Вернувшись к своему сожителю-портному, я увидал, что он ждал меня с таким нетерпением, точно сидел на горячих угольях.

– Я провел сегодняшнюю ночь в страшной о тебе тревоге, – сказал он, – боясь, что тебя растерзали дикие звери или что с тобою случилось какое-нибудь другое несчастье. Слава Богу, что ты благополучно вернулся домой.

Я поблагодарил его за душевное участие и ушел к себе в комнату. Только стал я размышлять о том, что со мною случилось, и бранить себя, что я ткнул кеббех, как в комнату ко мне вошел мой друг портной.

– Там, в лавку, – сказал он, – пришел какой-то незнакомец и спрашивает тебя. Он принес твои сандалии и топор, с которыми ходил к дровосекам и говорил им, что, отправляясь на молитву, он нашел их и желал бы знать, кому они принадлежат. Дровосеки и послали его к тебе. Он сидит там, в лавке, и потому иди к нему, поблагодари его и возьми свои сандалии и топор.

Услыхав это, я побледнел и совершенно изменился в лице, а в эту минуту пол моей комнаты разверзся, и передо мною восстал шайтан; он жестоко бил несчастную женщину, но та ни в чем не созналась, поэтому он взял топор и сандалии и сказал ей:

– Не будь я Джарджарисом, потомком дьяволов, если я не приведу сюда хозяина этого топора и сандалий.

Вследствие этого он, как было сказано выше, отправился к дровосекам и появился у меня в комнате, не дав мне времени опомниться. Он схватил меня и понесся со мною к тому месту, где стоял под землею дворец, куда и принес меня.

Тут я увидал прекрасную обнаженную женщину, с плеч которой текла кровь, и слезы закапали у меня из глаз. Шайтан же обратился к ней и сказал:

– Вот твой любовник, низкая женщина!

– Я его не знаю, – отвечала она, взглянув на меня, – и до настоящей минуты никогда его не видала.

– Так, несмотря на все мучения, ты не хочешь сознаться? – вскричал шайтан.

– Никогда в жизни, – отвечала она, – я прежде его не видала и считаю законными перед Богом сказать, что не могу ложно показывать против него.

– В таком случае если ты его не знаешь, – сказал он, – то возьми этот меч и отруби ему голову.

Она взяла мечи, подошла ко мне и остановилась передо мной, но я сделал ей знаки бровями, в то время как по щекам моим катились слезы. Она также безмолвно отвечала мне: ведь это произошло все из-за тебя… Я тоже показал ей глазами, что в такую тяжелую минуту можно меня и простить, и говорил это, выражаясь словами поэта:

Поняв меня, она тотчас же отбросила мечи, а шайтан, подав его мне, сказал:

– Отруби ей голову, и я освобожу тебя и ничего дурного тебе не сделаю.

– Хорошо, – отвечал я и, быстро подойдя к ней, поднял меч, а она посмотрела на меня, точно глазами хотела сказать, что она ничего дурного мне не сделала. Глаза мои наполнились слезами, и, отбросив меч, я сказал:

– Могущественный шайтан и храбрый герой! Если женщина, существо несовершенное по смыслу и религии, не считает себя вправе срубить мне голову, то могу ли я лишить ее жизни, тем более что я никогда в жизни не видывал ее? Я не сделаю этого, хотя бы мне пришлось испить чашу смерти и гибели.

– Так между вами существует любовное соглашение! – крикнул он и, схватив меч, отсек женщине одну руку, потом другую руку, затем правую ногу и левую ногу. Такими образом, четырьмя ударами он лишил ее оконечностей, а я глядел на него и ждал своей смерти. А она сделала мне знак глазами, и шайтан, заметив его, вскричал:

– Теперь ты провинилась своим оком! – и он одним ударом меча отрубил ей голову и, обратившись ко мне, продолжал:

– Нашими законами дозволяется убить жену, если она нам неверна. Я похитил эту женщину в день ее свадьбы, когда ей было двенадцать лет, и она не знала ни одного мужчины, кроме меня, и через каждые десять дней я проводил с нею одну ночь под видом чужеземца и теперь, узнав достоверно, что она мне неверна, я убил ее; что же касается тебя, то я не вполне уверен, что сообщник ее именно ты, хотя безнаказанным оставить тебя я не могу. Выбирай, какой вред я могу нанести тебе.

Услыхав это, о госпожа моя, я страшно обрадовался и, желая добиться его прощенья, сказал ему:

– Что же могу я выбрать?

– Выбирай, во что хочешь ты быть обращенным; в собаку, в осла или в обезьяну?

– Поистине, – отвечал я, – желал во что бы то ни стало добиться прощенья; если ты простишь меня, то Господь простит тебя в награду за то, что ты оказался милостив к мусульманину, который ничего тебе дурного не сделал.

Я унижался перед ним самым отвратительным образом и говорил:

– Прости меня, как добродетельный человек простил завистнику.

– А как это было? – спросил он.

Я рассказал ему следующую историю.

Знай, господин мой, что жил-был один человек, которому завидовали его соседи, и чем более соседи завидовали ему, тем более Господь посылал человеку этому успеха в делах. Так продолжалось много лет, и когда мелкие придирки завистника стали счастливцу нестерпимы, то он переехал в другое место, где протекал ручей, и выстроил там себе молельню, чтобы прославлять Господа. Кругом него собрались многочисленные факиры[79] и он приобрел между ними большое значение, так что народ со всех сторон стекался к нему, уповая на его святость; и слава его достигла до слуха его завистливого соседа, который, сев на лошадь, поехал навестить его. Благочестивый человек, увидав его, поклонился и был с ним в высшей степени вежлив.

– Я приехал сюда, чтобы сообщить тебе об очень для тебя выгодном деле, за которое я получу награду на небесах.

– Да наградит тебя Господь за это, – сказал ему благочестивый человек.

– В таком случае, – продолжал завистник, – прикажи факирам удалиться по кельям, потому что я не могу при посторонних говорить тебе об этом деле.

Факиры разошлись по кельям, а завистник просил его пойти с ним, чтобы поговорить дорогой. Когда они подошли к упомянутому ручью, завистник неожиданно спихнул туда своего соседа и ушел, думая, что он убил его.

Но в этом ручье жили шайтаны, которые приняли его и невредимым посадили на камень. Сделав это, они спросили друг у друга:

– Знаете этого человека?

– Нет, не знаем.

– Это тот человек, который уехал от завистника и поселился в здешних местах, в соседней молельне, откуда до нас доносятся его молитвы и чтение; когда же завистник услыхал о нем, то приехал к нему и бросил его в ручей. Слава этого человека достигла сегодня султана, и он предполагал завтра навестить его, чтобы поговорить о несчастии, обрушившемся на его дочь.

– А что случилось с его дочерью?

– Она сошла с ума, – отвечал один из шайтанов, – так как Меймун, сын Демдема, возгорел к ней любовью, и вылечить ее очень легко.

– Каким образом? – спросили его.

– У черной кошки, что живет с ним в молельне, – отвечал шайтан, – есть на хвосте маленькое белое пятно вроде серебряной монеты. С этого самого места надо взять семь волосков и этими волосками окурить больную, и шайтан вылетит из нее и не вернется более, так что она сразу исцелится, а нам надо непременно спасти благочестивого шейха.

С наступлением утра факиры увидали шейха, поднимавшегося из ручья, и в глазах их он приобрел еще большее значение. Вернувшись в молельню, он вытащил из кончика хвоста кошки семь волосков и положил их себе в бумажник. С восходом солнца к нему явился султан, и шейх, увидав его, обратился к нему с такой речью:

– О царь! Ты пришел ко мне для того, чтобы я вылечил твою дочь.