– Мы посланы к достопочтенному царю Индии, и потому не употребляйте с нами насилия.

– Мы теперь не на его земле, – отвечали они, – и не подданные его.

Они убили нескольких молодых людей, а остальные бежали, я тоже бежал, получив тяжелую рану; а арабы, несмотря на наше заявление, захватили все сокровища и подарки, которые мы везли.

Я шел, сам не зная куда и ничего не помня, пока не дошел до вершины горы, где отдохнул в пещере до следующего дня. На другой день я опять пустился в путь и пришел в цветущий город. Зима с холодами миновала, и наступила цветущая весна. Я очень был рад, придя в город, так как от ходьбы устал и побледнел. Наружность моя вследствие этого очень изменилась, но я не знал, куда направить свои стопы, и случайно пришел к портному, сидевшему у своей лавки. Я поклонился ему, и он ответил на мой поклон и приветствовал меня, пожелав мне всего хорошего, и спросил у меня, по какой причине пришел я в город. Вследствие этого я рассказал ему до мельчайших подробностей все, что со мною случилось. Он пожалел меня и затем сказал:

– О молодой человек! Не рассказывай о себе никому, так как я боюсь, что царь этого города сделает тебе что-нибудь: ведь он страшнейший враг твоего отца и способен на кровавую месть.

Он поставил передо мной еду и питье, и мы пошли вместе, и я проговорил с ним до ночи, когда он положил меня спать в каморке у лавки, дав мне постель и одеяло. Таким образом я прожил с ним три дня.

– Не знаешь ли ты какого-нибудь ремесла, – сказал, он, – на которое ты мог бы жить?[75]

– Я знаю законы, – отвечал, я, – разные науки, умею писать и знаю арифметику.

– Твои знания совершенно бесполезны в наших местах: у нас в городе никто понятия не имеет о науках и не умеет писать; здесь умеют только наживать деньги.

– Поистине, – отвечал я, – я ничего другого делать не умею.

– Ну так подпояшься, – сказал он мне, – возьми топор и веревку и пойди рубить дрова, и кормись на это, пока Господь не поможет тебе; но никому не рассказывай своей истории, чтобы тебя не убили.

Он купил мне топор и веревку и отправил меня с партией дровосеков, поручив им меня. Таким образом я отправился с ними и, нарубив дров, принес вязанку на голове и продал ее за полчервонца, часть которого истратил на еду, а часть отложил в сторону.

Так продолжал я работать в продолжение целого года, после чего однажды я пошел, по обыкновенно, рубить дрова и, увидав тропинку, около которой было много кустарника, годного для топлива, пошел по ней, и пришел к дереву, кругом которого я начал отрывать коренья. Вдруг топор мой ударился о медное кольцо. Я тотчас же расчистил кругом него землю и увидал, что оно приделано к деревянной двери, которую я и поднял. Под этой дверью оказалась лестница, и я спустился с нее. Внизу я нашел дверь во дворец, очень хорошо выстроенный, и, войдя туда, встретил женщину, прекрасную, как редкая жемчужина, при виде которой исчезли из души моей всякое горе и забота. Взглянув на нее, я пал ниц перед Создателем, создавшим такую прелесть и красоту в лице одного существа. Она же, взглянув на меня, спросила:

– Ты человек или шайтан?

– Человек, – отвечал я.

– Кто же привел тебя сюда, где я прожила двадцать пять лет, не видала лица человеческого?

Слова ее показались мне очень ласковыми, и я отвечал ей:

– О госпожа моя! Сам Бог привел меня к тебе, и я надеюсь, что Он когда-нибудь прекратит мое горе и страдание, – и я рассказал ей всю свою историю подробно. Она очень жалела меня и, заплакав, сказала:

– Я тоже расскажу тебе свою историю. Знай же, что я дочь царя из далекой части Индии, властелина Черных островов. Отец выдал меня за сына моего дяди, но в вечер моей свадьбы, во время пиршества, шайтан по имени Джарджарис похитил меня и, пролетев со мною по воздуху, спустился в это место, где все было приготовлено для меня: украшения, одежда, белье, обстановка, еда и питье; и он является ко мне каждые десять дней по разу и проводит здесь ночь. Он сказал мне, что в случае если мне будет что-нибудь нужно, то чтобы я рукою дотронулась до этих двух строчек, написанных на кеббехе[76], и, лишь только я прикасаюсь до них рукою, он тотчас же является ко мне. Прошло четыре дня с тех пор, как он в последний раз был у меня, и, следовательно, до его прихода остается еще шесть дней. Хочешь пробыть со мною эти пять дней и уйти за день до его прибытия?

– Хочу, – отвечал я, очень довольный этим предложением, а она встала и, взяв меня за руку, провела чрез дверь под аркой в маленькую, изящную ванну, где я снял с себя одежду, а она села пока на матрац. После этого она посадила меня рядом с собой и принесла мне шербета с сахаром и с мускусом и дала мне его выпить[77]; кроме того, она поставила передо мной кушанье и, после того как мы с нею поели, она сказала мне – ложись спать и отдохни, ты устал.

– Я заснул, о госпожа моя, и забыл все, что со мною приключилось, и когда я проснулся, я увидал, что она чешет мне ноги[78]. Я окликнул ее, и она села подле меня, и мы начали разговаривать,

– Клянусь Аллахом, – сказала она мне, – я изныла душою, живя здесь одна и не видя лица человеческого в продолжение двадцати пяти лет. Слава Господу, приславшему тебя ко мне.

Я поблагодарил ее за такие ласковые выражения, любовь проникла мне в душу, и я забыл все свои несчастия. Мы сели пить, и я пробыл с нею всю эту ночь, восхищаясь такой подругой, так как во всю свою жизнь я не видал женщины красивее ее, а утром, когда мы оба находились в каком-то упоенье, я спросил ее:

– Что же, взять мне тебя из этого подземного дворца и освободить от шайтана?

Но она засмеялась и отвечала:

– Будь доволен и сиди спокойно, так как из каждых десяти дней один будет принадлежать шайтану, а девять тебе.

Но я, увлекаемый страстью, стоял на своем.

– Вот я сейчас разобью этот кеббех с надписью, – говорил я, – и когда шайтан появится, то я убью его, так как мне предназначено убить шайтана.

Она умоляла меня отказаться от моего намерения, но я не обращал внимания на ее просьбы и с силой толкнул кеббех, а она тотчас же крикнула:

– А вот и шайтан! Разве я не предостерегала тебя? Ты навлек на меня несчастье, но спасайся и уходи тою же дорогой, какой пришел.

Страшно испугавшись, я забыл свои сандалии и топор и, поднявшись на две ступеньки, обернулся, чтобы захватить их, но увидал, что земля разверзлась, и из нее вышел шайтан самого ужасного вида.

– Зачем ты обеспокоила и даже встревожила меня, – сказал он, – какая беда приключилась с тобой?

– Никакой беды со мной не приключилось, – отвечала она, – мне только сделалось скучно, и я встала, чтобы достать вина, и нечаянно упала на кеббех.

– Врешь, подлая женщина! – крикнул он и, осмотревшись кругом, увидал сандалии и топор и сказал: – эти вещи могут принадлежать только мужчине. Кто был у тебя?

– Я до настоящей минуты не видала этих вещей, – отвечала она, – это, верно, ты принес их.

– Ты говоришь пустяки, и меня этим не убедишь, бесстыдная женщина! – сказал он, и, сдернув с нее одежду, он привязал ее по вытянутым рукам и ногам к четырем стойкам и начал бить, приказывая признаться в том, что случилось.

Не в силах будучи слышать ее раздиравшие крики, я с ужасом поспешно поднялся на лестницу, положил на место деревянную дверь и засыпал землею, как было засыпано прежде. Я горько раскаивался в своем поступке и, раздумывая об этой женщине, о ее красоте и о том, как этот негодяй мучил ее после того, что она прожила с ним двадцать пять лет, и что мучил он ее только из-за меня, и раздумывая в то же время об отце и его царстве, и каким образом я был доведен до того, что сделался дровосеком, я проговорил следующий стих: