечно ответил Ленин.

– Я мамой поклялся, – мрачно сказал Сталин.

И тут Троцкий дождался своего часа. Влез между Лениным и Сталиным и, отвратительно хихикая, проблеял козлиным голоском, по сути дела перетолковывая ленинские слова:

– И на маму твою плевать.

Сталин изловчился, выхватил кинжал – он в молодости его всегда при себе имел – кинжал вещь надежная, никогда не подведет – и хотел ударить Троцкого. А тот, не будь дурак, отпрянул в сторону. Ну, Сталин и всадил кинжал Ленину в живот по самую рукоятку. Видит – не туда, то есть не тому попал, выдернул назад, а уже поздно, у Ленина и кишки вон.

Ленин, пока еще жив, и говорит Троцкому:

– Так и знал, что от тебя, Иудушка, какая-нибудь неприятная гадость навернется. Ведь вот не Сталин же виноват, он просто вспыльчив, как все кавказцы, они очень не любят, когда их маму нехорошо поминают. Это все ты, нетерпеливый дуралей, зачем влез?!

Но потом видит, дело уже не поправить, да и Троцкого на ум не наставишь, горбатого, мол, могила исправит. Закатил Ленин глаза и произнес замогильным голосом:

– Уж не думал, не мечтал я, что придется сдырдиться в самое веселое время, когда мировая революция на носу, только чихни. Ну да теперь за локоть не укусишь. Вы же о том, что тут произошло, помалкивайте, чтобы никому в голову не пришло, что между нами могли возникнуть разногласия. И, кстати, не забудьте взорвать храм Христа Спасителя в Москве.

– Никому не скажем, – искренне опечалившись, пообещал Сталин, – и в мавзолей вас положим и будете лежать словно живой.

– И Храм Христа Спасителя взорвем, камня на камне не оставим, – торопливо поддакнул Троцкий, он больше всего на свете мечтал устроить какую-нибудь гадость в православном храме.

Но Ленин уже не слышал и как положено мертвецу, словно деревянный истукан, грохнулся на пол.

– А что значит сдырдиться? – спросил Троцкий, он не имел обычая сдерживать своего глупого, праздного и часто надоедливого любопытства.

– Сдырдиться, значит умереть внезапно, без покаяния, – объяснил Сталин.

– А разве он собирался каяться? Ленин вождь мирового пролетариата, а значит, и каяться ему не с руки, ему покаяние, что глухому гармонь-тальянка. Многие ошибочно полагают, что тальянка называется тальянкой потому, что их, эти тальянки, мастерят в Туле. На самом деле слово «тальянка» – это искаженное «итальянка». Потому что – опять ошибочно – считали, что ее изобрели в Италии. На самом же деле гармонь придумали немцы, мастеровые, работавшие в Туле на оружейных заводах. А собственно русские в гармони только деревянные планки, для них под Тулой специально заготовляют «гармонные дрова» – липовые плашки самого лучшего качества, – пожал плечами Троцкий.

Сталин промолчал и, чтобы не слушать словесный понос Троцкого, ушел хлопотать насчет похорон, потому что всегда предпочитал заниматься делом, а не болтать языком, как это любил делать Троцкий, который без пустой болтовни уже жить не мог.

Как дошла до простого народа весть, что умер Ленин, людей охватили уныние и сопутствующая унынию беспредельная тоска. Рабочие на заводах и фабриках остановили работу и впали в оцепенение, только и хватило у них сил чтобы включить гудки и сирены. Гудки загудели, сирены завыли; жалобный, но очень громкий вой повис над страной. Крестьяне бросили кто соху, кто косу, а бабы грабли (дело было в самую сенокосную пору), сели кто где стоял, прямо на землю, развели руки в стороны и говорят друг другу: «Вот те и на, Ленин помер, какая оплошность вышла, кто ж нам теперь лучшую жизнь обещать-то будет?»