От неожиданности она едва не утонула в своей мраморной ванне.

Крауч навсегда лишил её такой возможности, но она и прежде не рвалась к материнству. В тот день, когда Гиацинта посадила маленького Джереми в дилижанс, она пообещала себе, что никогда больше не возьмет на себя заботу о другом живом существе.

— Неа, — довольно беззаботно отозвалась она. — Ненавижу детей.

— Ты хорошо позаботилась о Катарине.

— Мне не пришлось её извергать из себя. Когда ты заберешь девочку?

— Может… она пока останется у тебя?

— Ни за что на свете, — выпалила Гиацинта.

Трапп засмеялся, плеснув водой ей на грудь.

— Ну сама подумай: официально меня вообще нет в этом городе. Я прибуду сюда завтра… — он посмотрел за окно, — сегодня утром в блеске славы и золота эполет. Если кто узнает, как я удрал от собственного войска в мундире одного из капитанов ради того, чтобы увидеть тебя хотя бы на день раньше, то над этим вся столица будет хохотать целый месяц.

— До завтра я подожду.

— Мне бы хотелось, чтобы ребенок остался с тобой, — серьезно сказал Трапп, и в его голосе прозвучали несвойственные ему просительные нотки. — Я был бы тебе очень признателен, правда.

— Для чего ты мне пытаешься навязать свою дочь?

— Потому что я доверяю тебе больше всех на свете?

Гиацинта вздохнула.

Ничему этого глупого генерала жизнь не учит.

Трапп, как и положено приличным любовникам, покинул её дом на рассвете, и надо было ложиться спать, поскольку бессонные ночи не красят ни одну женщину, но вместо этого Гиацинта позвала Питера.

— Ну вот, — сказала она, — я не пойду утром приветствовать генерала. Вы довольны?

Свон насмешливо кивнул.

— Благодарю вас. Вы оказываете мне большую услугу.

— И не надо на меня так ехидно смотреть, вам генерал вообще обещал оторвать голову! Где Эухения? У нас или у Траппов?

— В детской.

Гиацинта легко вбежала по лестнице. В ней бурлила юная, необузданная энергия, требующая действия.

— И не забудьте про вечер! — крикнула она сверху Свону.

Старуха с Катариной на руках сидела в кресле-качалке у окна и смотрела на просыпающуюся улицу.

— Как там Люси Смолл? — спросила Гиацинта, усаживаясь на подоконник.

Молчание было ей ответом.

После того, как к Люси пришли неизвестные люди, требующие архивов Крауча, и от которых Эухения отбивалась кочергой и шипением, старуха злилась на Гиацинту.

Люси отделалась парой синяков и новым зубом, заточенным на бывшую соперницу. Ходили слухи, что она каждый день наведывалась к Стиву в темницу и твердо намеревалась выйти за него замуж.

Учитывая, в каком плачевном положении пребывал сейчас бывший король, оставалось поверить в невозможное: мерзавка Люси любила Стива, несмотря на его оспины и неприятный характер.

Чудеса действительно встречались.

Гиацинта отказывалась верить в жертвенную любовь. Одно дело — иметь дела с прославленным и богатым генералом, и совсем другое — с опальным узником, чье будущее пребывало в тумане.

Но иной причины поведению Люси Смолл не находилось, и это до ужаса раздражало.

Да и Эухения с некоторых пор стала совершенно бесполезной, не выдавала секретов Люси, у которой по-прежнему работала то ли прачкой, то ли компаньонкой, а то ли телохранителем.

Бездумно глядя в окно, Гиацинта пыталась себе представить, как генерал и Розвелл въезжают сейчас в город в окружении офицеров, и лошади гарцуют, а горожанки бросают в них цветами и записочками.

Что мешало Стетфилду построить свой дом на центральных улицах, а не в тихом зажиточном квартале, где никогда ничего не происходило?

На дворцовой площади Траппа будет встречать король. Там же будут Чарли и Маргарита, а также отец Бенедикта.

Вся его семья, кроме самой маленькой частички.

— Дай мне эту девицу, — попросила Гиацинта, — и перестань на меня дуться. Люси Смолл сама во всем виновата, если бы она не упекла меня в тюрьму, Трапп бы не женился черт знает на ком. И ладно бы была знатная дама, а тут позор один!

Эухения выразительно хмыкнула, обозначая свое отношение к тому, кто именно позорит генерала, и передала ей Катарину.

— Ваш папенька, моя юная госпожа Трапп, — сообщила ей Гиацинта, — сейчас купается в почестях. А мы с вами пойдем купаться в тазике. И нам нисколько не обидно…

Какой-то шум на улице привлек её внимание. Осторожно прижимая к себе ребенка, она выглянула наружу.

Торжественно и неторопливо по довольно узкой улочке выступали валеты верхом на украшенных богатыми попонами лошадях. За ними следовали смеющиеся Трапп и Розвелл, чьи парадные мундиры сверкали золотом на солнце. Следом красовались офицеры, бежали вперед мальчишки, трепетали знамена.

Улочка ожила и забурлила, наполнившись людскими голосами, бряцанием оружия, цокотом копыт.

Генерал сделал изрядный крюк, чтобы проехать под окнами особняка Стетфилдов, и вряд ли в столице остался хоть один человек, кто не понял бы значения этого маневра.

— Девочка моя, — прошептала Гиацинта, неосознанно целуя детскую макушку, — да твой отец сумасшедший. Он окончательно спятил.

Эухения выдернула из вазы букет ирисов, горделиво вышла на балкон и бросила цветы вниз, под ноги генерала. Подняла руку вверх, приветствуя процессию, и одобрительно кивнула головой. Трапп послал ей воздушный поцелуй и, к всеобщему потрясению, Эухения ответила ему тем же.

— Экий дурдом, — резюмировала Гиацинта, — одни мы с тобой тут нормальные, крошка Кэт.

Вечером был большой прием у короля, и Гиацинта вся извелась, выбирая между изумрудами и алмазами, подаренными ей Траппом.

Ах, почему нельзя было надеть все сразу!

«Ну и дурочка же ты, Катарина», — мрачно сказала она сама себе наконец и указала горничной на самый строгий из своих нарядов. Раз генерал так любит монашек, будет ему монашка, — сердито решила она. Гарнитур из черных бриллиантов, презент короля Стива, она любила меньше всех из своих украшений. Уж больно он казался скромным, но сегодня как нельзя лучше подходил под её настроение.

Мрачные предчувствия переполняли Гиацинту.

Темно-серое платье без всяких кружев, шпильки с черным жемчугом, гладкая прическа, никаких белил и мушек.

Она была сама на себя не похожа.

— Госпожа горгона, — улыбнулся Питер Свон, ожидавший её внизу, — вы сегодня выглядите как…

— Порядочная женщина?

Он засмеялся.

— Я бы сказал, как воин в латах, собирающийся на войну, — и поспешно добавил, увидев, как сердито вспыхнули её глаза: — Обворожительный воин.

Они вышли на улицу, и он открыл для неё дверь кареты и протянул ей руку, помогая взобраться внутрь.

Еще четверо охранников, без которых она теперь не покидала дом, уже ждали их верхом.

Гиацинта приостановилась.

— Розвелл и Трапп вернулись, — сказала она, — вы, наверное, счастливы.

Свон вопросительно вскинул брови.

— Ну, может они избавят вас от утомительной обязанности повсюду следовать за мной и назначат на ваше место другого страдальца, — пояснила она свою мысль.

Питер поднес к губам её руку, которую держал в своей, и невесомо поцеловал её.

— Вы доставляете много хлопот, — ответил он, — но я не брошу вас на растерзание Бронксов.

Она благодарно улыбнулась ему и села в карету. Питер устроился напротив, захлопнув за собой дверь.

Они пережили вместе две попытки похищения и одно нападение.

В случае её смерти огромное наследство перешло бы к Найджелу, а в том, что они смогут вертеть мальчишкой, как им угодно, Бронксы не сомневались.

Дверца снова открылась, и юркий маленький человечек просочился внутрь.

— Как-то мне беспокойно сегодня, — объяснил свое появление Белс, её штатный жулик, он же поверенный.

— А что будет, если умру не я, а Найджел? — спросила его Гиацинта.

— Вы станете трижды вдовой. Лично я бы в таком случае вас сжег на костре.

Она вздохнула.

— Нынче костры не в моде. В ходу всё больше яды.