— С какой стати мне вообще помогать вам?

— Я отдал вам половину своего замка! — изумился её неблагодарности Трапп. — А вы пытаетесь облапошить меня в мелочах!

— Как будто у вас был выбор!

— Давайте подумаем, — ехидно предложил Трапп. — Вы — три бестолковых женщины. Я — ссыльный солдафон-алкоголик. Мог ли я проявить другие качества, помимо великодушия и щедрости? Мог. Выставил бы вас вон кулаками, а то и закопал бы вон под той елочкой, и всего делов. Кто бы заметил ваше исчезновение? А еще на войне с женщинами случается…

— Прекратите, — Гиацинта закрыла уши руками. — Если бы вы знали, как сильно вы меня раздражаете! Вы совершенно невыносимы, грубы, отвратительны…

Трапп умиротворенно кивал в такт её словам.

— Я что, должна быть вам благодарна за то, что вы меня не убили?

— В деревню-то пойдем? — спросил он спокойно.

— Пойдем, — она мигом успокоилась.

— В таком случае, садитесь и пишите письмо про меня.

Она поморщилась, словно у неё заболел зуб, но молча вырвала из своего альбома чистый лист и размашисто написала: «Антуан, а пришли мне старые газетные вырезки про этого твоего великого генерала. Которого куда-то там сослал наш мудрейший король. Во мне пробудилась страсть к истории».

— Годится, — удовлетворенно одобрил Трапп.

В легких воздушных сумерках и абсолютном молчании они вошли в деревню.

— Эй, генерал, — пышнотелая Лиза стояла возле своего забора. Подоткнутые юбки обнажали загорелые лодыжки. В озорных глазах плескалось веселье. — Завтра приезжает мой брат-монашек. Хотите, я попрошу, чтобы он забрал вас с собой в монастырь.

— Привет, Лиза, — генерал с удовольствием расцеловал её в круглые щеки.

— Вы ведь великий монашек, генерал, верно? — спросила она, смеясь. Перегнулась через низкий забор и сорвала астру из своего палисадника. — Цветок для вашей леди.

Ноздри Гиацинты раздувались от сдерживаемого смеха, когда она принимала этот подарок.

— Спасибо, — сказала она.

— Серьезно, Трапп, — горгона догнала его, подстраиваясь под длину его шага, — сколько черноволосых маленьких Траппов бегает по этой деревне? За десять лет вы могли втрое увеличить количество здешних детей.

— Ни одного, — заверил её генерал.

— К чему эта ложная скромность?

— Гиацинта, вам не кажется, что совать нос в чужую постель крайне неприлично? Я же не спрашиваю вас о количестве ваших любовников.

— Если вы о Джереми…

— Меня абсолютно не интересуют ваши грязные секретики, — перебил её Трапп, сворачивая к трактиру.

Мысли Гиацинты в ту же секунду переметнулись в другую сторону.

— Мы идем в трактир?

— Мы идем в трактир.

— Господи помилуй, — пробормотала она себе под нос.

Договориться с сыном трактирщика, который очень обрадовался возможности съездить в столицу и заработать, было легко.

Куда сложнее — вытащить Гиацинту из трактира.

Генерал так и не понял, когда она успела выпить вина, он всего-то поболтал с хозяином, а когда обернулся к залу — горгона уже сидела в его центре на столе и держала в руках гитару.

— Что она делает? — изумился Трапп.

— Помогает нам продать больше пива, — хмыкнула хозяйка. — Но посмотрите на Питера!

Питер, старьевщик, на гитаре играть не умел, но никто ему об этом не рассказал.

Он встревоженно и бдительно следил за столичной финтифлюшкой, опасаясь за сохранность инструмента.

Горгона выпила еще вина и ударила по струнам.

— Наш великий генерал, — запела она старую и простенькую песенку, которую солдаты придумали в одном очень длинном походе, — сколько стран ты повидал. Крокодила победил и врагов всех разгромил. Генерал, генерал, не ходи на карнавал. Оставайся на войне, будешь счастлив ты вдвойне. В городах полно вранья, начиная с короля, на войне, на войне, нету места болтовне…

Трапп моргнул.

Десять лет назад горгоне было одиннадцать, и генерала не удивило то, что она знала эту дурацкую песенку — она была популярной, а детская память восприимчива к стишкам и мелодиям.

Его удивил внезапно открывшийся пророческий смысл этой песенки.

— Бывают же совпадения, — сказал сам себе генерал и заказал себе ужин — за счет Гиацинты, разумеется.

Весело блестя глазами и сверкая белозубой улыбкой, она спела еще парочку баллад и, наконец, вернула гитару Питеру, который так страстно прижал шестиструнку к груди, как будто любимую девушку, с которой год был в разлуке.

Сын трактирщика вызвался отвезти их обратно в замок, и горгона с усталой готовностью взбиралась на открытую, застеленную соломой, телегу.

Упав на спину, она потянула генерала к себе, заставив его лечь рядом.

— Посмотрите, какие звезды, — сказала она. — Крупные, яркие.

— Вы хорошо поете.

— Прежде я часто музицировала, — грустно вздохнула она. — Король любил мой голос.

— Король любил ваш голос и, возможно, вас. И вот, вы здесь. Король хорошо ко мне относился и делился игрушками. И вот, я здесь.

— Его мудрость нам не подвластна.

— Ну да.

— И вы все еще здесь. Приняли ссылку, как должное. Десять лет вели такой монашеский образ жизни, что даже местные красотки смеются над вами. А ведь вы были дьявольским ловеласом! Я разгадаю вас, Бенедикт.

— Лучше займитесь садом.

— Возможно, у вас есть тайная связь?

— Эухения, чтобы её черти слопали.

— Или вас гложет чувство вины?

— Ради бога, Гиацинта!

Приподнявшись на локте, она провела пальцами по его лицу, взлохматила волосы.

— Вам ужасно скучно, правда? — спросил он невозмутимо.

— А вам? Весело? Чем вы вообще занимались тут день за днем?

— В праздности есть свои преимущества, дорогая. Вы научитесь их ценить.

— Ни за что!

Пока их не было, Эухения попыталась отмыть круглую комнату в башенке, куда перебрался Трапп. Получилось у неё так себе, но зато теперь там пахло мокрым камнем и полынью, из которой старуха плела свои веники.

Светильники бросали неровный свет на серый пол, старая мебель многоногим чудовищем громоздилась возле стены.

Трапп повалился на свою перину и выругался, ударившись о что-то твердое.

Это была шкатулка, которую судя по всему Эухения отыскала при уборке и оставила для Траппа на постели. Внутри оказался светлый прямоугольник письма.

Читать вдова не умела, просто подумала, что ему будет интересно.

Прибавив света, он вгляделся в выцветшие чернила.

«Опальному генералу Траппу», было написано там.

Он знал этот почерк лучше своего собственного.

Сколько указаний и приказов для него было написано этой рукой — рукой старого короля Ричарда, умершего за полгода до ссылки Траппа.

Внутри было всего две строчки: «Представляю, как страшно ты сейчас зол, но поверь, так будет лучше. И это совсем ненадолго».

— Гиацинта! Гиа-цин-та. Гиааацииинтааааа…

— А? Что? — Она ошеломленно села на кровати.

Голову горгоны украшали папильотки, а её лицо — марля с дырками для носа, глаз и рта. Марля была пропитана чем-то зеленым, отчего горгулья была похожа на взбесившийся огурец с торчащими во все стороны белыми пружинками.

— Если вы меня будите по утрам, — любезно сообщил генерал, присаживаясь на кровать в ногах всполошенной Гиацинты, — то я счел своим долгом разбудить вас посреди ночи.

— Аааа!.. Вы совсем озверели?!

Она содрала с лица марлю и свирепо уставилась на него.

— Не смейте садиться на мою кровать!

— А я вот даже прилягу!

Удар голой пяткой едва не пришелся Траппу по подбородку.

— Ну же, Гиацинта, не лягайтесь, — попытался он урезонить её, прижимая пятку к своей груди. — Мне надо с вами поговорить.

— Сейчас?!

— Почему нет? Это время не хуже любого другого.

— Господи, — простонала она. — Почему вы так невыносимы? Что такого могло с вами случиться за те несколько часов, что мы не виделись?

— Я получил письмо.

— И теперь вы намерены сплясать передо мной?