Агеллар собрал нас в круг словно курица-наседка непутевых цыплят.
— Первый тайм бегают они, второй — вы. Не фолить. Играем на грани фола, но не переходим границы. Обратите внимание — парень с косичкой — это и есть Ирвин Чешку. К нему особое внимание. Я в вас верю. Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последний. Вперед!
Мы выстроились в той комбинации, в которой последний раз нас расставил тренер. На выброс стали Ривара и вышеупомянутый соперник. Сердце охватило радостное возбуждение, ноги и руки так и рвались в бой, но на первый тайм у нас политика абсолютной защиты. Раздался свисток — и сердце сделало невероятный скачок. Игра началась.
До техники игры соперника нам, конечно, далеко. Но они рисовались, а мы заняли позицию глухой обороны. Они не уважали нас, толкались и нарушали, но ни одного штрафного судья не назначил. Атаковали нас очень агрессивно, мы не успевали даже перевести дух. Лично со мной академисты вели себя очень фривольно, то ненароком коснутся бедра, то ухватятся за плечо, один вообще уронил меня, но наши отбили ту атаку. И снова им сошло это с рук. Результатом первого тайма была голая ничья, мы добились своей цели — вымотали соперника, но при этом вымотались сами.
— Перерыв! — обозначил судья, и мы устало завалились на лавку, подпирая друг друга плечами. Ребята взмокли, а мне показалось, что я больше не встану с места.
— Молодцы, — похвалил Агеллар, присаживаясь рядом на корточки.
— Если так дальше пойдет, мы не выдержим второй тайм, — признался Ривара. — Они слишком прижимают нас.
— Они тоже устали, — возразил Тагир. — Нам остается их только дожать.
— Никого дожимать не надо, — тренер был категоричен. — Строго по плану, никакой самодеятельности. Весь второй тайм будет держаться на Ранхил.
Я перетекла в положение, близкое к вертикальному. Ребята одновременно повернулись ко мне и застыли с одинаково напряженными лицами.
— Может, лучше я? — предложил Тагир. — Посмотрите на Лиа, она же еле дышит.
— Все со мной в порядке, — пробормотала я. — Сейчас передохну и порву из всех.
Агеллар улыбнулся и потрепал меня по макушке.
— Слышали, Ранхил — настоящий боец, она не сдается.
И снова свисток, призывающий к игре.
— Второй тайм. Смена площадок, — озвучили по громкой связи.
— Они не ждут от вас никакой игры и морально уже расслабились, но вам сейчас расслабляться нельзя. Давайте по местам.
Агеллар что-то по очереди сказал каждому игроку, ко мне он подошел к последней.
— Я понимаю, что требую от тебя слишком много…
— Да ладно, тренер, — губы растянулись в улыбке, — я прекрасно понимаю, как вы хотите надрать задницу этому карлику.
— Ранхил! — ужаснулся Агеллар, а в глазах блеснули озорные смешинки. Он наклонился ближе и прошептал: — Если будет совсем плохо, подай знак, я попрошу перерыв.
Я кивнула, мол, конечно-конечно.
— Посторонним покинуть площадку! — опять заговорил механический голос, и, подмигнув мне, Агеллар ушел.
Карлик неотрывно следил за передвижениями своего коллеги и во всеуслышание заявил:
— Агеллар, если твои неудачники выиграют матч, я съем твои кроссовки, — и он, довольный собой и своей шуткой, засмеялся.
Тренер даже не повернулся в его сторону, болельщики заулюлюкали.
— Выброс!
Настали самые длинные двадцать минут в моей жизни. Сначала соперники попытались атаковать в том же режиме, но было видно, что им это уже не по силам. Скарецки и Ривара попробовали пройти вперед, но атаку сорвали на подходе к кольцу. Мы потеряли мяч, его повел Чешку, и наша защита дрогнула. Академисты возрадовались, а мы слегка приуныли.
— Лиа! — Скарецки подозвал Ривару, и они оба склонились надо мной. — Нужен твой проброс.
— Агеллар же сказал — без самодеятельности, — шикнула я, но Чен замотал головой.
— Никакой самодеятельности и не будет. Мы вызываем огонь на меня, а ты в это время пройдешь по флангу. Дан подстрахует. Ты выберешь максимально удобную позицию и ударишь.
Я вопросительно взглянула на Ривару. Он замялся, явно прикидывая все риски, а они были и существенные.
— Давайте попробуем. Терять нам уже нечего.
Мы разыграли мяч. Мне навстречу даже никто не вышел, я даже обиделась. Они что — меня даже за соперника не считают? Ну держитесь, ребята, сейчас я вам покажу, почем в Градьяне персики.
Комбинацию мы разыграли точно по нотам. Пока закрывали Ривару, я передала длинную передачу на Чена и перебежала по противоположному флангу. Защита переключилась на Скарецки, Ривара открылся и получил передачу низом. Я в это время заняла место у штрафной линии. Едва Даниэль это увидел, я получила мяч и спокойно отправила его в кольцо. Краем глаза я заметила, как подскочил Лейб, а судья по громкой связи озвучил счет.
Наша команда явно оживилась. Вкус победы уже ласкал губы, но до нее еще нужно было доиграть.
Самая жестокая игра началась за пять минут до конца игры. Чувствуя, что уступают нам, академисты начали жесткий прессинг, частенько нарушая правила, но штрафных все не назначали. Ничья не устраивала никого. Я с досадой поглядывала на Агеллара, но лишь сильнее сжимались его губы. И когда в очередной раз завалили Тагира, тренер поднялся в кабинку к судье и несколько секунд ему что-то втолковывал. Но и тогда штрафной не засчитали, лишь объявили сопернику предупреждение и напомнили о наказании.
Мы бились не на жизнь, а на смерть. Сменив тактику, мы очень много бегали. Шли в атаку, теряли мяч, ускоренно возвращались назад и наоборот. Я не успевала дышать, под ребрами кололо, и вели себя соперники крайне некорректно. Меня несколько раз расцарапали, пару раз уронили, грубо отталкивали. Ребятам наверняка доставалось не меньше.
В последние минуты мы снова решили реализовать наш треугольник. Повторили все в том же порядке, только поменялись флангами. Противники нас быстро раскусили, и после передачи Ривары просто снесли меня всей толпой, размазав по полу, словно паштет по ломтику багета. У меня даже мяча в руках нет, хотела крикнуть я, но меня бы все равно никто не услышал. Меня погребли под собой шесть молодых мужчин, каждый из которых в три раза больше меня.
Игру остановили. Из-под завала меня доставали нашли ребята. Ривара устроил потасовку с одним из игроков, остальные стали его оттягивать. Тагир обеспокоенно заглядывал мне в лицо и наверно даже интересовался, как я себя чувствую, а я искала глазами тренера…и не находила. Обнаружился он спустя секунду после на редкость противного звука, от которого зажали уши все, у кого были свободны руки. Взгляды игроков и болельщиков приковались к судейской будке, в которой Агеллар яростно кричал на судью, держа его навесу на вытянутой руке. Что-то веско добавив в конце, тренер отпустил судью, не особенно заботясь, как тот упал, и покинул кабинку. Звук повторился, и дрожащим голосом объявили, что команде академистов за неспортивное поведение и по совокупности нарушений присуждается два штрафных.
Болельщики загудели и засвистели. Агеллар снова встал, указал рукой на трибуны, и судья, увидев этот жест, призвал их к спокойствию, иначе команда академии получит техническое поражение.
Команды выстроились по обе стороны от меня, смотря каждая по-своему: наша — с надеждой, соперников — со злостью. Не ждали они от девочки столько шума.
Я сконцентрировалась на броске, прикрыла глаза. Вот его руки обнимают меня сзади, и становится щекотно от его дыхания на шее. Бросок. Попадание.
Он треплет рукой мои волосы, тепло улыбаясь в ответ. Говорит, что возьмет перерыв, если я устану. Я устала, тренер, я очень устала, меня еле держат ноги, но черта с два я вам когда-нибудь в этом признаюсь. Бросок. Попадание.
Похотливый взгляд Покровен, ее длинные тонкие пальцы касаются его руки, той самой, что прижимала меня. Она призывно улыбается ему, а я стою в стороне и медленно умираю. Бросок. Щит.
Под кольцом завязывается такая потасовка — мама дорогая! Если соперники сейчас забьют — они отыграются, и судья назначит дополнительное время, в которое у нас уже может и не быть шанса на победу. Кто-то бьет в челюсть Скарецки, Ривару сбивают с ног, Нико закрывает Ирвана, а возле меня стоит какой-то хлыщ и "кроет" кольцо. Ситуацию спасает Тагир — уже лежа на полу, он посылает мяч в кольцо — и раздается финальный свисток.
