Я проспала более тринадцати часов. Утром у меня сильно болела голова, но мне нужно было собираться, ведь скоро у меня поезд.

У меня было очень много вопросов. Например, почему я никогда не бывала в деревне, в мамином домике, если он пустовал всё это время? Но в последние месяцы своей жизни я потеряла какой-либо интерес к происходящему вокруг меня, просто принимая всё таким, какое оно есть, поэтому я просто собирала вещи.

Я стала разбирать стол, ища на нём ручки, карандаши и альбомы для рисования… И тут я обнаружила листок, точнее, детский рисунок. Там была изображена молодая девушка с микрофоном и клавитарой на плече, а в нижнем правом углу было написано: «Мэрилин». Мэрилин – не моё настоящее имя. Я ненавидела своё имя не потому, что оно было слишком обычным, а потому, что оно принадлежало моему самому главному врагу. Но почему я выбрала именно Мэрилин? Мэрилин – как имя Мерлина, известного волшебника. Зачастую рядом с этим именем я приписывала слово «Смерть». Поэтому меня нередко обзывали «Мертвый Мерлин-волшебник» или «Смерть волшебника», но, учитывая обстоятельства, я втайне шутила: «Умирающий волшебник». Впрочем, как ни странно, это было связано не столько с моей болезнью, сколько с разочарованием в детской мечте. Я всегда мечтала стать волшебником, управлять стихиями и исполнять свои желания. Но это всего лишь сказки, а реальный мир невыносимо скучен. К тому же Мэрилин была персонажем историй, которые я писала, когда мне было грустно. Мэрилин воплощала мой идеал – смелая, бесстрашная волшебница, чья жизнь наполнена опасными приключениями. Короче говоря, Мэрилин была моей полной противоположностью, какой я всегда хотела стать.

Я снова посмотрела на рисунок. Мне хотелось плакать. Еще одним из самых сокровенных желаний моего детства, как и у многих, была карьера певицы или участника известной музыкальной группы. У меня даже была своя группа, но меня оттуда выгнали. Из-за болезни петь я больше не могла, приходить на «репетиции» тоже. Членов этой группы я считала своими лучшими друзьями, но они меня ни разу не навестили после того, как сами выставили из-за болезни. Сейчас я не знаю, написали они хоть одну собственную песню или всё так же занимаются ерундой, как раньше. В любом случае, мне уже всё равно, хотя когда-то это и было очень важно для меня.

Я собрала вещи и ждала бабушку, которая должна была поехать вместе со мной в деревню. Мама не могла ехать: нам нужны были деньги на моё лечение.

Когда бабушка приехала, мы двинулись на вокзал. Мама провожала нас и каждые пять минут говорила мне, что очень любит меня и молится за моё здоровье.

Вокзал был довольно большим: дорогие магазинчики с некачественным товаром, грязный сортир и целый притон для попрошаек. На вокзале мне снова стало плохо, и я побежала в туалет, чтобы проблеваться. Помимо бесконечного головокружения, меня также всегда преследовали тошнота и головная боль. Из-за этих симптомов у меня даже упало зрение, но я никому об этом не говорила: видеть окружающий мир мне совсем не хотелось. Пока меня рвало, перед глазами всё время темнело, а я постоянно оборачивалась, так как мне казалось, что кто-то стоит позади меня и смеётся над моим несчастьем.

Я вернулась в зал ожидания. К сожалению, все сидячие места были заняты бедными пенсионерами и их сумками, набитыми всяким барахлом. Просить у них уступить место я не стала, потому что они никогда не поверят, что кто-то из молодых может чувствовать себя плохо. Поэтому я села прямо на грязный пол и закрыла глаза, чтобы голова меньше кружилась. Благо, поезд долго ждать не пришлось. Я в очередной раз попрощалась с мамой. Крепко обняв её и сдержанно поцеловав, я пробормотала:

– Я люблю тебя, прости за мои слова, я точно вылечусь.

Хотя сама я в это не верила, и мама, знаю, тоже. Но от слов «я вылечусь» и мне, и ей становилось гораздо легче на душе.

Мы нашли свои места, и, когда поезд тронулся, я села рядом с окном и стала всматриваться в мир. Я не желала глядеть на всех этих жалких людишек, что ехали со мной в одном вагоне. Все люди были мне противны. От каждого я ждала грубого слова, поэтому я всегда заранее была готова высказать этим мерзким чучелам всё, что я о них думаю. Я просто привыкла к таким взаимоотношениям в нашем городе, хотя ни капли его не поддерживаю. И я была права: не успел проводник проверить билеты у всех пассажиров, как какие-то пьяные мужики успели из-за чего-то поссориться и подраться. Всё, что меня спасало от очередной волны ненависти и стыда – это плеер, наушники и любимая музыка.

Я живу в самой большой стране на нашей планете – Империи Лиеми. Здесь проживает несколько сотен национальностей и более ста миллионов человек. Ясное дело, ты здесь никому не нужен. Ты лишь капля в этом мутном болоте, но ты всегда кому-то за что-то должен.

После того, как я вспомнила свою музыкальную группу, меня невольно стали мучать воспоминания о том, как я окончательно разочаровалась в дружбе.

Конечно, от таких людей, как Дакота, мало чего можно ожидать, но тогда я этого ещё не понимала. Когда кашель длился уже больше двух месяцев и у меня начались сильные боли в груди, ребята из класса и учителя стали обращать внимание на это. Директор вызывала мою маму:

– Почему ваша дочь ходит в школу больной?

Вообще, этот вопрос задавали часто. Однажды, когда мама забирала меня после уроков, сзади в нас врезалась машина. После столкновения меня отвезли в больницу со смещением позвонков. Я была прикована к кровати около недели! И как-то раз мой врач спросил у мамы, почему я кашляю. Но мама лишь пожала плечами. В разговор вступила я:

– Я кашляю вот уже как полтора месяца, может, даже больше.

– Это ненормально, – испугался врач, – Может, вас записать к лору на завтрашний день?

– Нет, – выдавила из себя мама, – Это просто последствия бронхита, – и она сделала такое лицо, будто лучше врача во всём разбирается. Сморщив нос и надув губы, она продолжала, – Не надо нам к врачам. Она и так школу пропускает, отлёживаясь здесь.

– Но… – хотел переубедить её врач, но мама перебила его.

– Я ходила с ней к врачу, – соврала она, хотя ни разу даже не сопроводила меня за эти месяцы, – И он сказал, что она будет кашлять ещё месяц или два, так как это остатки… – Мама широко раскрыла глаза, потому что наконец осознала, что говорит какую-то чушь, в которую с трудом можно поверить. Но она просто не хотела лишний раз позаботиться обо мне, – Скоро прекратит кашлять, – резко закончила она.

Когда я вновь вернулась в школу, меня никто даже не поприветствовал. Никто не поинтересовался, что со мной случилось и где я была эти две недели, пока лежала в больнице. Но через некоторое время всё изменилось. Надо мной стали подшучивать так, как смеются над умственно отсталыми или детьми с физическими отклонениями. Не знаю, что в этом всём находят смешного, но мне было жутко неприятно. И хуже всего было слышать это от Дакоты. Так или иначе, я привлекла к себе внимание окружающих. Они стали интересоваться не только моим кашлем, но и моей жизнью. На уроках я старалась кашлять как можно меньше, сидеть за самой последней партой и не выходить из кабинета на перемене. Но так всегда бывает: чем дальше ото всех стараешься держаться, тем больше на тебя обращают внимания. Дакота многое разболтала про меня, даже неправду. Отныне я стала самым настоящим изгоем в классе. Поверив своему вранью и ненависти окружающих, и она ко мне начала относиться, как к отшельнику. Я не отрицала того, что у них могла появиться причина ненавидеть меня, но эта причина была мне неизвестна. Как бы то ни было, Дакоте всегда нравилось унижать других, но почему? Неужели это действительно ей помогает?..

От этих мыслей мне стало совсем грустно. Мне всегда грустно, но, когда я думаю о своём прошлом, мне приходится бороться с паническими атаками. А так как я думаю о своём прошлом постоянно, бороться с ними мне приходится едва ли не каждую секунду. Я схватила себя за горло и тихо произнесла: