— Парочку дней уж наверняка.

— Вы ведь даже не рассердились! — сказала она с отвращением.

— Кто сердится на осу за то, что она жалит?

Гиацинта обхватила колени руками. В длинной белой рубашке она походила на расстроенное привидение.

— Не удивились и не рассердились, — повторила сама себе. — Просто спокойно дрыхли и ждали, когда я вас предам.

— Разве же это предательство, — утешил её Трапп, — это всего лишь ваша натура. Не расстраивайтесь так сильно, в следующий раз у вас получится лучше.

— Я не хотела причинить вам зла.

— Я знаю. Вы пытались заключить сделку с королем. Но это плохая затея, Гиацинта. Бронксы не позволят королю вас помиловать. Кроме того, теперь вы банальной ссылкой не отделаетесь — ведь когда солдаты вернутся, станет известно, что вы сбежали из Изумрудного замка. И не просто сбежали, а сбежали именно со мной. Думаю, король действительно будет в бешенстве.

— Я ему объясню, что если бы я там осталась, то меня давно бы убили, — возразила горгона неуверенно.

— Для этого надо сделать так, чтобы он согласился вас слушать.

— Ваша правда, — признала она со вздохом. — С терпением у Его Величества совсем беда.

— Было бы печально, если бы вам отхряпали голову раньше, чем эта голова откроет свой рот.

— Мы не будем отсюда переезжать — ну из-за того, что я объявила Варксу о том, где мы?

— Пока нет. Однако не исключено, что в один прекрасный день Бэсси и Порку снова придется вернуться.

— Старина Порк, — горгона провела ладонью по гладко выбритому подбородку Траппа. — Я скучаю по его бороде.

Она снова улеглась, привычно прижавшись к Траппу.

— Ладно, — спросила Гиацинта, спустя минуту, — и как заставить короля встретиться со мной?

— Вы действительно этого так хотите?

— Действительно хочу.

— Посмотрим, что можно сделать. Завтра я навещу кое-кого из друзей.

— Я пойду с вами.

— По борделям?

Она негодующе фыркнула.

— А порядочных друзей у вас не осталось?

— Только вы, дорогая. Никогда не встречал никого более порядочного.

Трапп шагал по городу, не узнавая его и в то же время едва не плача от многочисленных воспоминаний.

Несмотря на его заверения, он так и не навестил ни одного борделя. В казармы, куда его тянуло больше всего, генерал тоже не стал заходить. Зато обошел все рынки и пошлялся в порту, потрепался со многими нищими и даже поработал немного грузчиком, слушая досужие разговоры.

Столица гудела сплетнями и страшилками про волков и про Бронксов, околдовавших короля, про конец света и про грядущую войну. На севере копилось недовольство, а на юге прошла череда пожаров, в центральной части города случилась поножовщина, а в цветочном квартале женщина родила хвостатого ребенка.

Погружаясь в запах дождя и пирожков с луком, людское многоголосье и скрип экипажей, в тесноту улочек и неровности мостовой, Трапп не спешил возвращаться в особняк, который снял для них Паркер. Он провел ночь на берегу вместе с бродягами, среди костров и песен, и на рассвете поймал себя на том, что чувствует себя абсолютно счастливым.

— Наш великий генерал, сколько стран ты повидал…

Оглянувшись, Трапп увидел хромого нищего, совершенно пьяного, который брел, пошатываясь, по колено в воде, распевая во все горло:

— Крокодила победил и врагов всех разгромил!

— Это рыжий Питер, — пояснила торговка рыбой, ожидавшая возвращения рыбацких лодок. — Посмотри на него. Вопит на каждом углу запрещенные песни, как будто в этом есть какая-то особенная доблесть. А я скажу — что это дурость.

— Эта песня запрещена?

— И давно забыта.

— Генерал, генерал, не ходи на карнавал. Оставайся на войне, будешь счастлив ты вдвойне. В городах полно вранья, несмотря на короля, на войне, на войне, нету места болтовне…

Трапп подошел к воде.

— Эй, Питер, — крикнул он, — что за чушь ты несешь!

Пьяный нищий остановился, едва не плюхнувшись в воду. Попытался сфокусироваться на лице своего собеседника, но в его глазах было столько мути, что вряд ли он вообще понимал, сколько человек стоит перед ним.

— Сам урод, — выплюнул он, — я тебе сейчас…

И осекся, открыв рот. Трапп увидел, как расправляются поникшие плечи, перетекая в безупречную военную выправку.

— Генерал! — прохрипел Питер, моментально трезвея.

— Привет, — ответил Трапп, тоже входя в воду.

Он хотел похлопать нищего по плечу, но тут вдруг сжал его в крепких объятиях, и они оба с хохотом свалились в реку.

— Что за вид, капитан Свон? — попенял Трапп, отфыркиваясь.

— А что? — Питер вылез на берег, отряхиваясь, как собака. — Сейчас многие твои капитаны выглядят не лучше.

— Что вы натворили?

— Подняли мятеж, разумеется. Разве можно, чтобы генерала отправили в ссылку, а армия это проглотила?

— Судя по твоему виду, вас постигло жестокое поражение.

— И не говори. Гарольд Бронкс, ставший генералом после тебя, обрушил на нас отряды наемников. Видел бы ты эту шваль! Он не доверял собственной армии, и правильно делал. Но потом откуда ни возьмись заявился Варкс с кочевниками, и нашему веселью пришел конец. Однако мы все еще живы. Ужасная королевская оплошность.

Трапп мрачно выжал рубашку.

— Скольких ты соберешь?

— С десяток. Но один десяток приведет другой, ты же знаешь. К тому же, — Свон хитро прищурился, — я тут подумал… Может, тебе познакомиться с моим новым главнокомандующим?

— Ты же нищий бродяга.

— С главнокомандующим нищих бродяг. Пойдем, генерал, тебе понравится.

Они долго петляли по хитросплетениям цыганского квартала, минуя крошечные хибарки и огромные дворцы, пока не вышли к роскошному мраморному особняку, самому безвкусному из всех, которые Трапп когда-либо видел.

Свон долго ругался со старым цыганом, отказывающимся будить своего повелителя в такую рань, но потом тот плюнул под ноги гостям, махнул рукой и ушел в заросший крупными розами сад.

В атласном халате, расшитом хризантемами, на крыльцо, почесывая кучерявую грудь, вышел человек. Широко зевнул.

— Какого дьявола вы подняли такой шум спозаранку! — рявкнул он, опираясь на ятаган, как на трость. — Убью мерзавцев.

Трапп сморгнул слезы с глаз.

— Розвелл? — сипло спросил он.

Гиацинта, должно быть, заболела, потому что дышала надсадно и хрипло, и вместо нежных объятий упиралась Траппу локтем в бок.

Он попытался спросить, что с ней такое, но язык оказался таким огромным, что пошевелить им было невозможно. Попытка поднять веки принесла столь пронзительную боль в затылке, что Трапп только застонал.

В памяти пронеслись картинки: вот они с Розвеллом купаются в фонтане с шампанским, потом запускают туда карпов, чтобы поймать их голыми руками. Цыгане поют. Артистки варьете машут юбками.

Господи боже.

— Розвелл, — прохрипел он, — Розвелл, твою мать!

Не менее жалкий стон был ему ответом.

Открыв наконец глаза, генерал увидел розовые перья и ананас. За ними показалась небритая рожа Розвелла, который, тяжело навалившись на Траппа, бессмысленно щурился с мукой во взоре.

— Спи дальше, — велел он растресканным голосом.

— Сколько времени прошло? — спросил Трапп, садясь.

Они находились на роскошной медвежьей шкуре посреди огромного бального зала.

Солнце слепило сквозь высокие окна.

— Дня два, наверное, — пробормотал Розвелл. — Может, три. У меня перед глазами мелькают какие-то рыбы. К чему бы это, Трапп?

— К тому, что горгона меня убьет.

— Кто?

— Горгулья. Кто знает, что могло произойти за это время!

— Кто? Ты что, успел жениться в своей ссылке?

— Хуже.

— Что может быть хуже женитьбы?

— Гематома в ярости может быть хуже чего угодно. Мне надо идти.

— Эй, — Розвелл засмеялся, — ты выглядишь действительно напуганным, великий генерал. Ты стал похож на наседку с яйцом. Сколько раз ты спросил меня, хорошо ли охраняют твой дом?