После упоминания о капитане Максим мысленно поморщился, ощутив очередной прилив ревности. Он вспомнил, как тот, несмотря на больную ногу, сразу же бросился к Насте, укрыл ее своим плащом и предложил ехать на одной с ним лошади. Она согласилась, и Макс всю дорогу до города изнывал от ревности, глядя, как девушка слишком близко сидит к этому Наварро, а тот бережно придерживает ее за талию.

Но служебные обязанности вкупе с правилами приличия заставили его заткнуть свою ревность куда подальше и провести ужин с неизменной вежливой улыбкой на лице.

За окном уже был поздний вечер, когда Максим вновь вернулся в дом Рауля Дельгадо. Он опустился в кресло и откинул голову на спинку, чувствуя, что начинает дремать.

Вдруг в полной тишине скрипнула дверь, и Максим тут же встрепенулся. Он мгновенно подскочил на ноги, когда увидел неожиданного визитера.

Это была Настя. С распущенными волосами, в длинной белой сорочке и накинутой на плечи шалью, она стояла в дверях и молча на него смотрела.

Макс хотел спросить, как она здесь оказалась, но язык словно прирос к небу. Так они и стояли какое-то время на расстоянии друг от друга и молчали.

Потом Настя как-то стремительно сорвалась с места и подошла к нему почти вплотную. Теперь Максим мог ощутить легкий цветочный аромат, идущий от ее волос и кожи. Сердце его на мгновение замерло, а потом застучало где-то в животе.

Настя шевельнула губами и что-то беззвучно произнесла. Но Максим понял все даже без звука. От этой короткой фразы у него будто что-то перевернулось внутри, а по спине побежали предательские мурашки. Он собрался ответить ей, но говорить по-прежнему не мог…

А затем Максим проснулся.

Комната была погружена в темноту, а в окно лился прозрачный лунный свет.

Каким-то образом он умудрился заснуть, понял Макс. Такое с ним происходило редко, особенно в ночь Перемещения.

Он потер лицо руками, пытаясь скинуть с себя остатки сна. Появление в нем Насти не было уж таким неожиданным, только уж очень реальным…

Макс тихо застонал, вспоминая слова Насти во сне. Они были слишком серьезными. И слишком важными, чтобы забыть.

«Мне все равно, кто ты есть…»

Настя проснулась с нестерпимой болью в шее и спине. Не открывая глаз, она попыталась потереть ноющие участки и тут же обнаружила причину всех ее неприятностей. Оказывается, вместо подушки у нее под шеей была какая-то небольшая странной формы деревянная конструкция. Девушка вытянула из-под головы деревяшку и стала ее разглядывать. Ей показалось, что где-то она уже видела подобное, то ли в кино, то ли в книге.

Настя потерла глаза, пытаясь сбросить с себя остатки сна, села на постели и стала осматриваться. Комната была небольшая, практически без мебели, с несколькими бамбуковыми ширмами-перегородками. Лишь в углу расположился компактный столик, на подобии туалетного, на котором стояло небольшое овальное зеркало. То же, на чем спала девушка, с натяжкой можно было назвать постелью. Это скорее был тонкий матрас, разложенный прямо на полу.

— Ну конечно, — Настю наконец-то посетило озарение, — мы в Японии… А это… — она снова покрутила в руках деревяшку. — Это, кажется, «подушка»… Но вот спят на ней… Гейши? — у Насти вырвался сокрушенный вздох. — Только этого не хватало… Я — гейша?..

Она поднялась и принялась расхаживать по комнате, обдумывая свое положение. После просмотра кинофильма «Мемуары гейши» (на волне его популярности) и находясь под впечатлением от оного, Настя на некоторое время увлеклась японской культурой и историей: искала в интернете статьи, смотрела документальные фильмы и всякое такое. Надолго ее энтузиазма не хватило, но кое-что в памяти осталось. И в первую очередь то, что жизни гейши была совсем не сладкая. Насте оставалось надеяться, что ей не придется надолго задерживаться в этой роли.

— Вообще-то, гейша — не самый плохой вариант, — попыталась она успокоить себя. — Могло быть и похуже…

— Что ты там бормочешь, Мидори? — вдруг раздался за ее спиной женский голос.

Настя тут же обернулась и увидела девушку в красивом цветном кимоно. Та стояла, опершись одним плечом о дверную перегородку, и иронично улыбалась.

— Ты снова испортила прическу, — продолжила она. — Харуке-сан это не понравится… Придется опять за тебя платить парикмахеру. Кстати, она ждет тебя у себя…

— Кто?.. — осторожно уточнила Настя.

— Харука-сан, — хмыкнула молодая японка. — Наверное, готовит очередной выговор тебе… А тут еще твоя прическа… Смотри, как бы тебя не выставили за порог… Тогда из гейши превратишься в простую юдзё, — последнее слово она словно выплюнула и, тихо рассмеявшись, удалилась.

Юдзё. Настя вспомнила, что так называют обычных продажных женщин, к которым, между прочим, гейши никоим образом не относятся. Гейша не торгуют своим телом, мужчины платят лишь за ее приятное общество, не более того. Превратиться из гейши в юдзё это все равно, что опуститься на самое дно. Для истинной гейши это является самым страшным позором, какой только можно себе представить.

— Мидори-сан, с добрым утром, — на этот раз в комнате появилась девочка лет десяти. Она робко ступила вперед, а потом опустилась перед Настей на колени.

— Доброе утро, — Настя не знала, как ей следует реагировать на этот поступок юной гостьи. Похоже, девочка здесь пока только прислуга. Но она все же неуверенно добавила: — Встань…

Девочка медленно встала и, не поднимая на Настю глаз, проговорила:

— Харука-сан ждет Мидори-сан у себя в комнате.

— Я в курсе, — вздохнула Настя. Она уже начала опасаться эту неизвестную Харуку-сан. Похоже, та была хозяйкой всей окейи — дома, где живут гейши.

— Харука-сан советует вам поторапливаться…

— Хорошо… Поможешь мне одеться? — Настя с мольбой посмотрела на девочку. Она была уверена, что без чьей-нибудь помощи она никогда не сможет облачиться даже в самое незамысловатое кимоно.

— Конечно, для меня это будет большой честью, — девочка просияла и наконец решилась посмотреть на Настю.

Оказалось, что кроме белья (две широкие полоски ткани, которые оборачивались вокруг груди и бедер), Насте предстояло одеть еще три кимоно — два нижних однотонных и третье, тоже из ткани одного цвета — голубого, с небольшой росписью по подолу. Но самым большим испытанием для девушки стала обувь — сандалии на высоченной платформе. Ходить на них было практически невозможно, с трудом даже удавалось семенить, подражая походке гейш.

Настя кое-как добралась до комнаты загадочной Харуки-сан (к счастью, девочка проводила ее до самой двери) и нерешительно переступила порог. К ней спиной стояла высокая стройная женщина в черном кимоно и смотрела в окно.

Настя потопталась у порога, не зная, как вести себя дальше. Нужно ли кланяться этой Харуке или, вообще, опуститься на колени? В конце концов она сложила ладони вместе на уровни груди и слегка наклонилась вперед, тихо произнеся:

— Доброе утро, Харука-сан.

Женщина медленно обернулась и выжидающе посмотрела на Настю. Ее лицо было уже далеко не молодым, но на нем все еще виднелись следы былой красоты.

— Что с твоей прической? — наконец проговорила она.

Настя замялась, не зная, что лучше ответить. Но женщина по имени Харука не стала дожидаться и, махнув рукой, к облегчению девушки продолжила:

— Ладно, все равно я вызвала к тебе парикмахера к обеду…

— Тебе не интересно, почему я это сделала? — спросила она спустя несколько минут, видя, что Настя молчит.

— Интересно, — еле слышно отозвалась та, неопределенно поведя плечами.

— Возможно, у тебя скоро появится данна…

«Данна? Это что ли спонсор гейши?» — припомнила снова Настя, недоуменно распахивая глаза.

— Удивлена? — хмыкнула Харука. — Впрочем, я тоже. Никогда не думала, что у такой полукровки как ты может появится покровитель… Ведь ни один уважающий себя японец не позволил бы себе стать данной гейши, у которой отец был какой-то голландец… Да, ты хороша собой, — женщина подошла к Насте вплотную и пальцем подняла ее подбородок вверх, оценивающе рассматривая лицо. — Но в тебе почти ничего нет от японки… Глаза, волосы, скулы… Кожа, которая почти не требует белил… Для японского мужчины ты — привлекательная экзотика, не более… Да, ты неплохо владеешь искусством гейши и у тебя есть свой круг клиентов, но до сих пор ни один не возжелал стать твоим данной… Разве что такой же голландец, как и твой никчемный отец, — Харука резко одернула руку и скривила рот в брезгливой улыбке. — Помнишь того капитана голландского судна, что бывал здесь прошлым летом? Герберт Бремер… Вроде бы я правильно произнесла его имя?.. Этот мужлан был очарован тобой… И вот он вернулся. Вчера вечером он попросил встречи со мной, где предложил стать твоим данной… Безграмотный европеец, не уважающий традиции нашей страны… Он до сих пор не удосужился выучить, какой год сейчас у нас в Японии… Все время в своих письмах пишет свой европейский — 1791-й, забывая, что мы исчисляем года от основания Японии и что у нас сейчас 2451-й… — Харука презрительно скривилась. — Так вот, в своем письме он сказал, что собирается задержаться в Киото до осени. А потом будет исправно навещать тебя раз в полгода. Деньги тоже обещал в каждый свой приезд оставлять исправно. Мы сторговались на приличной сумме. Может, не такой большой, какую бы мог дать японский господин за гейшу японского происхождения, — последние два слова она заметно выделила интонацией, — но для тебя это уже неплохо. Ты рада?..