— Дивны дела Твоя, Господи! — провозгласил воевода, также осеняя себя размашистым крестом. — Парни! А ну, готовьте волокуши!

— Здесь недалеко, царевна, — обратился он к Ирине. — Домчим до деревни, как на санях, а к тому времени гонца отправим, чтобы карету из Москвы высылали!

— Спасибо, я как-нибудь сама дойду, — оторопело ответила Ирина, плотнее запахиваясь в шубу. — А где эта деревня ваша?

— Да не боле версты отсель!

— Давид Аркадьевич? — Ирина вопросительно взглянула на Когана.

— А что еще нам остается? — вздохнул тот.

***

Путь через лес показался Ярославу неблизким. Уже почти рассвело, а они все шли и шли через нескончаемые ряды деревьев. Их жилеты и куртки в суматохе куда-то успели пропасть, но воевода распорядился, чтобы им подобрали пару зипунов, по всей видимости, снятых с убитых. Ярославу оставалось лишь надеяться, что там не было никаких насекомых. Поначалу их вознамерились связать, как и разбойников, но, благодаря вмешательству Ирины, воевода нехотя разрешил им следовать за ними со свободными руками, под конвоем. Саму Ирину тесно окружили стрельцы, и, несмотря на ее протесты, усадили на что-то вроде наспех сооруженных носилок из стволов деревьев и лапника, на который воевода постелил собственную шубу. Везет, по ходу, Ирке — вторую шубу за день дарят, подумалось ему. Точнее — за ночь.

Как ни странно, чувство абсурдности происходящего, преследовавшее его на протяжении суток, теперь почти пропало. В какой-то момент ему даже казалось, что, напротив — его работа на скорой и жизнь в Москве были чем-то вроде сна. Мерное поскрипывание снега под ногами, запах прелой овчины, исходивший от тулупа, негромкие голоса стрельцов — все это казалось естественным и привычным, так, что Ярославу буквально приходилось напоминать себе удивляться.

— Ярослав, — негромко проговорил Коган, когда они поравнялись с ним, — возможно, в ближайшем будущем нам не представится возможность поговорить. Что ты думаешь обо всем этом?

— Считаете, мы действительно попали в прошлое? — он взглянул в сосредоточенное лицо реаниматолога.

Коган пожал плечами. — Звучит, конечно, дико, понимаю, но это единственное объяснение случившемуся. Мой мозг отказывается верить в это, но массовая галлюцинация, очевидно, исключается.

— Бабка все это устроила, это точно, — присоединился к разговору Евстафьев. — Я, как ее на дороге увидел, так меня словно током ударило!

«Током ударило», — пронеслось в голове Ярослава. А, может, и вправду, что-то произошло после того, как он получил разряд во время дефибрилляции? Но странности начались еще задолго до этого… Определенно, между Беззубцевой и их переносом была связь, однако, Ярослав пока не понимал, какая.

Он кратко пересказал Когану и Евстафьеву свой утренний визит к бабке и то, что произошло после его возвращения за навигатором.

Коган слушал внимательно, не перебивая, Михалыч, вытягивая шею, чтобы лучше расслышать, изредка вставлял комментарии. По его мнению, старуха наверняка была связана с каким-то засекреченным проектом, и Ярослав, а вместе с ним и они оказались его невольными участниками.

— Как бы то ни было, — произнес задумчиво Коган, — нам нужно соблюдать осторожность. Ты что-нибудь помнишь о семнадцатом веке, Ярик?

Ярослав напряг память, пытаясь припомнить хоть что-нибудь из курса школьной истории.

— Судя по всему, мы оказались во времени Смуты, — пришел ему на помощь Коган. — Атаман упоминал царевича Дмитрия, а воевода — царя Бориса, Ирину же они принимают за царевну Ксению — его дочь.

Видя непонимание в глазах Ярослава, он вздохнул.

— Борис Годунов, русский царь, выбранный народом и боярами после смерти сына Ивана Грозного. Его подозревали в убийстве другого сына Грозного — возможного наследника престола, восьмилетнего царевича Дмитрия.

— Так царевич выжил? — уточнил Ярослав. — Раз атаман к нему собирается?

— Убили его, — вмешался Евстафьев. — К лику святых причислен, как мученик!

Коган кивнул. — Тот, про которого говорил атаман — самозванец, — пояснил он. — Так, во всяком случае, считает большинство историков. Хотя были и другие версии. У нас, кажется, есть уникальная возможность узнать точки зрения, так сказать, современников. При условии, конечно, что доживем. Если я ничего не путаю, и Димитрий со своим войском действительно в Путивле, царю Борису осталось недолго, а после начнется длительная и кровопролитная борьба за русский трон.

Ярослав заметил, что один из стрельцов внимательно прислушивается к ним и сделал знак Когану, чтобы тот говорил тише.

— Что же нам сейчас делать? — спросил он.

— Понятия не имею, — признался Коган. — Честно говоря, мне до сих пор не верится, что это не сон, или галлюцинация…

— Зря мы, Давид Аркадьевич, от машины ушли, — посетовал Михалыч. — Там оно как-то надежнее было. Возвращаться нам нужно туда, вот что я думаю!

— Пожалуй, сейчас это будет несколько затруднительно, — покачал головой Коган. — Вряд ли после всего нас просто так отпустят. Особенно Ирину. Бред какой-то…

— Но как Ира может быть здешней царевной? — спросил Ярослав, глядя на мерно движущиеся спины стрельцов, несущих волокуши. — И, потом, этот их главный — он же и правда — вылитый Сильвер!

— Этого я пока тоже не понимаю, — вздохнул Коган. — Какой-то специфичный эффект нашего присутствия в другой временной реальности, может быть.

— Или это всё часть эксперимента, — упорно гнул своё Евстафьев. — А мы попали в зону, где проводились испытания. Вроде как филадельфия у американцев — наши тоже в этом направлении работали.

— Вы, Василий Михайлович, главное, местным про эту теорию не рассказывайте, — посоветовал Коган. — А то начнете опять деньги и машину предлагать — в лучшем случае, в монастырь отправят какой-нибудь, для скорбных рассудком.

«Это точно», — подумал Ярослав.

— Кстати, вы здорово тогда вошли в роль, там, на поляне, — сказал он вслух. — Главарь не на шутку перепугался.

— Ерунда, — усмехнулся Коган. — Что я, сердечника не узнаю? Там еще, к слову и третичный сифилис — ты нос его видел?

— Я думал — перелом, — признался Ярослав.

— Похоже внешне, но, если приглядеться, конфигурация хрящей не совсем типичная. Там больше на сифилитический провал спинки носа похоже… Да и поражение аорты, наверняка есть, судя по пульсации шейных вен, ну да ладно.

Ярослав снова поймал пристальный взгляд одного из стрельцов и негромко кашлянул, предупреждая Когана.

Они замолчали, и только Михалыч продолжал что-то бубнить себе под нос.

Наконец, деревья начали редеть, слой снега под ногами становился все тоньше, а над верхушками деревьев заиграли розовые отблески зари.

Отряд вышел на широкий тракт, тянувшийся в обе стороны вдоль лесных стен. В подмерзшей грязи пролегали глубокие следы колес и копыт. Стрельцы повернули направо и двинулись по дороге. Кроссовки утопали в чавкающем месиве, и Ярослав едва не потерял один, неудачно ступив в покрытую тонким ледком лужу.

Ирина несколько раз оборачивалась к ним, и пыталась подозвать, но дюжие охранники с каменным выражением на бородатых физиономиях преграждали им дорогу, заставляя держать дистанцию.

Она с гневом говорила что-то их высокому предводителю, но тот, хоть и отвечал ей с почтительно, оставался непреклонен.

Миновав поворот, тракт повел их вверх по холму, на вершине которого виднелись несколько столбов. По мере приближения к ним, в животе Ярослава всё сильнее завязывался ком. Стая воронья с шумным карканьем взметнулась вверх. Под унылый протяжный скрип над землей раскачивались на веревках четыре тела. Птицы уже поклевали их, и на людей пялились пустые глазницы.

— Господи… — Евстафьев перекрестился.

Здесь они остановились на несколько минут, один из стрельцов, сопровождавших их, отошел к предводителю, они о чем-то посовещались. Потом до Ярослава донесся отчетливый возглас Ирины «Нет!», стрелец направился обратно к ним, и отряд продолжил движение.

— Что там, Емеля? — спросил стрельца товарищ.