— Черт возьми, Кест, пару часов назад ты собственными руками выдернул из моей ноги арбалетный болт, а теперь отправляешь меня сражаться с пятью бойцами? Почему бы тебе не пойти и не вызвать на дуэль чертового святого Кавейла, Режущего клинком воду?

— Когда появится такая возможность, я это сделаю, — ответил Кест, отчего–то выглядя совершенно расстроенным.

— Ты бы пошел на бой со святым клинков? Совсем с ума сошел?

— Святой, Фалькио, — это просто маленький божок. И будь спокоен: если я с ним встречусь, то обязательно сражусь.

— Боги, ты серьезно? — спросил я и отвернулся.

Если Кест когда–нибудь станет святым, воплощением идеала, то его назовут Кест, Не способный ничему научиться. К несчастью, моя потребность соответствовать его ожиданиям всегда побеждала желание набить ему морду.

— Отлично, — сказал я капитану каравана. — Приготовьте место для боя, и давайте поскорее покончим с этим.

Я подумал, может, хозяйка каравана все–таки решит нанять нас, если я произведу на нее впечатление.

Капитан фыркнул и приказал переставить лошадей. Он выбрал пятерых, парни разделись до пояса и вооружились. Два боевых клинка, пика, два кинжала и топор. Проклятье, ненавижу драться против топора. Тратишь столько времени на то, чтобы следить, как бы он не ударил по клинку и не разнес его вдребезги, что совершенно забываешь о своей голове. Мне оставалось лишь одно преимущество. Все они — дюжие парни, но всего лишь юнцы, которые играют грудными мыщцами, чтобы произвести неотразимое впечатление на дам из толпы. Вокруг нас уже начали собираться зеваки. Я же, со своей стороны, не собирался снимать плаща, который все–таки защищал меня от этих ублюдков.

Я обнажил рапиру и достал вторую, которая лежала в ножнах, притороченных к седлу.

— Фалькио, — позвал Кест.

— Что еще?

Он смотрел на меня почти застенчиво: довольно странное выражение для Кеста.

— Они будут драться без доспехов, так что…

— Может, уже закроешь свой проклятый богами рот, Кест, или, клянусь, я сам проткну себе брюхо клинком, чтобы тебе стало стыдно.

Я повернулся к пятерым парням и сказал:

— Если хотите надеть доспехи, поторапливайтесь.

Они ухмыльнулись.

Что ж, ухмыляйтесь, парни. По крайней мере, кто–то из вас заработает такие раны, что сможет показывать их детям. Если я, конечно, прежде не отрежу вам яйца.

Хорошо хоть Брасти оттащил от меня Кеста, и я смог сосредоточиться на противниках и двух основных задачах. Задача первая — как сделать так, чтобы меня не убили, и вторая — как не убить никого из них. Я решил пока не думать о второй задаче и сделать все возможное, чтобы выжить. Обычно котелок у меня хорошо варит, надо только настроиться. Чтобы стать магистратом, мало запомнить все положения королевского закона. Нужно уметь просеивать улики и придумывать, как заставить людей подчиняться закону или, к примеру, как выбраться из темницы, принадлежащей какому–нибудь лорду.

В общем, я решил, что лучше сражаться с каждым по очереди, чем со всеми пятью сразу. Вряд ли бы они со мной согласились, но за долгие годы язык не раз доводил меня до беды — я довольно хорошо научился подначивать противников и определять, кто из них первым получит тумака.

— Погодите, — сказал я, когда они принялись меня окружать. — Мы же договаривались на пятерых мужчин. Это несправедливо.

Капитан каравана смерил взглядом своих людей, потом глянул на меня.

— Тут как раз пятеро, что тебя не устраивает?

— Ты что, слепой? Пять мужчин. Мужчин. — Я указал рапирой на самого мелкого с копьем, который был очень похож на стоявшего рядом парня с двумя кинжалами. — Этот совсем еще мальчишка. Его мамаша очень расстроится, а я не хочу, чтобы эта вечно пьяная коровища, которая принесла его в подоле, каждую ночь кляла мое имя. Мне и так плохо спится, не хватало еще брать на свою совесть смерть мальчишки.

Копейщик выругался.

— Это меня ты зовешь мальчишкой? Чертова драная шкура, я тебе сейчас покажу, кто тут мальчишка.

Он стал запальчиво размахивать передо мной копьем, даже не осознавая, что острие клинка, который я держал в левой руке, уже нацелилось ему в грудь. Правым клинком я легко отклонил наконечник копья, когда он приблизился к моему животу, — копейщик сообразил и остановился в шести дюймах от острия рапиры. Попытался отступить, но я использовал тот же самый трюк, что и с констеблем. Наступил на копье. Он оказался сильнее Хорька и удержал оружие. Сильнее, но глупее. Пришлось использовать простейший прием, который мы с Кестом часто применяли в детстве. Я взбежал по древку копья, и мальчишке пришлось бросить оружие, подпустив меня к себе на расстояние фута; вращением кисти я отвел клинки в сторону от него и гардами ударил парня по вискам. Можно было сделать и по–другому, но я собирался унизить его в глазах товарищей: таков уж был план. Мальчишка–копейщик рухнул как подкошенный.

— Давай, пожалуйся своей мамаше–шлюхе, что тебя сегодня побил злой взрослый дядька, — сказал я, обращаясь к неподвижному телу.

Сбоку от меня раздался вопль. Я оглянулся — на меня несся Два–кинжала. Значит, не ошибся. Старший брат решил вступиться за честь семьи. Если я чему–то и научился в жизни, так это тому, что проблемы чаще всего появляются именно из–за поруганной чести.

Два–кинжала владел неплохой техникой. Он походил на каретника, занимавшегося починкой повозок. Отчего–то многие каретники в прошлом были мореходами, которым пришлось сойти на берег по той или иной причине.

Два–кинжала пытался подойти как можно ближе, чтобы я не смог воспользоваться рапирами. Если вы когда–нибудь видели моряка, нападающего на человека с ножом, то представляете, насколько нелепо в этом случае парировать. Кинжалы двигаются слишком быстро, и пока вы успеете отразить один, получите четыре дырки в животе. Нужно атаковать и быть готовым к паре порезов на руке. Но если кто–то подойдет к вам ближе длины клинка, у вас появятся проблемы: вы не сможете сделать выпад. Но я дрался на двух рапирах с восьмилетнего возраста и придумал пару своих приемов. Если у вас достаточно гибкие запястья и вы не боитесь заработать пару шрамов, то можете вращать клинками, словно крыльями мельницы, настолько быстро, что ваш противник получит вдвое больше порезов, чем сможет нанести вам.

Все–таки нужно отдать ему должное. Судя по множеству белых шрамов на предплечьях, порезов Два–кинжала не боялся. А может, и боялся, просто был не слишком ловок. В любом случае он довольно быстро понял, что теряет преимущество, и сменил стиль, пытаясь заблокировать мой правый клинок и проскользнуть под левым, чтобы добраться до шеи. И это почти сработало: мне пришлось, забыв о боли, перенести вес на раненую ногу. Но затем он раскрылся — и, раз уж мне все равно пришлось перенести вес на больную ногу, я решил воспользоваться шансом.

Обычно те, кто предпочитает драться с кинжалом, крепко стоят на ногах, не отрывая их от земли. И двигаются лишь по необходимости, когда наступают на противника. Они практически никогда не думают, что защищаться следует не только от клинков и редких ударов головой. Мой маневр стал для него полной неожиданностью, когда я изо всех сил врезал ему каблуком левого сапога чуть ниже коленной чашечки. Звук хрустнувшей кости показался мне нежнее вздоха возлюбленной. Со сломанным коленом Два–кинжала рухнул рядом с братом. Хвала тебе, святой Верта, Бегущий по волнам, ибо дети твои не прочнее доски.

Капитан бросился к поверженным, а на меня двинулись сразу двое с клинками.

— Нога сломана, — сказал капитан. — Он нам больше не сгодится.

Дама, сидящая в повозке, рассмеялась.

— Один из ваших принадлежит мне, шкурник.

— Проклятье, Фалькио. Ты же понимаешь, что нам это будет дорого стоить? — возмутился Брасти.

Я выругался, упомянув его матушку, и попытался отвлечься от боли в ноге, пока ко мне приближались фехтовальщики. Очевидно, что драться сразу с двумя клинками тяжелее, чем с одним. Но меня беспокоило то, что парень с топором к ним не присоединился. Не настолько же я глуп, чтобы поверить, что они будут драться со мной по очереди: почему бы ему не воспользоваться ситуацией и не подкрасться ко мне сзади?