— Ну, ладно, так и быть! Вот гляди!

Мастер подвел Ждана поближе к навесу и улыбнулся. Мелкие морщины собрались у глаз и побежали во все стороны.

— Гляди: кирпич просох. Я лью на него цветную поливу, а затем обжигаю в печи.

Гончар показал на горн, стоящий у подножия вала.

— Вот видишь! — мастер подошел к горну, вытащил из него щипцами блестящую и гладкую глиняную плитку. — А вот погляди, что будет дальше.

Гончар прошел под навес и принес с собой тигелек[14] с двумя ячейками, насыпал в одну ячейку желтый порошок, а в другую — синий. Порошок был похож на тот, который Ждан видел у Тудора.

Мастер поставил тигелек на жаровню. Когда порошок расплавился и превратился в жидкую массу, мастер стал выливать ее на кирпич, обращая тигелек носиком то в одну, то в другую сторону. Затем он взял гвоздь и стал острием разрывать полоски, вверх и вниз, — получилась ломаная линия с закорючками то синими, то желтыми.

^{Изразцовая плитка.}

— Как это красиво и делается просто! — воскликнул Ждан.

Гончар громко рассмеялся.

— Просто? А ну-ка, попробуй! — и мастер протянул Ждану тигелек.

Ждан неуверенной рукой взял его из рук гончара и, неловко поворачивая «льячку», стал выливать содержимое на кирпич. Но совсем не то, что у мастера, получилось у Ждана. На кирпиче образовалась дрожащая расплывчатая полоска.

Ждан понял, что он испортил плитку, и очень растерялся.

А мастер смеялся:

— Вот и не так просто, как ты думал, и не так красиво. Не печалься! — сказал он, видя, что Ждан действительно сильно огорчился и даже слезы выступили у него на глазах. — Ничего не делается сразу, надо сперва поучиться, поработать! Скажу прямо — полюбился ты мне! Иди домой сперва, поговори, с кем требуется, а потом приходи снова. Ежели надумаешь, — будешь моим подмастерьем, а пока возьми на память гостинец. Подожди маленько!

Мастер ушел в дом и тотчас же вернулся, держа в руках что-то блестящее, узорчатое.

— Послушай, как звенит!

Гончар поднес к Жданкиному уху глиняное яйцо, покрытое поливой, с точно таким же узором, каким были расписаны плитки: на коричневом фоне зеленые, синие и желтые полоски, а от тех полосок в одну и в другую сторону идут кривульки, и действительно что-то звенит в яйце. Очевидно, оно пустое внутри, а мастер положил туда шарик, который издает звук.

^{Киевский гончар.}

Увидев красивую игрушку, Ждан покраснел и стал отказываться от подарка.

— Что ты?! Я ведь не малое дитя.

— А ты все же возьми на память! — уговаривает его мастер. — Наши поливные кирпичи и яйца по всему свету гуляют, их можно найти и в стране варягов, и у чехов, и у поляков, и у немцев. Пойдешь на торжище — увидишь, сколько иноземных гостей покупают их!

Жданко обеими руками, бережно взял подарок гончара, боясь выронить искусно сделанную вещь.

Он простился с хозяином и спросил, как выбраться с этой улицы.

— Иди прямо — дойдешь до Кожемяк, по запаху узнаешь — чуешь, какой дух несет оттуда?

Ждан втянул носом струю воздуха. Действительно пахло как-то по-особенному, чем-то кислым и неприятным.

— Хорошо носить кожаные сапоги, а вот поди-ка их сделай! — засмеялся гончар.

Выйдя из дома гончара и бережно прижимая к груди глиняное яйцо, Жданко направился в ту сторону, куда указал ему новый знакомый. Улица, по которой он шел, была застроена такими же домами с деревянными крышами. Все дома были как один и все были похожи на тот, который он только что оставил. Во дворах лежали деревянные рамы; под навесами сохли кирпичи и глиняная посуда: корчаги, жбаны, кувшины, плошки и черпала. Кое-где во дворах и на улицах стояли горны.

Видит Ждан: какой-то человек накладывает дрова в топку; внизу горна — топочное отделение, а вверху — отделение для обжига; и гончар осторожно ставит туда сырые еще кувшинчики и два жбана, похожие на шары.

Редкие прохожие попадаются Ждану навстречу. День сегодня будничный, и все работают по своим домам. Разве пройдет кое-где женщина, несущая ведра на коромысле.

Вот плетется старик с большой корзиной за плечами, а корзина полным-полна гончарной посуды.

«На продажу понес, на торговище», — подумал Ждан.

^{Гончар несет посуду.}

Спокойно на улице гончаров. Тишину нарушают только несколько босых ребятишек, которые играют с пятнистой собакой. Размахивая пушистым хвостом и высунув красный острый язык, она то подбегает к ребятам, хватает их за подол рубашки или голые ноги, то отбегает прочь с заливистым лаем, будто приглашая догнать ее. Ребята визжат и дразнят собаку.

Ждан постоял короткое время, поглядел на ребят и двинулся дальше. Он все шел и и шел и вдруг остановился в недоумении. Улица круто обрывалась. Перед ним протекала речонка, и ходу дальше не было. Жданко захотел было перейти речонку, он снял прабошни[15], засучил штаны, попробовал воду — холодна!

— Эй, малый! — услышал он голос. — Иди бережком, увидишь мостки.

Действительно, чуть подалее от того места, где он остановился, речонка делала крутую извилину. Тут и были положены мостки; по ним Ждан перебрался на другой берег. Не было сомнения, что это начиналась улица кожевников. Густой кислый запах дубленых кож стоял в воздухе.

Здесь были такие же низкие дома с деревянными крышами, как и на улице гончаров, и такие же дворы. Но вместо навесов, рам и печей-горнов в этих дворах стояли большие ящики из колотых деревянных плах; плахи были вставлены в пазы (отверстия) врытых в землю столбов. Это кожевенные чаны, в которых очищают шкуры животных от шерсти и волос, и они мокнут в кислом растворе, чтобы кожа сделалась мягче, податливее для обработки.

Ждан остановился у двора, отгороженного с улицы пятью низенькими столбиками, и стал наблюдать за работой человека, стоявшего у чана. Ждан видел только его спину и сильные мускулистые руки, которыми он мял большую воловью кожу.

По широкой спине, по мощному крутому затылку сразу было заметно, что человек этот крепок и силен, но нелегко давалась ему работа. Пот лил с него в три ручья; казалось, он только что вышел из воды и не успел вытереться. Ждан вспомнил слова гончара: «Хорошо носить кожаные сапоги, а вот, поди-ка, сделай их!» Вишь, как уморился такой крепкий человек, как этот кожемяка!

Жданко знал — кожевник его не видит, но ему стало стыдно: а вдруг обернется мастер, заметит его и подумает: «Ишь, глазеет бездельник!»

И впрямь — плохи Жданкины дела! Сколько дней ходит по городу, выбирает мастерство, а все никак выбрать не может!

В эту минуту кожевник приостановился, вытер пот с лица, а Ждан поторопился отойти в сторону, чтоб не попадаться ему на глаза.

В следующем доме, у порога двери, какой-то краснощекий малый укладывал кожевенный товар на повозку, которую, очевидно, он приготовился увозить куда-то, может быть, заказчику или на торг, на продажу. Здесь были два узких кожаных пояса, один с медной, а другой с серебряной пряжкой, пять пар рукавиц и много обуви: высокие мужские сапоги с жесткой подметкой и железными подковами; были и прабошни, сшитые из целого куска мягкой кожи. Одни сапожки, совсем особенные, очень понравились Ждану: зеленые, нарядные, обшитые золотой тесьмой, и с пуговками в виде колокольчиков на боку! Таких сапожков Ждан никогда не видывал вблизи. Наверное, они приготовлены для боярина или князя, — словом, для какого-то знатного мужа. И вспомнилось ему, как в воскресный день гусляр пел на площади: