В 23 часа – построение, проверка снаряжения, вечерняя поверка, и, наконец, отбой. Те, кому повезло пройти проверку благополучно, падали в койки и мгновенно проваливались в сон. Неудачники продолжали готовить амуницию к следующему дню занятий или просто отжимались на полу перед комнатой сержанта до тех пор, пока тот не решал, что воспитательный процесс завершен и отпускал бойца спать.

Ночью взвод нередко поднимали по тревоге для отработки действий по отражению наземной, воздушной или космической атак неприятеля, а также – для поиска и уничтожения диверсионно-разведовательных групп. Так как своего оружия у бойцов еще не было, ночная тревога обычно завершалась коротким смотром или пробежкой вокруг спящих казарм, после чего взвод снова падал в койки.

Сознание Сергея постепенно заволакивалось мутной пеленой от постоянной, изматывающей душу усталости. Каждая минута была наполнена страхом и желанием во что бы то ни стало избежать наказания.

Через три недели после начала занятий не выдержал Молчун. Во время утреннего построения его, избитого в кровь, выбросили из подъехавшего джипа комендантской команды – он пытался выбраться с территории базы, спрятавшись в кузове грузовика снабжения.

Стоя перед строем, растерзанный Молчун затравленно озирался.

– Командир отделения! – голос Кнута был спокоен.

– Сэр! – сержант Мосол выступил из строя и вытянулся.

– Расстреляйте дезертира!

Молчун удивленно и недоверчиво уставился на Кнута.

– Есть, сэр! – не сходя с места, Мосол вскинул руку с пистолетом и, почти не целясь, нажал на курок.

Пуля ударила Молчуна в потный лоб с прилипшей к нему растрепанной челкой. Затылок взорвался ошметками разлетевшейся плоти. Молчуна отбросило на газон. В его открытых глазах навсегда застыло выражение туповатого удивления.

– Командир отделения, к вечеру представьте мне рапорт.

– Есть, сэр! – сержант Мосол снова встал в строй.

Взвод продолжил занятия по распорядку, бегом направляясь к темнеющему невдалеке лесу.

Лежа на койке в ожидании построения на вечернюю поверку, Сергей вспоминал Лотту. Что произошло между ними? Почему он продолжает думать о ней? Он вновь ощущал прикосновения ее рук, ее мягкие, нежные губы, запах коротко стриженых волос. От мыслей о ее гибком и сильном теле внутри становилось тепло и уютно, хотя перегруженный организм не реагировал на эротические видения. Взгляд серых глаз Лотты, ее прощальная грустная улыбка не выходили из головы. Чем он обидел ее? Почему она заявила в полицию? Вновь и вновь прокручивая воспоминания о встрече с ней, Сергей не находил ничего, что бы могло обидеть девушку. Может быть, он был груб и оскорбил ее ночью? Но утром она вела себя совершенно нормально, ничем не выказывая свою обиду. Он не поверил, когда подписывал контракт, словам Стетсона о том, что его подставили, сочтя их просто ругательством обиженного жизнью старого полицейского.

-Хотя… – его пронзила внезапная догадка о том, что коп не просто ругался для красного словца. – Неужели она действительно подставила его?

Мысли запрыгали, выстраивая новую версию произошедшего.

Откуда полиция узнала о его маршруте? Его ждали, именно поэтому сразу после задержания подъехал заранее вызванный эвакуатор. Машина – повод, чтобы заманить его в ловушку! Сергей вспомнил, как сержант передавал Стетсону розовую бумажку. Чек! Конечно, это был чек. Стетсон, используя Лотту как приманку, просто поймал Сергея на живца, чтобы сфабриковать обвинение, а затем заставить подписать контракт. Значит, Стетсон – вербовщик рекрутов за вознаграждение, а Лотта – его помощница? Прокрутив ситуацию в разных ракурсах и хорошенько сопоставив данные, Сергей решил, что догадка верна. Почему-то сразу вспомнилось лицо Кати при их последней встрече, ее серьезный незнакомый взгляд, ощущение пустоты внутри. Господи, неужели ему на роду написано быть игрушкой в руках женщин, которые используют его в своих целях, оставляя после себя только пустоту и боль?

Невеселые мысли Сергея были прерваны командой к построению. Казарма наполнилась грохотом ботинок.

Отделение Сергея состояло из девяти рядовых. Часть из них уже носила новые имена, некоторые, пока ничем себя не проявив, оставались с прежними.

Крыса, получивший новое имя в первый же день, был среднего роста крепышом, судя по всему, выходцем из фермерского поселка. Высокий и жилистый немец за упрямство и обстоятельность стал зваться Тевтоном. Мускулистый суетливый Салочник получил имя за то, что в первые дни при построении никак не мог найти в строю свое место и лихорадочно, словно при игре в салки, метался от одного солдата к другому. Рыжий как медь Стейк, частенько получал от сержанта оплеухи за непонятливость. Однажды он был жестоко избит Лихачом за то, что, не успев поесть, доедал завтрак в строю. Тремя ударами превратив лицо солдата в отбивную, сержант тут же окрестил его. Постоянно получающий выговоры за грязный комбинезон, весь в веснушках, солдат стал Чистюлей. Молчаливый, собранный японец по фамилии Накамура почти не получал замечаний. Никто не услышал от него ни одной жалобы, изматывающие марш-броски он переносил с невозмутимостью каменного истукана. Китаец Ли был незаметным, как ситцевая занавеска. Любое дело он делал с одинаковой старательностью, вновь и вновь повторяя то, что ему не удавалось, пока не добивался нужного результата. Наблюдая за его несуетливыми стараниями, Лихач озадаченно хмурился и забывая выдать свое коронное «Живей рожайте, тараканы беременные!», переключал внимание на другого. Флегматичный и долговязый Гаррисон попал в армию, сразу после выпускного вечера явившись в рекрутский пункт. Ему едва исполнилось восемнадцать. Он был из семьи потомственных военных, в традициях которой была служба рядовым с последующим поступлением в военное училище. Он легче всех переносил марш-броски, на теоретических занятиях не учил, а лишь повторял выученный на гражданке материал. Он всегда был в стороне от остального отделения, как будто уже чувствовал на плечах лейтенантские погоны. Накамура и Ли также были сами по себе, не участвуя в спорах, не высказывая своего мнения. Заводилой и главарем местной тусовки стал Крыса. К его мнению прислушивались и Тевтон, и туповатый Салочник, ему поддакивал вечно битый Стейк.

Тяжелее всего Сергею давались тактические занятия. Он чаще других выпадал из строя во время прочесывания местности, суетясь, застревал в грязи при форсировании болот, часто не успевал вовремя укрыться на местности. Уже дважды сержант Лихач избивал его на марше, после чего медики на утренних осмотрах кололи ему обезболивающее, чтобы он смог продолжать занятия. Из-за неудач Сергея первое отделение вместо привала частенько отрабатывало тактические нормативы или просто отжималось на кулаках, пока он под руководством сержанта вновь и вновь разучивал и повторял алгоритм выполнения очередной команды.

Мышечная масса Сергея, несмотря на инъекции и усиленное питание, еще не дошла до уровня, позволяющего справляться с нагрузками на полевых занятиях, поэтому он медленнее остальных совершал перебежки и прыжки, быстрее уставал и от этого воспринимал команды недостаточно быстро.

Очередной промах Сергея в конце первого месяца окончательно озлобил бойцов. Упав в укрытие, Сергей бросил в траншею плазменную гранату, забыв сдернуть с нее чеку.

– Заноза, ты что, учишься кидаться булыжниками?! – рядом возник всевидящий Кнут. – Думаешь, если будешь кидать в противника камнями, он испугается и сбежит из окопа?

– Никак нет, сэр! – вскочил Сергей, – Виноват, сэр!

-Это уж точно, виноват, – Кнут кивнул подскочившему Лихачу. – Отработать метание гранат. По десять штук каждому. Этому – двадцать.

– Есть, сэр!

Метание гранат РГП-3 имело свои неприятные особенности. Взрываясь, граната вспухала ослепительным трехметровым шаром плазмы, раскидывая на десятки метров раскаленные докрасна частички песка, щебня или спекшегося грунта. Согласно наставлениям, во избежание тяжелых травм метать ее рекомендовалось не менее чем на 25-30 метров и из укрытия, хотя и оно часто не обеспечивало стопроцентной защиты от последствий взрыва. Взводу еще не выдали комплекты боевой брони, поэтому, когда через полчаса отделение завершило упражнение, полевые комбинезоны были прожжены во многих местах, глаза у всех слезились от боли, а Крыса держал на весу обожженную кисть.