На улице на удивление тепло, и я с удовольствием подставляю лицо солнцу. Прям чувствую, как от прикосновения лучей веснушки становятся ярче…

— А они будут ярче весной, золотая? Я хочу увидеть каждую…

— Прочь из моей головы!

Какой-то мужчина шарахается от меня, а я ускоряю шаг.

В торговом центре немноголюдно — в нем нет масс-маркета, а значит и толп людей. Я иду вдоль витрин, рассматривая выставленные платья и захожу в уже знакомый бутик. У меня несколько вечерних нарядов, но за два года в Москве я не раз и не два надевала их на приемы, куда ходила в том числе с отцом, так что стоит уже купить что-то новое. Пусть некоторые из его знакомых успели сменить жен, всегда найдутся те, кто обсудит — и осудит — прошлогоднее платье.

Этому меня тоже научил Каримов.

Делать вид, что играешь по правилам общества, в котором вращаешься, для того, чтобы за внешними мелочами люди не видели твоего настоящего характера и мотивов.

Я выбираю наряд редкого для меня черного цвета, который контрастирует с по-зимнему светлой кожей и рыжими волосами — макияж сделаю яркий, чтобы не выглядеть бледным пятном. Придирчиво оглядываю обнаженные руки, плечи, спину и прихожу к выводу, что все идеально. И как-то… опасно, что ли. Более агрессивно чем то, что я обычно ношу.

Даже отец этим вечером смотрит на меня недоверчиво, будто не признает. Но потом расплывается в улыбке и шутит:

— Красотка. И все потому, что в тебе ни единой моей черты.

Хохочу.

— Да уж, я мамина дочка.

— Подозреваю, что и через двадцать лет будешь выглядеть как она…

Чуть медлю, но все таки достаю телефон и открываю галерею, где мы с мамой делали селфи.

Он смотрит жадно, а я отворачиваюсь, чтобы не смущаться самой и не смущать его. И в который раз задаюсь вопросом, что было бы… нет, об этом лучше не спрашивать себя. Даже мысленно. Если впустить в мою жизнь сослагательное наклонение, станет совсем туго.

— Что за мероприятие? — уточняю нейтральным тоном, когда мы выходим.

— Годовщина очередной бизнес-ассоциации и благотворительный бал, — чуть морщится, пока я помогаю ему завязать бабочку. — Как понимаешь, всем лучше быть.

Киваю с облегчением.

Годовщину празднуют с размахом, в роскошном отеле. Оркестр, цветы, каскадом свисающие с потолка, официанты в белоснежных перчатках.

Мы переходим от одной группы гостей к другой, пока не сталкиваемся… с Ириной.

Странно, но я даже не задавалась вопросом, почему отец пригласил меня в качестве спутницы, а не свою жену. Так уж повелось у нас — он видел, что я не сближаюсь с его семьей и не настаивал, что мы жили в параллельных Вселенных. Но, судя по напряженному лицу Ирины, и тому, как удивился ее присутствию отец, сегодня что-то пошло не так.

— Какая встреча, — шипит она змеей, покачиваясь, и я понимаю, что женщина выпила — и довольно много.

— Ира? Кажется я не… — начинает отец, но та его перебивает.

— Конечно, ты «не», — даже слюной начинает брызгать — или мне кажется? — Ты не соизволил мне сообщить об этом мероприятии, как и о том, что теперь везде ходишь со своей дочуркой, и живешь с ней, и все хочешь отдать… Я вот думаю — может она вовсе и не дочь тебе, а…

Он подается вперед, хватает ее за предплечье и бросает резко:

— Заткнись немедленно и оставь свои грязные подозрения при себе. Если я пригласил Майю, а не тебя, значит были причины. А тебе следует перестать пить и вести себя как истеричка. Мне по хрен, что ты выставляешь себя дурой — но мне не по хрен, что ты при этом носишь мою фамилию. Поэтому сейчас ты мило улыбнешься окружающим, сходишь в уборную и приведешь себя в порядок, а потом я провожу тебя к машине. Домой поедешь. Понятно?

Я никогда не видела отца таким резким и злым.

Ирина поджимает губы и уходит, не рискуя больше спорить, а я спрашиваю напряженно:

— Что происходит? И о каких причинах ты говорил? Ну… что пригласил меня?

— Достала меня потому что, — рычит и запускает пальцы в волосы. — Домой возвращаться не хочется… уж тем более ходить с ней куда-то. Ну это мои проблемы, не буду тебя ими грузить. Побудь пока здесь, я проконтролирую её, чтобы еще чего не наговорила и уехала. И вернусь.

Киваю.

Мне жаль отца. Несмотря на то, что к Ирине я отношусь настороженно, она кажется мне вполне надежным тылом. Вроде бы и подать себя умеет, и вполне справляется с огромным хозяйством и многочисленными гостями в отцовском доме… Что же там такое произошло у них? Она ведь явно не в себе, мне даже не было обидно за ее слова…

Отступаю к колонне, чтобы не торчать в одиночестве посреди зала, и беру бокал шампанского.

И вздрагиваю от горячего дыхания в области шеи.

Кажется, зря я сделала высокую прическу… волосы, порой, могут служить отличной ширмой.

— Не оборачивайся.

— Это второе твое условие? — уточняю дерзко.

— Было бы слишком просто, Майя… — смешок.

Я не видела Каримова с того дня в офисе, но у меня чувство, что это случилось только вчера — настолько много его в моей жизни.

— Тогда что? — остаюсь уверенной и спокойной. — Может ты ожидаешь получить подарок на день рождения?

— Ты помнишь.

— Я помню все, — тоже усмехаюсь. — День, когда ты родился — потому что именно тогда звезды сложились для меня несчастливо. День свадьбы, который стал самой большой ошибкой в моей жизни и спектаклем, сыгранным ради одного зрителя. День, когда ты вышвырнул меня из дома…

— Забыла добавить «несправедливо вышвырнул».

Если бы не явная ирония в его голосе, я бы напряглась. А так… все осталось прежним, да?

— С днем рождения, Илья, — теперь уже я не скрываю иронии.

— Пожелаешь счастья в личной жизни?

Вот это неожиданно больно. А легкое прикосновение к моей шее — просто неожиданно. Я дергаюсь, но все равно не разворачиваюсь. Почему-то посмотреть в его лицо — страшно.

— Через полчаса будет аукцион.

— И?

— Соглашайся.

— С чем? — хмурюсь.

— Узнаешь.

— С чего ты решил, что мне это интересно? — получается резко.

— С того, что это второе условие.

— Есть много способов и так развестись с тобой. И много возможностей, если я это не сделаю.

Пауза.

— Какая ты, Майя… — звучит на удивление мягко. А потом — снова по-каримовски: — Думаю, что тебе стоит согласиться. Ведь это касается твоего отца.

Бесит. Бесит. Бесит.

И снова я — не взрослая, уверенная в себе женщина, а маленькая испуганная девчонка, которую так легко растоптать.

Иду прочь с непроницаемым — надеюсь — лицом в поисках того, за что можно зацепиться взглядом. У каких-то картин останавливаюсь, пытаясь снова взять себя в руки и восстановить равновесие. Что за картины? Что они делают здесь? Ах да… Аукцион. Несколько меценатов представили вещи из своих личных коллекций и продадут их здесь, а все деньги пойдут в благотворительный фонд.

Удивительно, но картины выглядят дорого. Не чем-то ненужным из кладовок — наверное, на таких мероприятиях зазорно выставлять неподходящее.

Я изучаю три полотна так пристально, как будто собираюсь писать по ним статью. Не сказать, что разбираюсь в этом, но я прослушала несколько курсов по истории искусств для общего развития и даже, как полагаю, могла бы обсудить какие-нибудь светотени. Только сейчас слишком напряжена, чтобы чувствовать себя очарованное. Зато это дает мне необходимую передышку до возвращения отца.

— А я тебя везде ищу, — он уводит меня в сторону столов. — Устал как не знаю кто, мне бы в баньку с мужиками и спать, а не вот это светское общество. Еще Ира устроила…

— Может зря ты её так? — спрашиваю осторожно. Меньше всего я хочу, чтобы после стольких лет брака отец чувствовал себя несчастным. — Ирина любит бывать на таких мероприятиях, конечно она обиделась, узнав, что ты появишься здесь, но без нее.

— Поэтому надо было напиться и устроить сцену? Оскорбить тебя и меня? — он смотрит неожиданно жестко.