Жавер только развел руками, не посвящать же фламандца в свои планы, лишний раз сталкиваться в пути с Фигнером и его сообщником у него желания не было, отсюда и столь странные требования. И в самом деле придется ехать в объезд, а следовательно и расстояние возрастает.

– Господин комиссар, – проговорил фламандец, – У меня есть для вас подходящий конь. Знаете мою новую белую лошадку, должно быть, вы не раз видели ее. Это сущий огонь. Сначала было хотели пустить ее под седло. Не тут-то было! Брыкаться стала, сбрасывать всех подряд наземь, ни один наездник не смог управится.

– Что и в самом деле такая резвая?

– Куда там! Думали, что она с норовом, и не знали, что с ней делать. Я купил ее да и впряг в кабриолет. Да-с, это будет как раз, что вам требуется, в упряжи смирна она, как девушка неопытная, бежит как ветер. А уж верхом на нее садиться – нет, шалишь! Кости вам переломает. Не по нутру ей ходить под седлом. У всякого, видите ли, свои странности, свой нрав.

– Вы думаете, она пробежит это расстояние?

– Пробежит легко, крупной рысью и в восемь часов, не больше. Но вот на каких условиях.

– На каких – говорите.

– Во-первых, вы дадите ей отдохнуть на полпути. Покормите ее и приглядите, покуда она ест, чтобы конюх постоялого двора не утянул у нее овса. Я замечал, что на постоялых дворах овес чаще идет на выпивку служителям, нежели в пищу лошадям.

– Хорошо, я буду наблюдать.

– Во-вторых… Для вас самих требуется одноколка, господин генеральный комиссар?

– Пожалуй, и чем легче, тем лучше.

– А умеете вы править? Или потребуется кучер?

– Нет, я хочу поехать в одиночку.

– Тридцать франков в день, дешевле у нас в городе все равно не найдете. Ни гроша больше, ни гроша меньше. И продовольствие скотины за счет нанимателя – так принято. Извольте денежки вперед.

Ничего не поделаешь, пришлось Жаверу платить, расход для тощего кошелька полицейского не малый, но на фоне предполагаемого вознаграждения – сущая мелочь.

– Вот вам за два дня вперед.

– Для подобной поездки обычная одноколка слишком тяжела и утомила бы лошадь. Поэтому необходимо, чтобы вы, господин мэр, согласились путешествовать в маленьком тильбюри, у меня есть такой.

– Я согласен. Давай только быстрее, время поджимает. Тильбюри с лошадью должны быть у моих дверей сегодня в половине седьмого утра

– Слушаюсь, господин комиссар, – ответил Скоффлер. Затем, поскабливая ногтем пятно на поверхности стола, он продолжал тем беспечным тоном, который фламандцы так искусно умеют согласовать с хитростью.

– А я и забыл спросить! Вы ничего не сообщили мне о цели поездки. Может все же расскажете? – В сущности, он только об этом и думал с самого начала разговора, но сам не сознавал, почему не осмелился задать этого вопроса сразу.

– У нас в таких случая говорили – "меньше знаешь, спокойнее спишь"! – Жаверу фламандец порядком надоел со своей бесконечной болтовней и следовало поставить наконец точку в этой беседе.

До поездки оставалось всего ничего – однин час. За это время комиссар собрал в дорогу кое-какие вещички, из них самое ценное: толстую казенную папку, откуда можно было бы почерпнуть необходимую для розысков информацию. Аппарат министра полиции Фуше поработал на совесть собрав массу сведений, полезных и не очень. От себя Жавер добавил только вырезанный из газеты портрет русского унтер-офицера. Мелочь конечно, но для парижских филеров она может оказатся поистине бесценной. Из оружия он прихватил с собой только дубинку, хотел было первоначально взять пару двуствольных пистолетов – подарок сослуживцев на юбилей, но потом раздумал. Вряд ли дойдет до стрельбы, ни разу за долгие годы общения со столичным криминальным миром ему не доводилось применять огнестрельное оружие.

Конечно, думал он, это черная полоса, но она минует – 100 тысяч франков уже видны на горизонте. Что ни говорите, а вся судьба – в его руках, он полный властелин ее. Он упорно цеплялся за эту мысль, хоть в глубине души сомнения были и весьма значительные. Но Жавер все-таки ехал и спешил.

Погруженный в думы, он стегал лошадь, которая бежала хорошей мерной рысью, делая две с половиной мили в час. По мере того как кабриолет ехал, человек чувствовал, что внутри его что-то с силой тянет назад. К полудню он выехал в открытое поле, город остался далеко позади. Он смотрел, как белел горизонт, смотрел, ничего не видя перед собою, на холодные картины осеннего дня. Помимо его воли, в силу какого-то чисто физического чувства, эти черные силуэты деревьев и холмов прибавляли к мятежному состоянию его души что-то сумрачное и роковое.

Всякий раз, как он проезжал мимо уединенных домов, встречавшихся вдоль окраины дороги, он думал: ведь живут же здесь люди, которые теперь спят спокойно. Мирная рысь лошади, бубенчики хомута, стук колес о мостовую производили убаюкивающий монотонный звук. Все это прекрасно, когда человек весел, но кажется мрачным, когда он грустен.

Вот уже и сумерки, в дороге время летит незаметно. Жавер остановился перед постоялым двором, чтобы дать передохнуть лошади и покормить ее. Требованиями фламандца пренебрегать не стоило, по меньшей мере сейчас. Необходимости гнать во весь опор не было, по рассчетам он в любом случае должен опередить злоумышленников как минимум на сутки.

Лошадь была, как говорил Скоффлер, из мелкой, но жилистой породы Булоннэ – с большой головой, толстыми боками, короткой шеей, но вместе с тем широкой грудью, широким крупом, тонкими, суховатыми, но сильными ногами. Эта порода некрасива, но на редкость крепка и вынослива. Доброе животное сделало пять миль за два часа и нисколько не было взмылено. Комиссар не слезал с тильбюри, а лишь жестом подозвал конюха из числа работников постоялого двора. Мужик, принесший овес для лошади, вдруг нагнулся и стал рассматривать левое колесо.

– А далеко ли вы так скачете? – спросил он.

– Тебе какое дело? – грубо ответил Жавер. Его оторвали от размышлений, одной ногой комиссар уже был в Париже и строил планы на будущее.

– Издалека приехали? – продолжал конюх, не обратив внимани на недовольство клиента.

– Я сделал пять миль.

Конюх опять нагнулся, помолчал, не отрывая глаз от колеса, и поднял голову и посмотрел на "большого господина".

– Вот колесо, которое проехало только что пять миль, не спорю, да только скажу вам, что теперь оно уж наверное не в состоянии будет выдержать и четверти мили.

Комиссар поспешно слез с кабриолета. как только до него дошел смысл сказанного.

– Врешь мерзавец, да быть такого не может!

– А то говорю, что чудеса еще, что вы проехали пять миль и не свалились вместе с лошадью в какой-нибудь овраг. Посмотрите сюда сами!

Колесо действительно было сильно повреждено: расколоты две спицы и сломана ступица, у которой почти выскочила гайка. Неприятно, но пока не смертельно…

– Нет ли тут поблизости каретника, любезный? – спросил он конюха, смненив гнев на милость.

– Конечно есть, сударь.

– Сделайте одолжение, сбегайте за ним.

– Да он в двух шагах. Сейчас… вон рядом… Эй, дядя Бугальяр!

Дядя Бугальяр, каретник, стоял на пороге своего дома. Он быстро пришел на зов, осмотрел колесо и скорчил гримасу, как хирург, свидетельствующий сломанную ногу.

– Можете вы тотчас же починить это колесо? – осведомился Жавер.

– Как же, сударь.

– А когда я могу ехать?

– Завтра.

– Как завтра?! Да тут работы на пару часов!

– Какое – целый день уйдет. Разве вы куда спешите?

– Очень! Мне надо пуститься в путь через час, не позже.

– Невозможно, сударь.

– Я заплачу сколько надо!

– На сегодняшний день и думать нечего. Надо приделать две спицы и поправить ступицу. Почитай как новое колесо сделать – столько же трудов. Вы сможете ехать не раньше завтрашнего дня.

– Но мое дело не терпит до завтра. А если вместо того, чтобы чинить это колесо, его заменить другим? Ведь вы каретник?

– Так точно.