— Алек, не подождёт твоё дело до вечера? Репетиция, потом эти гости. Я устал.

Ага, так умаялся, что даже не счёл нужным интересоваться успехом или провалом моего предприятия. Заслужил он взбучку, чего уж там! Пальцы чесались действительно пустить в ход суровые и действенные приёмы укрощения политических амбиций, но я собирался немного поругаться с Саториным, а не основательно испортить отношения, потому сдержал порыв.

— И когда ты собирался поставить меня в известность о столь серьёзном шаге, который может существенно изменить твою, а, следовательно, и мою жизнь? — спросил я холодно.

Того, кто подличает и ловчит, просмотреть сравнительно просто, может потому, что я сам такой? С гениями же никогда не знаешь, пытаются они тебя обмануть или действительно одержимы, потому серьёзное, даже торжественное выражение лица Саторина ничего внятного мне не сказало.

— Не хотел отвлекать от основной работы, — сказал он. — Организация поединка отнимает много времени и сил, а политика никогда не интересовала тебя всерьёз.

И не поспоришь ведь. Ничто так не греет душу лентяя вроде меня, как заботливое освобождение от лишних обязанностей. Саторин, видимо, успел неплохо меня изучить. Тем не менее я не спешил умиляться и благодарить за заботу.

— Ладно, творец, задам другой вопрос: зачем ты вообще в это влез?

— Потому что я хочу добиться большего, чем уже достиг.

Мы стояли друг против друга, словно разговаривать собрались считанные мгновения, но тут я рассердился всерьёз и демонстративно плюхнулся в кресло. Саторин поморщился, однако ситуацию принял и с достоинство опустился на стул у гримировального столика, поскольку больше сесть было негде. У него есть целая комната для наведения красоты, а в спальне он так — любуется собой по мелочи.

— Хорошо! — сказал я. — Готов понять неудержимое стремление к власти, почестям и бриллиантам, но ты отдаёшь себе отчёт в том, что выборам предшествует поединок, и, если ты его проиграешь, второй провал почти неизбежно последует за первым? Догадываешься, в каком именно месте окажется твоя репутация после двух сокрушительных поражений? В том, которое мы за ненадобностью не посещаем.

Он смотрел на меня даже не сердито, а с той усталой снисходительностью, с какой взрослый слушает неразумный лепет ребёнка. Конечно, я преувеличивал, совсем на мели мы бы не остались, но ведь беспокоился о реноме Саторина ради него самого, я в любом случае пребывал в тени и шоколаде. Это чокнутые гении не в силах перенести, когда их возят мордой по битому стеклу, низводят до балаганного чуда их великий дар и показывают наглядно, чего они доподлинно стоят: всем и всему есть цена. Я — заурядность, от меня не убудет, а в каком виде он предстанет перед публикой, когда мелкая девчонка положит на обе лопатки в игре, где он слишком долго блистал победителем?

— Я справлюсь! — сказал этот ненормальный с тем же подспудным высокомерием. — Ты мог бы уже понять, что я доподлинно компетентен и не сомневаться в успехе. Просто поверь мне, Алек. Делай своё дело, а уж я сделаю своё.

На краткий миг я заколебался, может быть потому, что устал и поглупел, или желал ему победы, или моя извечная лень шепнула, что не стоит выправлять страховку, пока потолок ещё не рухнул на голову. Секунду спустя я вспомнил девочку в подземном замке, белый цветок, который она слепила из мирового эфира, энергию, что ощутил в ней острым восприятием долгоживущего существа и разуверился. Я не гений, но и не дурак. Обманывать других — всегда пожалуйста, себя — глупейшее занятие на свете. Я сказал:

— Ладно! Нам всем полезно отдохнуть, а уже потом поговорить обстоятельно. Ну так я пошёл, если, конечно, ты не нуждаешься в моих услугах на этом роскошном ложе.

— Ты совсем не хочешь взрослеть! — с оттенком осуждения сказал Саторин.

Он не слишком противился распространению слухов о собственной сексуальной мощи. Иногда мне казалось, что его упорное воздержание однажды прорвётся взрывом страсти, и он уложит под себя любое существо, которому не повезёт оказаться рядом. Меня давно беспокоил этот момент, потому что подвернуться мог кто угодно, а насилие такого рода нам очков бы не добавило. Сложно присматривать за тем, кто сам за собой присмотреть не может.

Убедившись, что моё щедрое предложение не разбудило в Саторине похотливого безумия, я покинул его спальню и отправился к себе. Знакомый запах подсказал, что сюрпризы ещё не закончились, и действительно в той комнатушке, где я проводил редкие часы сна, восседала Шерил. Она занимал единственный стул, потому я без стеснения плюхнулся на кровать и принялся раздеваться.

— Да, дорогая, я весь к твоим услугам.

Подруга смотрела сердито и не спешила ни в мои объятия, ни в мою постель. Я, впрочем, и не рассчитывал. Пришла Шерил затем, чтобы обыскать мою комнату, но не на того напала. Естественно, всю одежду, в которой ходил в подземный город, я закинул в машину и задал режим тройной очистки, не упустил из виду и обувь, и бельё. Цветок же, подаренный мне Диной, перепрятал в карман вечернего костюма, в котором спустился к гостям.

— Ты узнал кто наш противник? — спросила Шерил прямо.

Я бы так же и ответил, но разозлили они меня оба, да и не хотелось ничего обсуждать пока не отдохну, потому я задумчиво стащил рубашку и привычно соврал:

— Нет, но дорожку нащупал. Познакомился там кое с кем, пойду следующей ночью и разведаю окончательно.

— Что бы ты, да не справился сразу? — подначила она.

— Не льсти, я на это не падок. Что есть, то и говорю. Люди — материал ненадёжный.

— Получается, это человек, не вампир?

— По всей вероятности. Бессмертных я там и совсем не учуял.

Я спокойно разделся догола и забрался в постель. Шерил наблюдала без стеснения, пожалуй, даже с интересом. Забыла, как я выгляжу совсем без всего? Так это не моя вина.

— Или залезай на кровать, и мы чудно проведём время, или уходи и дай возможность выспаться, что тоже неплохо.

Она не сдвинулась с места.

— Ты в курсе, что Саторин хочет принять участие в выборах?

— Да, хотя я был бы добрее, узнай эту дурацкую новость от кого-то из вас двоих, а не от мерзавца Рензо.

— Саторин действовал спонтанно, кроме того опасался, что ты станешь возражать.

— Я и стал. Зря вы не слушаете. У меня одного здесь ясная голова на плечах.

Одеялом прикрыться я и не подумал, лежал как есть, поскольку стыдиться было нечего. Шерил разглядывала моё поджарую фигуру, светлые кудряшки в паху. Я натуральный блондин, это видно, хотя у вампиров на теле почти не остаётся волос — на груди и под мышками точно вылезают, но я считаю, что от этого мы выглядим только привлекательнее.

— Не приценивайся — бери! — предложил я подруге. — Товар хорош. Попка вообще ядрёная, показать?

Видела она мою задницу, но напомнить ведь не вредно. Что там сварилось в прелестной голове, я не знал. Шерил встала и ушла, едва слышно шелестя белоснежным платьем. Я не расстроился. Заперев дверь, проверил, не подсадила ли мне моя милая компаньонка жучков или других вредных насекомых, но ничего лишнего не обнаружил. Судя по запаховым следам, Шерил даже в вещах не рылась. Зачем тогда приходила?

Я вернулся в постель и достал из внутреннего кармана смокинга цветок. Он ничуть не изменился, слабо нежно благоухал и сиял неповреждёнными лепестками. В душе шевельнулось тепло, такое же сладкое как запах. Думать о Дине было приятно. Я не вожделел её ни как женщину, ни как корм, но вспоминая голос, аромат, движения, взгляды — мечтал встретить вновь, чтобы просто пообщаться. Так здорово у нас вышло, что я ощущал себя более человеком, чем когда-либо прежде, а таким чудом дорожишь сильнее по мере того, как время неумолимо отдаляет твой исток.

Положив драгоценный подарок возле подушки, я долго смотрел на него, пока здоровый сон не смежил мои веки.

Вампиры мало спят, два часа спустя я уже очнулся бодрый и полный сил. В комиссию по выборам раньше заката идти не стоило, видеть Саторина и Шерил я не хотел, поскольку на них старательно обижался, потому решил посвятить остающиеся до заката полдня самому себе.