Ему «стукнуло» только тридцать пять, а выслуги набрал, как седой полковник из «арбатского» военного округа. Кадровик намекнул, что пора на отдых, так как повышение все равно не светит, а скакать по горным склонам уже староват. Вернулся домой с майорскими погонами на плечах и полупустым чемоданом. Радость возвращения в родные стены быстро истаяла, «дым отечества» уже не казался сладким и приятным. Из всех возможных вакансий подходила только должность вахтера в школе. Той самой, которую когда-то закончил сам. Дома сидеть не хотелось, с утра уходил бродить по знакомым местам. Весна заканчивалась, днём уже достаточно тепло и только ночью предрассветный холод напоминал, что зима была совсем недавно, лето быстро пройдёт и осень не за горами. Алексей в детстве часто забирался на крышу пятиэтажки по пожарной лестнице и смотрел с высоты на старое кладбище, что таилось в берёзовой роще сразу за конторой водоканала. Весной и осенью сквозь голые прутья ветвей неухоженные могилы вздымали к серому небу покосившиеся кресты, грозили шипами кованых оград, стынущие в безмолвии памятники, словно стражники, наблюдали за суетящимися людьми …. Ну, так казалось маленькому Леше. Зимой кладбище засыпало под толстым одеялом снега, летом пряталось от солнца под кронами берёз. Повзрослевший и огрубевший на трудной службе Алексей стеснялся лазить по пожарной лестнице среди бела дня. Раздобыл ключ от крышки чердака и забирался на крышу прямо из подъезда. Поминальная неделя прошла, на старом погосте, словно веснушки на лице, появились чистенькие, очищенные от опавшей листвы и сучьев, могилы. Отмытые стиральным порошком памятники утратили пыльную серость, лёгкий ветерок нёс запахи краски и растворителя, выкрашенные серебрянкой ограды издалека казались комками паутины. И все-таки Алексей чувствовал, что за внешней безмятежностью скрывается что-то тревожное, угрожающее. Он не мог это объяснить, некому было сказать, да и не поверит никто. В дурку посоветуют обратиться. Кладбище со всех сторон окружено домами, новостройками, земля вздрагивает от ударов пневмомолотов, которые вколачивают огромные сваи, словно кованые гвозди. Живые все ближе подбираются к жилищу мёртвых, окружая его со всех сторон бастионами многоквартирных домов, частоколом свай и редутами гаражей.
Алексей маялся около двух недель. Разругавшись с родителями, которые хотели устроить его слесарем водоканала и, одурев от постоянного рёва и криков малолетнего племянника, собрал нехитрые пожитки и уехал в областной центр «искать счастья». Покорять белокаменную и безразмерную, как большинство неустроенных, он не собирался. Не любил Москву. Однако устроить жизнь пусть не в столице, но все-таки большом городе оказалось непросто. Если дома можно было найти работу по протекции хотя бы слесарем, то здесь даже дворником не брали — неприхотливые во всех смыслах азиаты были вне конкуренции. Какими-то особыми трудовыми навыками Алексей не обладал, военный институт плюс опыт службы — все! С такими данными только в полицию идти или ЧОП, но охрана или ментовская работа категорически не привлекала Николая. То есть полиция, конечно, необходима, но … но каждому своё. Вот так! Намыкавшись по вокзальным лавкам и чердакам, устроился грузчиком на рынок. Через неделю получил зарплату, набил смуглую толстую морду торговцу, потому что получил втрое меньше, чем рассчитывал. Чудом спасся от разъярённой толпы родственников и земляков торгаша, после чего продолжил городское жилье на чердаке. Сгорая от жажды мщения, на рассвете пробрался на рынок, обновил гардероб, поправил финансовое положение до расчётного, а затем поджёг торговый павильон бывшего работодателя. Огонь шустро перекинулся на другие лавки и к половине седьмого утра пылал целый торговый ряд. Позднее Алексей узнал, что в огне погибло несколько торгашей, они ночевали в целях экономии на тюках с китайским тряпьём. Угрызений совести Алексей не испытал — мордастых «братьёв» из бедного зарубежья он, мягко говоря, не уважал.
Удалось снять дешёвое жилье, т. е. комнату в частном доме с газовой печкой, удобствами на улице и странной на вид хозяйкой лет эдак девяносто пяти. Алексей разумно оплатил комнату на три месяца вперёд, приобрёл дешёвый смарт от Philips и счёл себя счастливым на всё лето. Однако радость длилась недолго. Будучи сексуально активным и совершенно бестолковым с ушлыми городскими дамами, Алексей просадил все оставшиеся деньги буквально за считанные дни. Крашеная стерва с дома напротив, этакая Леди Гага местного разлива, «обула» провинциального лоха по-полной, оставив с пустыми карманами и гусарским насморком. Пришлось срочно устраиваться на первую попавшуюся работу, лечиться в долг и зарубить на носу — с крашеными блондинками не связываться. Так он стал торговцем с рук в метро, т. е. коробейником …
… завывая и грохоча костями на стыках, словно нечистый дух верхом на скелете, приближается состав. Из кромешной тьмы тоннеля выныривают пылающие глаза, вой и стук усиливаются до предела. Через мгновение вдоль мраморной стены мчится серо-синяя туша поезда. Верещат тормоза, лязгают челюсти дверей, деревянный голос из динамиков равнодушно понукает пассажиров. Алексей с трудом разлепляет веки, почти с ненавистью глядит на вагон. Опять лезть в эту утробу, набитую людьми! Пока размышлял, в разинутую пасть дверей шмыгнула невзрачная мелкая тётенька с веером и котомочкой. Тоже коробейница из конкурирующей фирмы. Шустрая старушка в застиранных чёрных джинсах, со сморщенным, как печёное яблоко личиком обладала стремительностью внезапного поноса и звонким, но слегка дребезжащим голосом пионервожатой с бодуна. Помахивая веером, она перемещалась по вагону, словно какашка после клизмы в толстой кишке, чирикала, ворковала и «стреляла» подслеповатыми глазками. Товар буквально разлетался! Куда там потному и зажатому отставнику с перекошенным от злости и досады лицом. Мдя-а, если день не заладился с самого утра, то так оно и будет! Алексей скрипнул зубами от злости и так сжал сумку с товаром, что внутри что-то подозрительно пискнуло. Или треснуло, за грохотом уходящего состава не разберёшь.
В отвратном состоянии духа майор запаса погранвойск ФСБ выбрался из метро на поверхность. Подслеповатое весеннее солнышко плеснуло в глаза ярким, будто фотовспышка, светом. Совсем рядом, почти над ухом истошно заорал воробей, бодрящий запах выхлопных газов наполнил лёгкие. В минуту полного расстройства Алексей Волков любил обращаться к себе самому в третьем лице. «Мы чужие на этом празднике жизни, Лёша! — перефразировал он классика. — Воровать и мошенничать, как Остап Ибрагимович, ты не умеешь. Торговать — что, в сущности, одно и то же! — не привлекает. А что же ты умеешь, майор? Убивать? Да-с, обучен, разным способам». Идёт по улице, ноги сами поворачивают направо, отполированная тысячами штанов и юбок бронзовая лавка на площади перед торговым центром призывно блестит потёртостями. Металл холодит кровоток, прохлада устремляется в майорскую голову. «И что? Идти в убийцы плохих парней? Но их охраняют такие же, как ты и даже лучше. Что ж, проживёшь недолго, зато красиво — тьфу! Что может быть прекрасного в убийстве за деньги»? Возвращаться в метро не хотелось, идти в контору, отчитываться о проделанной работе, не хотелось ещё больше. Умом Алексей понимал, что выхода нет, надо «коробейничать» и не чирикать, иначе сдохнешь с голода. Ну, не совсем сдохнешь, это уж перебор. Все-таки пенсия у него была. Вернее, будет. Документы гуляют по инстанциям, чиновники не спеша подписывают и посылают дальше — не майора в отставке, а документы — в сущности, обоих. Приблизительно через полгода станут начислять. Но это все равно не деньги, так, на кусок хлеба и запасные штаны …. Невесёлые размышления прерывают странный шорох и пришлёпывание, словно умирающий тюлень выбирается на бетонную набережную. Алексей поднимает удивлённый взгляд, лицо искажает гримаса брезгливости — приближается сильно исхудавшая женщина. Мятый, словно изжёванный плащ источает запах кислой псины. Идёт, с трудом передвигая ноги, обувь то и дело норовит соскользнуть, цепляется за брусчатку, издавая странные звуки. На улице тепло, но всё же не настолько, чтобы носить короткую юбку и плащик нараспашку. Лишённые колготок ноги отливают трупной голубизной, выделяются варикозные вены, редкие волосики торчат в ужасе. Взгляд Алексея скользит по плоской, лишённой выпуклостей фигуре, жилистой шее, останавливается на лице. Заострившийся подбородок выступает осколком щебня, бесцветные губы сжаты в полоску, хрящик горбатого носа дёргается, слышно сопение и хрип, будто женщина страдает сужением носоглотки. Желтая кожа покрыта серыми пятнами, словно там гнилостные скопления. Чёрные мешки под глазами напоминают сытых пиявок. Веки лишены ресниц, выпуклые карие глаза блестят, будто кусочки слюды. Вязаная шапочка обнимает верхнюю часть головы, как презерватив.
