— По статьям за вымогательство, рэкетир проклятый, кражу, насилие, подстрекательство. Тебе интересно почему он никогда не отсиживал полный срок? — женщина вернулась в свое кресло. — дружки этого черта всегда приходили на помощь, и снимали последнюю рубашку. Обивали пороги прокураторы, спрашивали цену, словно их дружок не рэкетир, а какая-то шлюха. — улыбка. — к сожалению, самой натуральной проституткой оказалась наша прокуратура. Деньги, моя дорогая, они любят куда более правосудия.

Перевернув страницу дела, я вздрогнула. Фотографии убитого человека и судя по дате и припискам, да и по заключению мед. эксперта говорили о Елагине. Быстро перевернув на следующую страницу, я увидела полное досье на некую Елагину Викторию Алексеевну, что в скобках была указана, как дочь. Ее длинные волосы длиною ниже ягодиц имели приятный пшеничный оттенок. Цвет меда с молоком. Голубые, широко распахнутые глаза, в которых отражалась боль всех, кого она знала. Круглолицая с приятными, нежно-розовыми щеками и губами цвета клубничного коктейля. Аккуратный отцовский носик и тонкая ниточка коричневых бровей. Ее фигурка напоминала песочные часы. Пышный вверх, пышный низ, и приятный, мягкий животик, кожа которого напоминала бархат ее бедер. Это легко понять, ибо фотографий этой девушки здесь очень много. Судя по дате ее рождения, сейчас ей двадцать пять лет.

— Перехватила дело отца в возрасте шестнадцати лет, но не попадалась в мои руки. Каким-то образом, ей удается обходить закон. — произнесла Кира закуривая очередную сигарету. — чертовка, она изворотливая, как прыткая змея, и осторожная, как бесстрашная кобра. Словно она совершенно ничего не боится. Ты знаешь, она ведет какой-то бой со всеми остальными людьми за право жить, но при этом… — следователь выдохнула дым. — но при этом, она никогда не сидела на скамье подсудимых.

Я перевернула следующую страницу. Бар с красивой неоновой вывеской «Белая лошадь» был мне знаком не по грязным слухам. Когда я устроилась работать в свой бар, то наша начальница вела целую территориальную войну за место под солнцем, но проиграла, уступив лакомое место людям из «белой лошади». Размытая фотография из самого бара, где запечатлены такие же танцовщицы, как и я, официантки. Еще фото, но более не в фокусе, только можно кое как разглядеть Викторию за столиком возле бара. Дойдя до конца дела, я внимательно прочитала последний приложенный лист с заявлением бывшей сотрудницы бара об аморальном поведении в заведении, где, как она утверждала в заявлении ее, принудили к работе не только официанткой, но и женщиной легкого поведения.

— Кира Сергеевна, разве этого заявления не хватает для того, чтобы нагрянуть с проверкой в бар? — удивилась закрывая дело я. — когда недовольный в нашем баре клиент заявил нечто подобное на нас, а дело было в том, что я отказалась ублажать его за деньги, то к нам с проверкой приходили сотрудники полиции и все мурыжили всех нас. Проверки длились больше месяца, но когда все встало на свои места, то эту ябеду еще оштрафовали за донесение ложных.

— Эх, киска, — Кира Сергеевна грустно улыбнулась. — если бы все было так просто, то разве я считалась бы лучшей в своей породе по части преступлений? Без лишней скромности скажу тебе, что в делах по расследованию мне нет равных, и обычно, дело не залеживается на моем столе дольше, чем на месяц, который дает блестящий результат. Знаешь, это дело не самой важной значимости, но тот факт, что эта девчонка, — следователь подтянула к себе папку раскрывая дело на статье о дочери рэкетира. — никогда не была скованная наручниками мною лично, — во взгляде заиграл прищур хищной птицы. — бьет по карьере, по репутации, по самолюбию, черт возьми. — резко закрыв папку, она посмотрела на меня. — у меня к тебе деловое предложение, Веста. Ты должна будешь проникнуть в «Белую лошадь» под видом посетительницы, под видом потенциально выгодной клиентки. Деньги — не вопрос. Я дам тебе сумму, на которую ты сможешь покутить и показать себя состоятельной девицей, что ищет плотского удовольствия в стенах такого фривольного поведении. Как только подозрения оправдаются… — Кира выдохнула. — то я лично скручу ей руки, прижав нежной щекой к стене.

— Если это сделка, — начала говорить я. — то, что…

— Что получишь ты? — Кира стряхнула пепел в хрустальную пепельницу. — если верить некрасивой статистике, то 40 % насильников выходят из тюрьмы, а 25 % живут местью, что после их выхода отражается на их жертве изнасилования. Только вот, если этот здоровяк выйдет, то боюсь я, что разговаривать нам с тобой не придется, а мне придется опознавать тебя, ибо твой мальчишка не оставит и живого места на твоем прекрасном теле. — следователь затянулась. — баш на баш. Ты мне, милашка, информацию на совесть, а я обещаю тебе упечь подонка по самым жестким граням его преступления, и гарантирую безопасность твоей шкурки. Как тебе такое?

— Да, но что если дочь рэкетира поймет, что я засланный тобою казачок? — улыбнулась я. — что тогда?

— Я же сказала, что гарантирую тебе безопасность. — Кира Сергеевна улыбнулась. — это касается и всего времени, что потребуется тебе на выполнение моей скромной просьбы. — она раскрыла ящик своего стола и вынула пачку разносортных денег. — как и обещала. — она бросила ее в мою сторону. — поверь мне, мое желание горячее, огненное, как бездна ада…

Я согласилась. Почему? Не могу даже внятно на это ответить. Нет, я не продалась за деньги, не продалась за желание запечь Макса, да и мстить ему не было в моих мыслях. Быть может, мое желание принести хотя бы раз пользу дало о себе знать? Или же моя голубая мечта сыграть не пешку, а ладью на шахматном поле жизни? Небо тяжелое. Наверное, снова будет дождь, а я опять без зонта…Привычки…

*Веста

В ночи страсти забывается все: имена, лица, голоса. Ты пленник собственной ничтожности, что, упиваясь эмоциями заставляет тебя срывать глотку в криках неистового наслаждения. И тогда совершенно неважно кто ласкает твое тело…он или она. Совершенно неважно что между нами если, прикасаясь к плавному изгибу тела ты млеешь в мареве того миража, что заставляет все нутро отдаваться до последнего глотка в руки тому, кто знает все твои грязные секреты, кто без стыда и стеснения раздвигает твои ноги прикасаясь к самому важному. К твоему главному секрету…что сочится словно сочный грейпфрут, а ты слизываешь нектар с пальцев того, кто выжил всю твою сердцевину, кто испил тебя изнутри до последней капли…

Я лежала на полу посреди спальни и долгое время бесстрастно смотрела в потолок. Впервые замечая золотые узоры по белым обоям, я соединяла их концы друг с другом превращая простую линию в длинный отрезок от одного конца комнаты, что рассекает острым кончиком другой. Когда выключаешь свет, то заряженные блестящие точки на этом орнаменте еще некоторое время блестят своими зарядами, что роднит их со звездами. Тихий ход стрелок часов, стук редкой капели по подоконнике окна, детский топот соседских детей, и мигающие своими надоедливыми цветами неоновые вывески большого города словно зовут в порочные объятья этого мегаполиса. Почему-то, именно сейчас я понимаю его не идеальность. Именно сейчас я чувствую себя пойманной рыбой в такие тугие сети наглого рыбака. Он бросит тебя на землю, и ты будешь биться в припадке нехватки воздуха пока не дойдешь до агонии, когда вдох сделать будет просто невозможно.

Вибрация по полу, и я слышу звонок мобильного. «Pardonne moi»-запела Эдит Пиаф, и протянув руку до валяющейся сумки. Звонила мама. Наушники в уши, и я отвечаю на входящий вызов. Первые звуки, что я услышала на заднем фоне мамы это голос ее напарницы, что спрашивал: «Куда подать машину?». Почему-то воображение рисовало мне картинку, как мама вырвалась на минутку, чтобы просто сказать мне: «Привет».

— Привет мам. — безынициативно произнесла я. — и почему ты не работаешь? — поднимаю глаза на часы. — мам, твоя смена же только началась.

— Веста, почему ты мне не позвонила? Я ждала вчера весь вечер. — взволнованно пролепетала мама. — ты понимаешь? Ты не отвечала и на мои вызовы, и… — вздох. — слава Богу, что с тобой все в порядке. Как же ты меня напугала.