— Его здес-сь нет!

— Кого? — уточняю осторожно.

— Саши! Где твой отец?!

— Я… не знаю. Он уехал пару дней назад, оставил записку, что по делам, а когда я звонила ему, то абонент был недоступен. Наверное в области что-то…

— Вот именно, в области! — демонически хохочет, а потом тяжелой поступью идет на кухню, открывает бар и наливает себе из початой бутылки виски, брезгливо отодвинув торт со стойки, за которой я устроилась первая.

В общем-то, мне не обязательно торчать рядом с ней — пусть я и считаю эту квартиру папиной, она вполне здесь хозяйка. Это я гостья. И торт потом съем…

— Стоять! — рявкает Ирина на мой разворот, и я и правда замираю и возвращаюсь на кухню. Не потому, что мне хочется подчиняться, но женщина снова на взводе и, вполне возможно, мне стоит ее успокоить. — Я звонила его помощнику, он блеет что-то невразумительное, а водитель отпущен до середины недели. Так куда он отправился?

— Я не знаю, я вам уже говорила…

— И когда сменил замки?

— Замки?

До меня доходит.

И верно, она же позвонила в дверь… а до этого, получается, пыталась открыть своим ключом.

Меня осеняет:

— Папа что-то говорил про то, что потерял ключи, и из соображений безопасности поменял здесь все. Ну, когда отдавал мне комплект…

— Тебе… — ярко накрашенные губы кривятся, а змеиный взгляд впивается мне в лицо. — Все тебе, да? Все, что я заработала годами трудов — дворовой шавке только потому, что когда-то он осеменил такую же дворовую шавку?

Замираю лишь на мгновение.

А потом отвечаю с неведомым мне прежде пренебрежением и насмешкой:

— А работали, как я понимаю, в его постели? Видимо недостаточно квалифицированны оказались для повышенной оплаты…

Она срывается с места разъяренной фурией в явном намерении расцарапать мне глаза. Но Ирина на каблуках, пьяна и давно уже упустила эффект неожиданности. А я достаточно зла, чтобы вспомнить приемы самообороны, которым меня когда-то обучили на всякий случай. Даже не могла предположить, что он представится.

Я легко хватаю ее за руки, разворачиваю спиной к себе и толкаю на стойку, заламывая руку. А потом рычу:

— Я не знаю что у вас там происходит, но не позволю оскорблять себя или свою мать. Если есть какие-то претензии — предъявляйте их отцу, это ваши игры. А я и мама ни при чем…

— Да? Уверена? — снова хохочет, а потом всхлипывает. — Это она во всем виновата! Появилась, влезла в нашу жизнь, все испортила…

Я хмурюсь — совсем ничего не понимаю. Бред пьяной женщины? Или здесь другое? Что превратило такую напыщенную «леди», как Ирина, в базарную торговку, выплескивающую каждым своим высказыванием помои?

— Отпусти.

Разжимаю руки и отхожу, готовая, если что, дать отпор снова. Но женщина возвращается на свой стул, выпивает полный бокал, а потом смотрит на меня с мрачной решимостью:

— Я никуда из этой квартиры не уйду.

Морщусь.

Будто я её прогоняю. Или имею на это право.

Спокойно собираю себе поднос — чай, кусок торта, воду — и запираюсь в своей комнате. Ванная у меня отдельная, запасов на вечер хватит, а она… черт, пусть делает, что хочет. Если сама понимает, что хочет.

Звонок отцу ничего не дает — абонент снова не абонент. Я хочу позвонить маме, посоветоваться, но в последний момент одергиваю себя — хватит снова вешать на нее чужие проблемы.

Как ни странно, засыпаю я легко.

А когда выхожу утром из комнаты, не обнаруживаю следов Ирины. Точнее, следы есть — развороченная кухня с кучей еды и пустых бутылок, мусор, какие-то грязные потеки. А её самой нет. И домработницы сегодня не будет… потому мне придется самой этим заняться. А как только появится время, добиться таки от помощника отца, чтобы тот с ним связаться.

Но все это чуть позже.

Я не хочу опаздывать в свой первый рабочий день или производить впечатление человека, который попал в агентство случайно — мне надо сосредоточиться на другом.

В креативном отделе агентства царит суета.

Я и когда приходила на собеседование это отметила. И сегодня меня сразу погружает в эпицентр подготовки к двум праздникам, а Станислав, мой непосредственный начальник, закидывает десятком поручений, успев едва ли сказать «Здравствуй».

В кабинете коммерческого директора было намного спокойней…

Но мне нравится все.

Нравится, как бегают незнакомые мне люди с кипой бумаг, что в углу лепят костюм какого-то неведомого животного — пришедший заранее оказался почему-то не годен. Нравится, что все при деле, и у всех горят глаза, что огромная кофемашина изрыгает ежеминутно очередную порцию напитка, что звонки не прекращаются, а за огромными окнами — яркое небо.

По своей сочности это больше напоминает американские мюзиклы, нежели московские будни, и совсем-совсем не похоже на мою привычную жизнь — и ту, что я проводила в поселке или в качестве секретарши небольшой фирмы, и ту, что подразумевала «высокое общество» и не менее высокие запросы.

Забраться высоко ведь можно разными путями… Этот — яркий и активный — мне нравится.

Я вспоминаю о неурядицах своей собственной жизни уже после условного обеда — часа в четыре мы все схватили по свежему сандвичу и уселись кругом для мозгового штурма. Намечалось кое-что грандиозное: выставка, инсталляция, лазерное шоу и концерт, причем на открытом воздухе, что всегда добавляет сложностей. И я наслаждаюсь возможностью участвовать в этом всем, высказывать свое мнение, идеи, быть частью чего-то большего…

И звонок отца принимаю в совершенно отвлеченном состоянии.

— Ты где? — достается мне вместо приветствия.

Я отхожу в сторону и говорю шутливо:

— Впору мне задавать тебе такие вопросы — вся королевская рать не может тебя собрать. Ты был недоступен и…

— Я приеду к тебе. Или за тобой, — он одновременно настойчив и как-то нервничает. Не слишком похоже на отца. Уже успел встретиться с Ириной? Или не может отойти от той ситуации с Каримовым — мы ведь так и не поговорили?

Чего гадать.

— Приезжай за мной в семь. Адрес я тебе скину.

Работа заканчивается в шесть, но, глядя на увлеченность окружающих делами, я сомневаюсь, что кто-то здесь уходит домой, как только бьют часы.

И только когда я отправляю отцу сообщение понимаю — я ему не говорила про увольнение, а у него не возникло вопросов, почему я не на привычной работе по привычному адресу.

Он ждет меня на обочине, рискуя поймать штрафов с мою месячную зарплату. Растрепанный, в расстегнутой рубашке и один. Без привычных помощников, водителя и гарнитуры в ухе.

Косится на меня, но ничего не говорит. Газует с места резко, почти с визгом, и в какие-то рекордные десять минут достигает Павелецкой набережной.

— Прогуляемся.

Я в недоумении, но вечер прекрасный, и я вообще не жду от него никакого подвоха.

От вечера.

У отца явно что есть мне сказать.

И первая же его фраза вводит меня в ступор.

— Я всё знаю.

Аж замираю от неожиданности.

— Что… ты о чем?

— Все знаю про твой брак и чем он закончился. И про увольнение, кстати. И про Дениса…

— Но… — я действительно в шоке, — как? Ты поручил кому-то…

— Расспросил Ольгу.

Какое-то время я иду, ничего не видя перед собой.

— Как? — выдавливаю из себя.

— Не смог заснуть в тот вечер. И сел на самый ранний рейс…

— Но я планировала рассказать тебе!

— Всё? — звучит со злой иронией.

— Смотря что ты подразумеваешь под «всем», — тоже злюсь. — Вовсе не было необходимости узнавать за моей спиной про мою жизнь… Если я сама что-то не сказала, значит тому были причины!

— А еще были причины не рассказать Ольге, что Каримов снова появился в твоей жизни?

Бл…ь.

Я упираюсь руками в каменный парапет и глубоко дышу, стараясь справиться с тошнотой.

— Как вам вообще пришло в голову… лезть… докапываться. Это не ваше дело!

— Еще как наше! — орет так громко, что прохожие отшатываются. — Мы — твои родители! Я — твой отец, который должен был защищать тебя… в том числе от такого! А я сам, лично привел его в свой дом и посадил за свой стол! Да я бы даже знакомиться с ним не стал, если бы знал, что он так поступил с тобой!