«Ж-ж-з-з…» — свистало в ушах.

От страшного свиста, от неслыханных доселе, казалось, нечеловеческих звуков, что неслись с половецкой стороны, от множества летящих стрел, вонзающихся в человечьи и лошадиные тела, от того, что безумели кони, сбрасывая всадников, от всего этого мутило в сердце, темнело в глазах.

Падали, обливаясь кровью, раненые кони, валились с седел русские воины. Задние ряды напирали на передние. Все смешалось, спуталось.

Но что это? Что случилось?! Видит Ждан: пал бездыханным конь под князем Изяславом. Спешился князь, стоит растерянный среди поля.

«Что теперь будет?» — спрашивал сам себя Жданко. Но увидел, что какой-то дружинник подъехал к князю, соскочил с коня, подвел его к Изяславу; князь в одно мгновение вскочил в стремена и… погнал коня… Куда погнал? Зачем? Того не ведал Ждан, но понял, что ускакал Изяслав прочь с поля битвы… «Немыслимо, невозможно!..»

— А где Коснячок? Где наш тысяцкий?! — под самым ухом Ждана громово закричал чей-то очень знакомый голос.

Ждан, прикрытый своим высоким щитом, приподнялся и увидел Онцифора.

Тот, кипя от негодования, бегал по полю почти безоружный.

Таким никогда не видел Ждан своего мастера. Грудь Онцифора тяжело вздымалась под кольчужной сеткой. Его синие глаза казались сейчас черными.

— Куда делись все начальники? Отыскать Коснячка!! — гремел голос Онцифора. — Стыд! Братья! Стыд! Не бросайте поля битвы — цельтесь в проклятых врагов! Бейтесь до последнего! Бейте их, бейте!

Онцифор, пеший, носился по полю битвы, он задыхался, хрипел.

Жданко видит, что летит половецкая стрела прямо в его мастера.

— Онцифор! — кричит Ждан, вскакивая, и пытается своим высоким щитом прикрыть оружейника.

— Не суйся, малый, куда не надо! — отвечает ему Онцифор и отталкивает щит. Он бросается куда-то вперед, но вот летит другая стрела, она отскакивает от железного шелома оружейника.

Все ряды смешались на поле битвы — передние, задние, боковые; воины продолжали натягивать тетивы своих луков, продолжали целиться в недругов.

Солнце уже спряталось. Быстро темнело. В темноте еще страшнее от непрерывного свиста стрел, от стонов и воплей раненых.

— Жданко! Пособи! — это Глебко позвал своего друга: — Мой родимый упал!

Ждан оглянулся и увидел Миронега, распластавшегося на земле в луже крови, — в его плече торчала стрела.

Глебко и Жданко откинули свои щиты, подняли Миронега и вдвоем понесли подалее, туда, где чернели какие-то кусты. Здесь было тише, глуше доносились и вопли людей, и ржание коней, и свист стрел.

— Вишь, проклятый половчин! Целился в сердце — попал в плечо! Ничего, отец, потерпи, вытащим железо!

Глебко держал костереза, а Жданко, сжав губы, схватился правой рукой за древко стрелы. Миронег застонал, но Жданко сделал еще одно усилие — и стрела вся целиком очутилась у него в руке.

— Воды! — попросил Миронег запекшимися губами.

— Где взять воду?

— Здесь вода, здесь! Мы на берегу Альты!

Глебко снял свой шелом, зачерпнул воду в реке, поднес шелом к запекшимся губам Миронега. Миронег приподнялся на локте, прислушался.

Уже совсем стемнело, на небо выплыл месяц. Умолкли и свист стрел, и стоны людей.

— Ушли, видно, проклятые с берега Альты! — сказал Глебко, но Жданко схватил его за руку:

— Слышишь, слышишь?

Глебко затаил дыхание, прислушался.

Жданке почудилось, будто несется издалека глухой смутный гул, будто здесь, где-то совсем близко, плещется вода.

— Что это? Что?

— Видно, брод здесь! Половцы перебираются на нашу сторону! — сказал Миронег. — Вот уже я вижу конские морды.

Миронег приподнялся с земли.

— Проклятые! Проклятые, — повторял в исступлении Миронег. — Брода не устерегли!

И неизвестно было, к кому неслись Миронеговы проклятья — к заклятым ли врагам — половцам или к своим начальным людям, которые не поставили сторожу у брода, не защитили своих воинов, а сами убежали.

Густые кусты орешника скрывали от половецких глаз трех русских воинов. Миронег, Ждан и Глеб видели, как половцы перебирались на русскую сторону. Вот уже выскочили кони из реки, стряхнули воду и, мокрые, блестящие от света месяца, спокойно стояли, пока всадники прилаживали свое вооружение.

Миронег показал пальцем на губы. Глебко и Ждан замерли на месте и глядели, как половцы, тоже в полной тишине, готовились к новому, неожиданному наступлению на киевские полки с другой стороны, с тыла.

— Ползти к нашим, упредить! — приказал шепотом Миронег.

И все трое поползли к затихшим русским полкам.

Когда месяц побледнел и готовился исчезнуть в сероватой мгле утра, берег Альты снова огласился боевыми криками, свистом стрел, стонами раненых, звоном сабель, стуком мечей.

Половецкой силы было во много раз больше, чем русских воинов, да к тому же, брошенные своими начальниками, застигнутые врасплох непредвиденным нападением степняков с тыла, русские бились из последних сил.

Чувствуя нестерпимую боль в раненом плече, Миронег напрягал всю свою силу воли, чтоб не стонать; он молча отполз в сторону, в кусты, и наблюдал, как Глеб и Ждан яростно отбивались от окружавших их половцев. Один из них подскакал на своем коне совсем близко к Глебу, вытащил стрелу из колчана.

Миронег, позабыв о своей мучительной боли, следит, зорко следит за всеми движениями половчина. Вот он, проклятый, натянул тетиву, укрепил стрелу, нацелился… целился прямо в глаз его названому сыну.

— Глебушко! родимый мой! — шепчут уста Миронега, — да помилуют тебя боги!

И вот Миронег приподнялся, опираясь на локоть здоровой руки… глядит.

Ждан, верный Глебкин дружок, Жданушко собрался с силой, оттолкнул от себя какого-то спешившегося толстяка, бросился к коню, на котором сидел половчин, что целился в Глебку, схватил коня за хвост. Конь взъярился, стал на дыбы, вырвался из Жданкиных рук, а половчин свалился наземь, выронил лук со стрелой.

Глебко, ускользнувший от половецкой стрелы, кинулся на своего недруга; тот поднялся с земли, и пошли друг на друга; Глебко и половчин столкнулись грудь с грудью и пошли ломать…

И Ждану в этот момент пришлось тяжко. Трое половцев окружили его.

«Где же Глебко?» — думал Ждан, отыскивая глазами друга, но ничего не мог разобрать. Почудилось ли ему или вправду ветер донес Глебкин голос, кричавший: «Побереги отца, Миронега не оставь».

Много воинов полегло на берегах маленькой речки Альты — русской кровью окрасились ее воды.

Не было теперь на поле битвы ни князей, ни военачальников.

Ждан увидел Онцифора. Окованный броней, он стоял среди сражающихся, падающих, умирающих — прямой и бесстрашный. Он ободрял одних, приказывал другим, но, когда совсем поредели ряды воинов, он приказал оставшимся в живых воинам держать путь на Киев, пробираться узкими тропами, нехожеными путями, не попадаться половцам на глаза.

Ждан с тоской оглядывался по сторонам. Глебко так и пропал. «А где его искать?» Этого он не знал, но ему надо было прежде всего найти Миронега, во что бы то ни стало найти Миронега и дотащить Глебкиного приемного отца до Киева.

Онцифор сзывал русских людей.

— Надо добраться поскорее до Киева. Там поразмыслим. Соберемся с силами. Идите, братья, скорее, — торопил он воинов.

— А ты, — спросил его Ждан, — не идешь с нами?

— Обо мне не печалуйся! Я и один найду дорогу до Киева!

Остатки разбитого половцами войска пробирались в Киев.

Шли тайными тропами, путаными дорогами, старались обойти врагов, которые, притаившись, поджидали русских то в густой траве, то в перелесках, то у изгибов реки.