После ухода варяга мастер оставил Жданко отужинать с ним.

Оружейнику полюбился шустрый малый, который привел к нему хорошего заказчика и к тому же показал свою сметку и сообразительность. В голубых глазах Онцифора то и дело вспыхивали лукавые, но добрые искорки.

— Кто ты, малый, да откуда?

И Жданко все рассказал мастеру: о том, что он приехал из-под Василева и что отец уезжает обратно, а ему, Ждану, тоже придется возвращаться в село, если он не присмотрит себе мастерства по душе. Много дней бродит он по городу, у многих мастеров побывал, а решиться ни на что не может. И златокузнец, и резчик по кости делают предивные вещи — всему миру на восхищенье. И в Царьграде, и в польской, и в чешской земле — во всех странах мира знают о киевских мастерах. Есть чему поучиться и у искусных киевских строителей! Из камня и кирпича воздвигают они храмы да дворцы, мрамором да узорчатыми плитками украшают их. А древоделы и тесляры (плотники и столяры), что рубят из бревен клети да терема на высоких столбах, а на кровлях ставят вырезанных из дерева петушков да уточек всяких! До того все прекрасно, что Жданко даже слов не умеет найти, чтоб рассказать об этом, и вот до сих пор не решился, не выбрал себе мастерства.

— А ну-ка, малый, оставайся у меня! Мое дело тоже не худое…

Жданко весь вспыхнул. Вспомнил недавнего гостя-варяга в доспехах, с дорогим мечом в руках. Онцифор говорит, что меч варяга — киевской работы, а доспехи у него кожаные, с нашитыми на них железными пластинами; куда этим доспехам до киевской кольчуги! Вот варяг и заказал ему кольчужную рубашку.

^{Кольчуга.}

Вспомнил внезапно Ждан и того половчина, которого встретил на Кожемяках. Ежели придется биться с половцами, разве не соскользнет половецкая сабля с русской кольчуги, разве пробьет стрела железную броню?

Да, оружие — первое дело! Разве можно быть воину без оружия? Разве можно быть Руси без воинов?!

Согласился Ждан остаться у Онцифора.

Гордый и радостный, он не вошел, а влетел в дом златокузнеца, где жил Петрило.

Глубоко вздохнул Петрило. Пришло время расстаться с сыном! Может быть, оно к лучшему, что малец остается в Киеве, к хорошему делу пристроился, а все же боязно за сына и скучно возвращаться домой одному, без помощника; но Тудор сказал ободряюще, что знает Онцифора давно, что хороший он человек — оружейник известный в Киеве, обижать Ждана не станет.

— Ладно все сложилось у тебя, брат? Не горюй, радоваться надо.

Хорошее это дело — быть оружейным мастером, а все-таки щемит сердце у Петрилы. «Надо хоть повидаться с мастером, пообещать ему гостинец какой-либо, если хорошо учить будет Ждана!»

Онцифор пожелал, чтобы Ждан переселился и совсем к нему.

Обидно стало Петриле, что последние денечки будут врозь с сыном, но Тудор сказал: «Так-то, брат, лучше — Онцифор вольный, не то, что я, — безопаснее Жданке будет у него, чем у меня, холопа. Я подневольный человек».

Петрило в ответ только вздохнул — не хотелось признаваться даже Тудору, в какую беду он сам попал, но согласился со словами Тудора, что спокойнее будет Ждану у вольного мастера. Порешили, чтобы Ждан на следующий же день переселился к оружейнику, а Петрило пойдет с сыном, увидит своими глазами Онцифора, который отныне станет ему заместо отца, познакомится заодно Петрило с Онцифором.

На следующий день Жданко приступил к работе у оружейника. В каморе, где спал Онцифор (она же служила ему и мастерской), стояла наковальня, суживающаяся кверху, а на столе лежало множество неизвестных Ждану предметов.

Он подошел робко к столу, с боязливым любопытством дотронулся до клещей. Ему хотелось спросить у мастера, что делать с ними, для чего лежит точильный брусок, зачем оружейнику тесло (столярный инструмент) и куски дерева и так далее.

Топчется Ждан, берет в руки то одно, то другое, хочет спросить обо многом, но не смеет заговорить первый, а мастер, углубившись в работу, будто забыл о Ждане, не обращает на него внимания.

И стоит Ждан у стола без всякого дела, не знает, как и подступить к оружейнику. А тот — вчера такой разговорчивый, приветливый — сегодня молчалив, хмур, порой взглянет искоса на своего ученика, однако молчит по-прежнему. Жданко переминается с ноги на ногу, наконец ему становится невтерпеж. Он решается заговорить:

— Что прикажешь мне делать, Онцифор?

Онцифор поднял на Ждана глаза и сказал строго:

— Уж больно ты тороплив, малый! Приглядывайся! Когда надо будет, — я тебе сам скажу!

И Ждан остался по-прежнему неподвижно стоять у стола.

Мастер ковал проволоку, время от времени поглядывая на своего ученика из-под нависших темных бровей.

— Вот, малый, — наконец обратился он к Ждану: — Возьми кусок проволоки, да не так, клещами бери! — закричал он на Ждана. — Отсеки от этой проволоки несколько кусков, а куски сверни кольцами и свари их.

— А как же они сцепятся друг с другом?

— А ты не все кольца сваривай вплотную, часть колец пусть остаются разомкнутыми; свободные концы колец надо расплющить, в каждом из них пробить маленькое отверстие, для которого заготовь маленькие заклепки. После этого будешь сцеплять кольца. Делай так: каждое разомкнутое кольцо продевай в четыре сплошных. После этого концы его сводятся, а в отверстие вставляется заклепочка; таким образом соединяются пять колец и продолжается сцепление дальнейших колец, покуда не будет готова вся кольчужная рубашка. Много труда и времени занимает наша работа, — сказал мастер, — вот ты и займись пока этим делом, а я буду готовить шелом из цельного куска железа. Этот шелом и легче, и прочнее, чем тот, который ты видел на варяге, — склепанный из четырех пластин.

^Шлем.

Ждану было чему поучиться у Онцифора, который знал не только свое оружейное дело, но мог поспорить и с любым златокузнецом. Он набивал иногда на шеломе тонкие серебряные листы и резцом выводил на них разные хитрые узоры. Вот два зверя, кусающие друг друга, а вот какие-то крылатые чудовища. Иной раз Онцифор набивает на шеломы медные листы, покрытые позолотой.

— А самое главное и самое важное в нашем деле, — сказал мастер, — это изготовление харалуга, харалужных изделий[20] — наварка харалуга на железную их основу — и их закалка. «Каленая сабля», «каленая стрела» — вот похвала оружию! Для того, чтобы закалка получилась добротная, надобно раскаленную стрелу или клинок мгновенно охладить, опустив в холодную воду. Можно и по-иному закалить, — продолжал Онцифор. — Прежде всего раскалишь докрасна и харалужный клинок поставишь лезвием вперед. Тогда сам садись на коня и мчись вперед что есть мочи. Струя воздуха охладит лезвие, и оно тогда станет крепким, твердым, таким, как тебе надобно.

Все, что рассказывал Онцифор, все, чему он учил Ждана, казалось малому столь чудесным, что не мог он вдосталь нарадоваться, что посчастливилось попасть ему в подмастерья к оружейнику, а Онцифор шутливо подсмеивался над ним и говорил:

— Эх, Ждан, скоро ты меня превзойдешь, и не ты моим, а я стану твоим подмастерьем!

Неловкость и страх перед мастером, которые Ждан испытывал первый день, теперь рассеялись. Он терпеливо сносил строгие поучения, а иногда и насмешки своего мастера.

Смеялся Онцифор охотно и часто и никогда не бранил своего ученика, а когда видел, что Ждану не удается работа, что он еще не умеет как следует сварить железные кольца для кольчуги или «сварить» и закалить меч, говорил с усмешкой: