Ба-бах!!! Выстрел ударил громом в пяти шагах, но такое впечатление, что пистолет разрядили возле самого уха. Отвратительная вонь сгоревшего пороха просто ножом режет дыхание, заставляя то и дело откашливаться и отплевываться. Как назло еще и ветер несет всю эту дрянь в их сторону.
– Выходите мерзавцы! Все равно достанем! – слышен крик с дороги, за ним следует длинное замысловатое ругательство, совершенно непонятное для слабо владеющего французским языком Сашки.
– Сиди! То не про нашу душу! – одергивает встрепенувшегося было напарника Фигнер, и действительно в этом бою они только зрители, а не участники. К великому сожалению избежать "представления" не удалось и теперь приходится отсиживаться в придорожной канаве, расположенной как раз между участниками оживленной перестрелки. Чем не добротный вестерн "в живую", вот и ковбои есть и стрельба идет вовсю, но не выключишь как телевизор, а месить грязь в кювете порядком надоело.
С одной стороны действуют вооруженные карабинами и пистолетами солдаты в канареечного цвета мундирах, трехцветных шарфах-кушаках и черных треуголках. Эта маленькая армия, числом не менее тридцати бойцов под руководством сержанта, гарцует на лошадках крупной нормандской породы вдоль шоссе. С другой – некие "неопознанные силы", скорее всего из той же компании любителей желтого металла, что и недавние ночные "охотники". Битва жаркая, долгая и бестолковая, поскольку противников разделяет расстояние не менее 200 метров. Кавалеристы совершенно не горят желанием лезть глубоко в лес, надеясь выманить врага на открытое место, а те отнюдь не жаждут покидать чащу. Несовершенное оружие начала 19-го столетия не позволяет добиться хоть каких-нибудь видимых результатов и противники только зря пережигают порох. Скрытых в лесу стрелков практически не видно, но их эпизодически выдают вспышки огня и клубы порохового дыма, прекрасно различимые среди зеленой растительности. Конных жандармов, полицейских или драгун – поди разбери, кто такие, спасают от пуль шустрые четвероногие друзья. Конники ведут огонь с ходу, постоянно перемещаясь, как по мощеному камнем шоссе, так и рядом в поле, прямо по несжатой еще пшенице. Так вот и палят в белый свет как в копеечку, а в недолгих перерывах, когда заряжают, то упражняются в сквернословии – такое заворачивают, что буквально уши вянут, веселая война… Александр впервые рассмотрел вблизи как ведут огневой бой с седла в кавалерии, стрелять не трудно, а вот заряжать – воистину цирковой трюк. Во-первых, держа левою рукой пистолет с уже откинутым огнивом, правой надо было, не глядя, открыть лядунку и сразу взять патрон. За переборку патронов в сумке наказывали шпицрутенами, по крайней мере в российской кавалерии, как у французов – бог знает. Во-вторых, по команде или самостоятельно надо было зубами надорвать узкий край бумажного патрона так, чтобы языком почувствовать вкус содержимого. Следующей операцией была засыпка пороха на открытую полку. Делалось это на глазок и требовало от стрелка немалой сноровки, так как при недостаточном количестве пороха на полке могло не произойти воспламенения заряда в стволе, а при избыточном владелец пистолета рисковал обжечь руку. Насыпав порох из патрона на полку, огниво опускали вниз, поворачивали пистолет дулом к себе и весь оставшийся в патроне порох отправляли в дуло. Вслед за порохом туда опускали пулю из патрона вместе с бумажной оболочкой, которая выполняла роль пыжа. Затем солдат доставал короткий шомпол и несколькими ударами уплотнял заряд в стволе. У жандармов этот предмет снаряжения был всегда под руками, закрепленный на длинном шнуре к левому погону. Скорее всего, декоративный аксельбант, вопреки красивой легенде, как раз и является потомком подвязанного пистолетного шомпола, а не веревки висельника. При чрезмерно слабой прибивке порох плохо выталкивал свинцовый шарик, получался фальшивый выстрел, пуля застревала в стволе и ее приходилось доставать специальным приспособлением – разрядником, внешне очень похожим на штопор. За такой промах на учениях наказание, как правило, следовало немедленно. После работы шомполом взводили курок с кремнем. Спуск тогда занимал исходное положение, и оружие было готово к стрельбе. Пистолет следовало держать дулом вверх, чтобы не выкатилась пуля, а при нажатии на спуск повернуть его чуть-чуть влево для облегчения доступа затравочного пороха к заряду, находящемуся в стволе. При нажатии на спуск происходило следующее: курок с кремнем с большой силой ударял по огниву, высекал из него искры, одновременно открывая полку с порохом. Искры воспламеняли этот порох, через затравочное отверстие в казенной части ствола огонь передавался заряду. Все это хорошо выглядит только на бумаге в наставлении, но вот в седле даже смирной лошади, да еще при движении по пересеченной местности проделать вышеуказанные манипуляции ой как не просто, то порох мимо полку просыплешь, то сам пистолет из рук выскочит, их к слову тоже подвязывали специальными шнурами чтобы не потерять… Револьвер не даром сразу взял верх над всеми однозарядными системами, тем более, что в лядунке – патронташе европейского кавалериста обычно было не более 10 или 15 патронов, остальные возили в седельных сумах или даже в обозе.
– Наши берут верх! – поспешил успокоить схватившегося было за ТТ Сашку Фигнер, не уточнив правда какая из враждующих сторон отнесена к "своим", – Али на войне не был? Чего дергаешься?
– Там проще, в меня палили и я в них тоже, а здесь сидим как в мышеловке! – не замедлил с ответом Александр. И в самом деле, положение не ахти, на дорогу им не выйти, затопчут лошадьми, да еще и порубят сгоряча. В лес соваться не стоит – сразу же станут мишенями для обеих противоборствующих сторон, остается сидеть и ждать, чем же все закончится. Скучное занятие, и Александра даже появилась мыслишка, что одна удачно брошенная под копыта лошадей граната могла бы очень способствовать прекращению этого некстати затянувшегося "спектакля".
Залп и еще один нестройный залп… "желтые" все же заметили наконец, что из леса на их огонь более не отвечают. Может быть, у противника закончились патроны, или ему просто надоело заниматься таким извращением. Самойлович "заломив шапку" как и положено типичному рабочему-сезоннику тотчас кинулся к стремени предводителя. Минут пять ушло на проверку документов, затем представители власти стали решать участь попавшихся им в руки людей.
– Куда идете? Поедешь с нами и подтвердишь комиссару, что шуанов было не менее сотни. – после недолгого колебания выдал сержант, обладатель роскошных усов.
– Да хоть полк, господин офицер, мне не жалко! – сразу же отреагировал на предложение Фигнер, – Только кузена моего надобно взять, он богом обиженный, без меня один пропадет!
Остаток пути до ближайшего городка путешественники проделали вместе с этим отрядом. Езда без седла на крупе лошади позади всадника не такое уж большое удовольствие, но час-другой вытерпеть можно, даже такому скверному кавалеристу, каким был от природы был Сашка. Пыль вихрем летит из под копыт, сильные кони идут легкой рысью, и вскоре виден город. Первая застава на въезде, небольшой каменный домик с шлагбаумом, по давней еще с незапамятных времен путников принято окликать.
– Стой! Кто идет? – вопрошает караульный, хотя и так ему видно.
– Франция! – следует гордый ответ.
– Какой полк?
– Императорский корпус жандармов! – вот, оказывается, кем на самом деле были обладатели желтой формы и штанов с красными лампасами.
Gent d" armes – "люди оружия" или "вооружённая свита", игра слов, где "gent" не только имеет значение "люди", но и сокращением от "gentil" – "благородный", изначально "вооружённая свита" французского короля, своего рода лейб-гвардия, состоявшая из тяжеловооружённых рыцарей. Это не российские ваньки-погонялки "тащить и не пущать" с усищами в аршин, к коим, а равно и к полицейским традиционно народ относится, как к представителям сексуальных меньшинств или даже хуже. Во Франции все иначе, Gent d" armes уважают все, даже заклятые враги-шуаны… Иное дело Россия, будучи в Петербурге Александр наблюдал однажды весьма некрасивую сцену на Невском, когда какой-то скучающий штатский хлыщ в модном цилиндре с тросточкой, дал по зубам нижнему чину – жандарму, ладно бы конфликт, а то так от нечего делать. Служивому осталось только утереться: "Вить ен барин!"…
