– Чего их нагнали?! – капитан посмотрел на старпома, ища поддержки. – Тут – бытовики, там – враги народа! Нормальных людей не осталось… Этот Климов, матрос-то новый, такой вроде толковый мужик! А две ходки сделал! Тринадцать лет за что-то сидел?! Не просто же так? Я думал он просто раскулаченный.

Буксир ударило снизу, слышно было, как что-то тяжелое скользит вдоль дна. Белов сбросил телеграф, внизу стопорнули машину, под кормой, в районе винта что-то загремело нехорошо. «Полярный» продолжал двигаться по инерции.

– Балан[45] поймали? – предположил Белов.

– Зевнул малость, – старпом виновато смотрел за корму, ожидая увидеть, что там было, но ничего не всплывало. – Похоже, в насадку[46] поймали? Егор! – старпом высунулся из рубки, – поглядите там!

Без хода буксир раскачало, северо-восток усиливался, разгонял волны через огромный залив. С севера шли снежные тучи. Егор, уцепившись за фальшборт, заглядывал под корму буксира. Замахал руками в сторону рубки. Белов, застегивая телогрейку, пошел к нему. Низкая корма «Полярного» то опускалась до самой воды, то обнажала металлическое ограждение винта с застрявшей в нем сосной. Дерево было свежее, с толстыми корнями, ими и заклинило.

– Командуй, Егор! Веревки, топоры! – приказал Белов и ухватился за буксирную скобу, пароход резко и высоко подбросило волной.

Климов принес инструменты и стал привязывать веревку к ручке ножовки. Морщинистое лицо с птичьим носиком было невозмутимо. Буксир лег боком к волне, его качало и временами валко перекладывало с боку на бок. Небо наливалось мраком, темная седина закрыла далекий правый берег, над левым, из-под туч холодно светило низкое солнце. Вскоре на буксир налетел снежный заряд, ударил по палубе, закружил хлестко по глазам. На мгновение не стало видно рубку.

Белов вернулся к штурвалу, ругая себя, что задержались с рыбаками. С северо-востока надвигался шторм. Опять налетел снежный заряд, воздух наполнился острой колючей сечкой. До ближайшего мыса, где можно было отстояться, было миль двадцать. По такой волне – часа два-три, – прикидывал капитан.

На корме командовал старпом. Зацепили веревкой застрявшее дерево и пытались его выдернуть или хотя бы провернуть. Не получалось, расклинило крепко, руль не поворачивался, не шевелился вообще. Нина Степановна вышла на палубу с папиросой, смотрела спокойно на работу мужиков, встала к борту по привычке, но не устояла и присела на ступеньку камбуза, держась за ручку. Высокая волна взлетела над кормой, окатила мужиков и достала до кокши.

– Давай-ка я спущусь, – Климов застегивал телогрейку на верхнюю пуговицу.

– Давайте я! Я ловчее, Игнат Кирьяныч! – лез Егор, распутывая веревку.

Климов, не обращая внимания на слова начальника, обвязывался веревкой. Бросили шторм-трап[47], матрос, оскальзываясь кирзовыми ботинками, полез под корму. Вскоре послышались уверенные удары топора. То глухие, с хлюпаньем, в воду, то звонкие. Держась за фальшборт, подошел молчаливый кочегар Йонас. Белов из рубки наблюдал за работой мужиков, они были мокрые, волны взлетали и взлетали над кормой, трясли и заливали беспомощный «Полярный».

Ветер давил все крепче, рвал брызги с верхушек, небо окончательно затянуло и ничего уже не было видно. Колючий снег стегал по окнам рубки, набивался серыми наметами по углам. Белов нервно грыз ногти. В рубку, едва не разбив лицо, влетел Грач, матюкнулся, ухватившись за ручку:

– Плохо нас несет, Сан Саныч! Там мелко!

– Вижу, – Белов сам все время смотрел в сторону приближающегося берега.

– Якорь не хочешь отдать?

– Да вроде заканчивают уже…

– Я бы отдал… сразу надо было, гляди там чего! – Грач кивнул на высокие серо-коричневые гряды, идущие на буксир – еще пару кабельтовых[48] и разобьет о грунт! Как горшок лопнем!

Механик зыркнул на капитана и не договорил, в этот момент судно поднялось на высокой волне и резко пошло вниз. Оба почувствовали несильный толчок о дно и замерли, прислушиваясь. Белов глянул тревожно на работавших мужиков, оценивая, сколько им еще. Ветер усиливался, волны налетали на корму, на правый борт, брызги и водяная пыль летели через буксир, фальшборт, дуги, окно… все покрывалось льдом. Народ обливало, никто уже не обращал на это внимания, работали, цеплялись. Еще раз коснулись грунта. Белов высунулся, свистнул двумя пальцами и махнул боцману. Егор открыл дверь, с него текло, снег полетел в рубку.

– Отдавай якоря, Егор, сначала левый!

Егор побежал к брашпилю[49], по дороге прихватил с собой кочегара. Отдали якоря, судно развернуло. Белов внимательно слушал – до грунта не доставали. На корме Климова вытягивали из-за борта. Он уже плохо гнулся, старпом с Йонасом втянули его на руках. Брючина порвалась по всей длине – нога у Климова была красно-синяя, он тряхнул окоченевшей рукой, ножовка вместе с верхонкой упала на палубу. Он махнул рукой, что винт свободен и побрел в машину. Белов нагнулся к переговорной трубе:

– Давай самый малый, Иван Семеныч…

Машина заработала, «Полярный» пробовал винт… Дверь в рубку распахнулась:

– Человек за бортом!

– Кто?!! – Белов выскочил наружу и увидел, как, вцепившись в спасательный круг, подлетая на волнах, удаляется от борта его боцман Егор Болдырев. Мужики бросали концы, но они не долетали. Егор попытался дотянуться до упавшей недалеко веревки, отпустил круг, его захлестнуло волной, вынырнул уже без шапки и снова вцепился в круг.

– Шлюпка! – заорал Белов, вцепившись в фальшборт. Егора за метелью уже не различить было.

Возле шлюпки орудовали старпом, кочегар, матрос Климов и Померанцев.

– Фролыч с Климовым… и Йонаса возьмите! – командовал Белов. – Если далеко унесет, на берег выбрасывайтесь. Там у мужиков переждете!

Шлюпку спустили, ее жестко взяла вода, мужики отцепились, отпихнулись от борта и налегли на весла. Шлюпка небыстро удалялась, то резко катила вниз по волне, то, как пробка вылетала на воздух, но мужики снова цеплялись веслами и все дальше уходили в бушующие волны. Старпом, раскорячившись, расперевшись коленями, стоял на руле и смотрел вокруг.

Пурга добавила, снег пошел гуще, мокрым холодом залеплял лицо. Шлюпка и мужики в ней исчезли из вида. Белов, цепляясь окоченевшими руками, пошел в рубку, судно все уже было белым, снег лип даже к тонким растяжкам трубы и мачты. Капитан, хмуро вглядываясь в бешено кипящую пургу, представлял, как мужики сейчас ищут Егора… насколько там видно? Если пройдут мимо… и как Егор? Белов собственной шкурой ощущал беспомощность своего боцмана, и стискивал от бессилия штурвал. Вдруг ему показалось, что совсем недалеко за кормой возникла лодка… Он выскочил наружу, ища ее в снегу и волнах – никого не было. На корме и по борту, облепленные снегом, тревожно ожидала почти вся команда. Белов глянул на часы, шлюпка отошла шесть минут назад, она не могла вернуться так быстро. Оскальзываясь, вернулся в рубку. Дал короткий гудок, потом еще один – длинный, сам все вглядывался в снежные вихри. Померанцев обстукивал такелаж и шлюпбалки ото льда, остальные стояли, глядя в пургу. Буксир качало вдоль, корму временами обнажало до винта, потом бросало вниз, взрывая мутную воду. Люди хватались кто за что мог, озирались на рубку, будто ждали оттуда помощи.

В дверь втиснулся облепленный снегом Грач:

– Сан Саныч, давай на пару смычек[50] отпустимся?

Белов нервно посмотрел на механика, взялся было за шапку, но положил ее на место:

– Что даст? Пятьдесят метров?! – он и сам думал так сделать, но это было глупо. – Не будем суетится, Иван Семеныч, заходи, посохни.

– Ты чего какой спокойный, Сан Саныч? – Грач зло стряхнул снег с усов.