Иногда они заглядывали в пафосные и красивые рестораны с высокой кухней, а однажды даже пообедали у Гоголя.

Они поднялись на смотровую площадку Исаакиевского собора, посмотрев на город сверху, и опять удивившись его величию. Внизу Володя показал Марине следы на колоннах от попадания снарядов во время военной блокады. Город нещадно обстреливали, он страдал от бомбежек. 148 478 снарядов было выпущено фашистами по Ленинграду в 1941-1944 годах, и не замечать этих страшных следов было нельзя. Но великий город выжил, победил, и восстал из руин и пепла, став еще красивее и величественнее, чудеснее и любимее.

– Наши прадеды боролись за то, чтобы мы были счастливыми сегодня, – сказал Володя, полный гордости за свой город-герой и живущих в нем земляков.

Пушкин и Гоголь, Ахматова и Маяковский, Бродский и Виктор Цой, поэты и музыканты черпали свое вдохновение в Санкт-Петербурге, любовались уникальной архитектурой и водами Невы, разводными мостами и речными катерами, бороздившими Фонтанку.

Володя с Мариной наслаждались каждым проведенным вместе солнечным днем. Прожив все свое детство и юность в детском доме, Марина не могла нарадоваться вновь обретенной свободе – возможности ходить, куда захочешь, смотреть все, что хочешь, делать все, что вздумается.

К сожалению, у Володи такой свободы не было. Он не мог оставаться с ней надолго – вечером нужно было вернуться в казарму, чтобы успеть до отбоя.

Часто Марина, проводив его до автобусной остановки, оставалась на улице и бродила по городу одна, все еще ощущая его запах, наслаждаясь своей любовью. Она улыбалась счастливой улыбкой прохожим, а они в ответ улыбались ей. Она чувствовала себя птицей, готовой взлететь на крыльях своей любви, и готова была делиться со всем миром своей радостью. Казалось, что и птицы вокруг пели, усиливая магию белых ночей Петербурга, и как будто бы хотели сказать ей:

– Жизнь прекрасна и удивительна!

Но лето с его белыми ночами, уличными феерическими шоу и колоритными поющими и танцующими музыкантами, быстро закончилось, и наступило питерское промозглое, слякотное межсезонье. На фабрике было очень холодно – цех не отапливался, а температура в помещении едва достигала десяти градусов. Марина ходила в старых валенках и меховой душегрейке, чувствуя себя плохо одетой некрасивой старухой. На работе она старалась как можно больше двигаться, без труда выполняла дневную норму выработки, и быстро, без всякого своего желания, выбилась в передовики производства. В общежитии тоже еще не топили, согревала одна только мысль о предстоящем свидании с Володей.

Лена сегодня позвонила, что не сможет придти – у них очередное киношное мероприятие, требующее ее участия и бурного веселья с танцами до утра.

Володя зашел вечером, и вдвоем они вышли на улицу. Казалось, что на город свалились нескончаемые дожди и непогода. Он держал раскрытый черный зонт над ее головой, они веселились, попадая в лужи на каждом шагу, и разбрызгивали мутные капли воды. К вечеру быстро стало холодать, начался сильный ливень.

– Давай пойдем по направлению к общежитию, – предложила Марина, – мы с тобой промокли насквозь.

Спасаясь от все усиливающегося проливного дождя, они спрятались под козырек общежития.

Внезапно Володя обнял ее, прижав к себе, и несмело поцеловал в губы. До этого они обменивались лишь дружескими невинными поцелуями в щечку.

Марине показалось, что сердце выпрыгнуло у нее из груди. Дождь, видимо, не хотел, чтобы они оставались на улице, и усердно поливал их водяными струями. Одежда быстро намокла и стало совсем холодно. Они быстро забежали в общагу, и, смеясь, заскочили в комнату. К счастью, соседки не было дома.

Уже не в силах прекратить целоваться и хоть на миг оторваться друг от друга, оба моментально оказались раздетыми.

Дальше они уже ничего не слышали – ни барабанящих по стеклам крупных жемчужин настоящего града, ни обычного повседневного шума в коридоре. Казалось, что весь мир сейчас замер, и имеет значение только то, что происходит между ними двумя здесь и сейчас. Судьба решила наконец-то наградить Марину за долгие годы терпения, ожидания, безмолвной и безответной любви.

В отличие от Лены, прыгающей из койки в койку и не испытывающей при этом никаких угрызений совести, Марина всегда мечтала о том, чтобы все было красиво и правильно. К счастью, Володя понимал ее чувства, и не торопил. Не зря же он был идеальным – ей было за что его любить, и за что уважать.

Все получилось именно так, как она мечтала. Володя долго-долго гладил ее по волосам, казалось, что своими руками он хочет ощутить каждый миллиметр ее лица, шеи, дотронуться до груди, исследовать все ее напряженное и желающее его всем своим существом девичье тело.

– Не бойся, – тихо прошептал он, – со мной ты можешь ничего не бояться.

Время остановилось для них двоих, и два тела соединились вместе, став единым целым. Марина была вне себя от счастья – не зря она так долго ждала. Наслушавшись Ленкиных рассказов о том, что все мужчины – грубые и неотесанные животные, она с радостью обнаружила, что Володя совсем другой. Он нежно и бережно с ней обращался, и каждый миг их долгожданной симфонии любви был для нее открытием – его, себя, и их двоих вместе.

– Ты – как хрупкая хрустальная ваза, – сказал он, откинувшись на подушку, когда смог, наконец, выпустить Марину из своих крепких объятий,– я постоянно боюсь разбить тебя неосторожным движением.

– Теперь у нас точно все серьезно, – подумала Марина. – Теперь он для меня не просто друг, а близкий человек. Мой мужчина!

Их отношения перешли в новую стадию. Владимира всегда беспрепятственно пропускали в общежитие, он предусмотрительно наладил дружеские отношения со всеми вахтерами, сменяющими друг друга на посту. Каждый раз он вежливо и подолгу разговаривал с ними, иногда балуя небольшими, но приятными подарками. А вахтерша баба Зина его просто обожала. К другим девушкам ухажеры поднимались на связанных в веревку простынях, под покровом ночи. Порядки в общежитии были строгие, и никому из девочек не хотелось стать жертвой проработки на профкоме или фабричном собрании, краснея за свое нехорошее поведение.

Теперь уже можно было сказать, что они встречаются на глазах у всех, но знакомиться с родителями Володи Марина не хотела, памятуя об отношении Лидии Анатольевны к ПТУшницам. Да он и не настаивал – ему оставалось доучиться последний год, и только от родителей зависело, останется ли он в Питере, или его сошлют в далекую провинцию. Неизвестно было, как отреагируют папа с мамой, а если они не станут ему помогать, все его будущее окажется под угрозой.

Марату надеяться было не на кого. У него влиятельных родителей не было, и в Питере остаться ему не светило.

По субботам Володя заходил за Мариной, и они отправлялись гулять. Они все так же ходили по улицам, по музеям, а иногда, если не было соседки, он оставался на пару часов в ее комнате. Это были самые счастливые часы и минуты в ее жизни. Куда бы его теперь не отправили, хоть в Сибирь, хоть в Казахстан, хоть на Камчатку, она, как жена декабриста, готова была следовать за ним куда угодно.

В воздухе опять запахло настоящей весной, ветки на постепенно оживающих деревьях уже не казались такими голыми и безжизненными. Радуясь становившемуся все ярче солнышку, начинала зеленеть трава на газонах, и казалось, что вся природа чувствует скорое приближение настоящего праздника жизни и пробуждения.

С прошлой весны изменилось не многое – изменилось все. У Марины появился любимый, надежный, настоящий мужчина, с которым было тепло и легко. За его широкой спиной можно было ни о чем плохом не думать, и ни о чем не беспокоиться.

Она всегда поражалась, что у них совершенно одинаковое отношение ко всем культурным ценностям, а пристрастия удивительным образом совпадают и в музыке, и в кино, и в литературе. Они были почти сверстниками, Володя всего на два года старше, но он всегда казался ей мудрым, эрудированным, понимающим и образованным. Марина многому училась у него, а в некоторых вопросах могла и его чему-то научить. Они всё больше привыкали друг к другу, и все тяжелее им было расставаться. Если миф о двух половинках – правда, то они были двумя частями одного целого, часто даже думали синхронно.