Отвлёкшись на свои тяжкие и местами пикантные думы, я едва не упустил кульминации. В этом Саторин был мастер. Не думаю, что во время представления он смотрел в публику, но меня в ложе мог разглядеть без труда, значит, следовало выразить должный восторг. Обнаружив, что вполне готов старательно подлизаться к господину и повелителю, я восхитился собственной бесхребетностью. А что мне ещё оставалось? О, вечный покой! В смысле: продолжительное безделье.
Завершающие мазки буквально вспенивали воздух. Соорудив отдельные композиции, Саторин теперь соединял их в одно целое. Это действительно выглядело захватывающим: собрать из груды металла и камней сияющую корону — верх мастерства, а сделать это так, чтобы публика лишь в последний момент поняла задумку автора — вообще крышесносно.
Я вдохнул и выдохнул, чувствуя, как слабеют колени. Саторин ведь действительно из живописных скал изготовил огромный на всю площадку атрибут власти. Так вот в чём заключался его план! Мне стало страшно и горько одновременно. Если этот идиот провалится, поражение на фоне его трактовки мира окажется просто сокрушительным. Оно нас уничтожит. С вершины славы мой господин и повелитель скатится на самое дно и вот тогда я точно не смогу разорвать контракт. Не брошу ведь я его на самом деле в трудную минуту, привык к балбесу за долгие годы. На вершине успеха мог бы отвернуться и уйти, в гнилой яме обстоятельств — нет.
Спохватившись, что отстаю от толпы, я принялся выражать свой восторг аплодисментами, сияющей улыбкой, общим выражением лица. Лжец я опытный и без труда могу изобразить то, чего и совсем не ощущаю. Мой болван ведь не ограничился воплощение на площадке вампирской короны, последним театральным жестом он поместил в нужное место белый цветок. Элемент в мёртвом окружении вроде бы живой, но всё равно отдающий искусственной красотой. От досады я готов был его убить. Он зарыл в землю себя и меня — неуютно придётся в общей могиле. Я невольно повёл плечами, словно освобождаясь от леденящих объятий склепа и случайно глянул на ложу противников.
Дина стояла там, немного в глубине и всё же на виду. Я узнал её сразу, и она узнала меня. То есть, я в таких вещах не ошибаюсь, хотя лицо её выглядело как маска, застывшим и бледным. Напудренный, аккуратно причёсанный в дорогих шмотках я должен был остаться для неё другим человеком, не тем, кого она утешала в минуту скорби, не тем, кто кормил недорогими улитками в простеньком ресторане. Видно глаза юных дев слишком зорки, не застит им свет блеск дешёвой мишуры.
Показалось не вынесу ещё и этого удара. Боль проснулась везде, словно опять отведал парализатора. Неужели мне до такой степени стыдно перед этим ребёнком? Романтический юноша её мечты оказался сволочью, грязным шпионом, втёршимся в доверие, чтобы выведать чужие тайны. Следовало провалиться сквозь пол дорогой ложи, но мне это было не по силам. Я остался на месте и испытал новый приступ душевной боли, когда взгляд бедной девочки переместился на оберег вампирской королевы, сиявший среди жёстких граней, а потом опять вернулся ко мне.
Дина ведь не понимала символики Саторинова творения, она приняла его последний жест, как плевок в лицо, знак того, что предана и унижена вся и без остатка. Она смотрела на претенциозную розу, а видела скромный белый цветок, что подарила мне от щедрой души.
Не знаю, что со мной происходило, ломало так, как будто отрава не выгорела, а всё ещё гуляла в крови. Я отвёл взгляд. Во рту скопилась горечь. Не то от голода, не то от стыда, не то от предвкушения новой череды унижений. Вспомнив о том, что ждёт меня дома, я окончательно пал духом и тут же, словно караулила в сторонке появилась вначале робко, а потом развернувшись во всей красе подленькая мысль. Я уже нанёс Дине удар своим появлением здесь, на виду, в стане врага, я снизил её шанс на победу, а способен сделать больше. Вместо того, чтобы стоять тут с убитым видом, показывая замешательство и раскаяние, я могу нагло ухмыльнуться ей в лицо, предъявить торжество победителя. Сейчас каждая мелочь поможет решить исход дела в нашу пользу, а юные девы так легко падают духом.
Я поднял голову, наши взгляды опять встретились. Насколько я понимал, Дина даже великое творение Саторина разглядывала мельком, потому что моя персона забирала всё внимание. Если она ещё колеблется, думает, что перед ней лишь стечение обстоятельств, а принца, свалившегося на неё с галереи легко оправдать, я расставлю все нужные точки. Плевать на стыд, свой зад ближе к телу, чем чужие попки. Саторин — мой боец, и я обязан держать его руку даже если от действий моих пойдёт отчётливый тухлый душок. В контракте так записано. Вспомнив про этот роковой документ, я отринул сомнения.
Я пристально посмотрел Дине в глаза, нагло, улыбнулся, а потом извлёк из кармана белый цветок и картинно поднёс к лицу, словно вдыхая аромат его непорочности. Девочка побледнела, слегка покачнулась, я видел даже на таком расстоянии, и тогда я как последний мерзавец демонстративно смял хрупкие лепестки и уронил подарок на пол ложи.
Казалось, вся кровь её замёрзла в жилах, сковал бедняжку хрупкий холод, и я опять запаниковал вопреки всему, тоже замер на месте, не в силах вынести столь сокрушительного позора. Я пытался уберечься от заслуженного, что там ни говори, наказания, губя это невинное, полное сил существо. Куда уже падать ниже? Дно.
Как долго тянулась пытка? Не знаю. Хорошо, что в нашей ложе я остался один, никто не видел, как трясутся у меня колени, в прямом или переносном смысле — совершенно неважно. Я играл свою подлую роль, сохраняя на лице прикипевшую к губам улыбку и мечтал лишь о том, чтобы снова оказаться дома, под защитой родных стен и простить себя, как я делаю это всегда. Вы попробуйте другим способом проживите эту вечную жизнь!
Саторин внизу принимал восторги толпы, а я даже не мог опустить на него взгляд. Знал, что мне это тоже припомнят, и оправдываться я по обыкновению не стану, потому что это ведь так утомительно. Я горел в личном аду и, хотя в глубине души знал, что выберусь из пепла как феникс, отряхну грязь с перьев и заживу как ни в чём не бывало, боль не уходила.
По доброй воле завёл или подсадили другие — значения не имело. Терпеть её предстояло мне.
Дину увели в глубины ложи, хотя сама она, скорее всего, не сдвинулась бы с места, я больше её не видел, предстоял выход. Там, наверное, все метались в панике, потому что она заледенела внутри своей собственной боли, а на кону шатались, норовя упасть, деньги и слава — требуха человеческого тщеславия. Мне тоже следовало немедленно встретить Саторина, он любил, чтобы его ждали в гримёрной с восторгами и славословиями. Маленький глупый гений. Я быстро подобрал цветок, сунул в карман и поспешил к своим рабским обязанностям.
Господин и повелитель выглядел выжатым как лимон на человеческой кухне: лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. Он жадно пил воду, и чувствовалось, что глотка его хочет крови, отчаянно, до больных судорог. В этом я его как никогда понимал и лелеял в душе надежду, что едва всё кончится, мы вместе как в старые времена ринемся в бурление человеческого стада и напьёмся досыта, до хмельного изнеможения, а потом все глупые нововведения канут в прошлое, оставив после себя лёгкий стыд и сожаление о зря потраченных на парализатор деньгах.
Я принялся горячо поздравлять Саторина, стараясь без ошибки подбирать слова, с толком припомнил несколько особо впечатливших меня моментов представления. Он снисходительно слушал, кивал, но я уже шкурой чувствовал, что как ни унижайся сейчас, главное всё равно останется в силе, и никуда я не денусь, приму, что предложат. Неужели так глубоко увяз? Должна ведь в мире быть сила, которая встряхнёт меня и заставит освободиться из липкой паутины безволия.
Там в зале вновь запели трубы, предстоял выход Дины, и Саторин отпустил снисходительно махнув рукой:
— Иди, тебе надо быть в ложе.
Сам он наблюдал работу соперников из гримёрной, всё нужное оборудование тут имелось. Я вернулся на свой пост. Рядом с Саториным было неуютно, но и здесь, в ложе, скверно. Я остановился в тени и долго не поднимал глаз, словно меня мало интересовал процесс работы чужого бойца. В стыд окунули как в кровь, казалось все видят, как стекают с меня эти капли позора, а мне ведь плевать было на мнение окружающих — я же тихий запечный вампир. Что изменилось, что я сделал не так?
