Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Победа отдает горечью пепла на губах.

Уж слишком довольно выглядит женщина напротив — она хотела этой победы.

А у гостьи теперь не остается выбора, только принять приз-поводок и войти в одну из дверей.

Там тени.

Много знакомых теней. И деталей. Их надо разгадать, подчинить, перекрутить, а может и просто сломать. Она неловко осторожничает, особенно потому, что рядом трется и крутится совсем не нужный, как ей кажется, элемент непонятной игры, навязчиво трогает за ноги, мурлычет, порывается лизнуть, ничуть не возбуждая этим, а только раздражая. Зато загадки с каждой минутой подогревают интерес все больше, их пикантная логика заставляла то смеяться, то удивленно вскрикивать, и вот уже все разгадано, дверь на следующий уровень открывается… но там так темно и глухо, что хочется отшатнуться прочь. Спрятаться.

Или взять с собой вот это живое и уже почти терпимое, только бы не оставаться наедине со своей темнотой.

Но она вдруг чувствует, что это не правильно.

Или одна — или никак.

Отбрасывает прочь насильно врученную цепь — ей не нужно так, она хочет к людям! — и втягивается в эту темноту, полную скользящего шелка и мягкого бархата, льнущего к телу меха и гладкости кожи…

Она пропадает.

Пропадает в остро — пряных и мускусных ароматах, в прикосновении тканей, которые сменяются руками, ей кажется, что она сейчас задохнется под их весом, а в следующее мгновение — что взлетит слишком высоко, но потом снова растворяется в собственных ощущениях и почти забывает о цели своего путешествия.

Зачем? Зачем идти куда-то, если все уже хорошо? Если здесь тесно, сладко, волнительно и безопасно? Зачем, если темнота уже обернулась забвением, а страх — тишиной?

Она готова остаться здесь навечно… почему должна кого-то искать и спасать, если…

Если только…

Замирает.

А потом с утроенной силой отбивается, ползет, бежит, втискивается в последний вагон, чтобы оказаться в совершенно аскетичной комнате, полной болезненного света. В той как-будто пусто — нет ничего, кроме железного трона посередине, поставленном загадочным персонажем. Ни других дверей, окон, подсказок, ключей — замков даже нет!

Без тепла человеческих, пусть и чужих, тел, всё здесь кажется еще более странным и холодным, выбеленным до ненастоящей стерильности. Но постепенно зрение проясняется, и она видит надпись на полу.

«Вечность».

А потом проявляются и другие детали.

Крючки на потолке.

Острые иглы на подлокотниках.

Прячущийся под днищем кожаный ремень.

Несколько изогнутых железных деталей, при взгляде на которые она краснеет и чувствует ненужное сейчас возбуждение.

Классическая загадка на открывание двери помноженная на отвлекающую обстановку.

Пальцы дрожат, когда она ощупывает иглы, уже понимая, куда необходимо нажать, когда соединяет ремень с крючьями, когда примеряет друг к другу части головоломки… И, постепенно, дыхание становится ровным, а действия — точными до скупости. Появляется и азарт — азарт действительно достигнуть поставленной задачи. Но азарт холодный, подкрепленный уверенностью, а не эмоциями, ведущий строго прямо и никак иначе…

Щелчок открывающейся двери, которую до той поры заметить было не возможно, воспринимается не как награда, а как закономерное развитие событий.

И роскошь следующего помещения — тоже.

И поклонение подданных, умопомрачительный аромат блюд, сотни тысяч цветочных лепестков и кубки, кубки, кубки, каждый из которых обещает власть, деньги, счастье, любовь, долголетие, успех, удовольствие…

И есть среди них один. Особенный. Ключ ко всему.

Она чувствует — если выпьет из него, то откроется последняя дверь. Она выберется, наконец, отсюда.

Хватает, пьет, наплевав, что кроваво-красный напиток течет по ее пересохшим губам, по шее, заливается в ложбинку, щекочет соски, собираясь огненной лужицей на бедрах…

Растерянно моргает и оглядывает идеально чистую рубашку, такую же свежую и отглаженную, как и когда она пришла.

Ставит бокал и отодвигает бархатную ширму.

Там и правда — конец всему.

А еще зеркало.

Какое-то время она смотрит на себя — шумно дышащую, чуть бледную, с блестящими глазами… А потом мотает головой и делает несколько шагов назад, возвращается в ту комнату… которой уже нет…

* * *

— Майя Александровна? Вы уложились в пятьдесят восемь минут. Поздравляю.

Любезный голос администратора, отдаленный шум чужих голосов, привычная обстановка.

Я какое-то время моргаю, как человек, вытащенный на свет из темноты, а потом заторможенно киваю.

— И вам просили передать это, когда вы выйдете, — она протягивает свернутую бумажку.

— Не стоит. Я знаю что там.

Я и правда знаю.

И даже осознаю, что вообще все это было.

Потому отодвигаю от себя лепечущую блондинку, выхожу в общий холл, потом дальше и дальше, останавливаясь только на улице, где, наконец, глубоко вдыхаю вечерний свежий воздух и достаю телефон.

«Ты где?».

«В офисе».

«Скоро буду».

9

Каримов

Я понял, что люблю ее именно в тот момент, когда осознал, что ненавижу.

И когда понял — возненавидел еще больше. Во всё свое своего несуществующего сердца.

Рыжая и раньше пробивала мою оборону: сначала мощными ударами, затем просачиваясь в трещины.

Быстро — будто я не наращивал броню годами.

Не вызывая даже сомнений, что она честна в своем проникновении — хотя я сомневался во всех и всегда.

Почти без усилий, потому что была слеплена для меня. Даже в мелочах. И в мыслях. И в том, как она реагировала на мои действия. Превращалась в огонь и воск, когда я доставал дорогостоящие атрибуты игр для взрослых, застывала предметом роскоши, когда я демонстрировал ее окружающим, сверкала радужными, живыми брызгами, когда болтала о всякой ерунде и делала то, что ей нравилось.

Изменчивая, живая, яркая.

Изменщица, нацеленная на одну жертву, прикрывающая за красным бархатом занавеса неприглядную суть…

Думал ли я о своих чувствах на протяжении нескольких месяцев, прошедших с того момента, когда Майя впервые отдалась мне с любопытством и мурчанием возбужденной кошки?

Нет. Вряд ли.

Я вообще старался ни о чем таком не думать — слишком сильно было удовольствие. И сколько бы ни убеждал себя и окружающих, что мне она нужна для дела, что ее, такую наивную и невинную, удобно держать под рукой и переводить на нее часть активов, что я просто пользуюсь тем подарком, который мне вручила судьба, в глубине души понимал — хрен мне, а не соскочить с золотого крючка.

На этот раз предохранительные системы не сработали — а может и перегорели от первого ее прикосновения. И вялые мысли, что она слишком вовремя появилась в моей жизни, были затоплены прорвавшей плотиной… нет, не чувств, пожалуй, а новых ощущений, которые Майя привнесла в мою жизнь.

Желание защищать.

Учить.

Поддерживать.

Помогать взлететь… и не скидывать, как я делал прежде, со скалы.

Я не показывал этого ей. Мне казалось, что Майя и так слишком много понимает в отношении меня.

Берег и себя, и ее от собственных мыслей. Я сам к ним оказался не готов — куда уж доносить до окружающих. И на нашей свадьбе, которая предполагалась грандиозным спектаклем, вдруг понял, что для меня это — навсегда. Вот эта вот затеянная мной частично на спор, частично по необходимости игра — это то, что мне нужно.

Подумал об этом и запрятал мысль еще глубже, чем прочие. Послал нафиг липнущую ко мне администраторшу, выслушал все идиотские тосты, станцевал положенный танец… а потом утащил её в свою пещеру. И, наверное, первый и последний раз любил ее медленно, почти нежно, до мольб в срывающемся голосе.

43
{"b":"685567","o":1}