— Ну а это — моя любимая сестрёнка.
— Ярослава, — девушка перебивает брата и сама представляется, пристально изучая меня, — а это мой муж, Артём. Я так рада, что Стас Вас привёз. А то мы уже пять Снегурочек отправили домой. Никто Нике не нравится.
— Когда вы успели? Вы же только сегодня прилетели из Штатов? — удивляюсь я, смотря в наглые зелёные глаза моего соседа. Он не успевает придумать новую ложь, как его сестричка снова берёт слово:
— Нет, мы прилетели сюда 26. Сразу как встретили Рождество в Нью-Йорке.
— Ты выдала меня с потрохами, — ругается Стас на Ярославу, а затем умоляюще смотрит на меня, — я просто немного исказил действительность.
— Говоря по-русски, ты меня обманул.
Но мы не успеваем поругаться окончательно, так как к нам уже летит маленькое белокурое чудо в белом воздушном платье. Со стулом. Который она ставит передо мной. Стас помогает ей туда взобраться. И она начинает рассказывать стихотворение:
Bells are ringing.
People singing.
New Year’s here.
New Year’s here
Happy, Happy New Year
Happy, Happy New Year
Let’s all cheer.
New Year’s here!
Красиво. Я мало, что понимаю, но думаю, что девочка молодец.
— А теперь с тебя подарок, — заканчивает она своё выступление и ожидая награды. В зелёных глазах горит нетерпение.
Только вот её родители так увлеклись разглядыванием меня, что забыли дать мне столь необходимую вещь. Придётся выкручиваться из того, что есть. Я тасую в мешке свои четыре банки. И дарю принцессе оливки. На её миленьком личике отображается вся горечь мира. Она смотрит своими полными слёз глазами на меня, затем Стаса и, наконец, на родителей. И начинает визжать. Именно, визжать. А затем бросается на пол и бьётся об него. Я слышала о таких приступах истерики у избалованных детей, но впервые сталкиваюсь с этим в живую. Все стараются успокоить ребёнка: мама целует, отец обещает новое платье, бабушка приносит откуда-то огромную Машу из мультфильма про озорную девочку и Медведя, а дедушка ложится рядом с ней и также бьётся об пол. Один лишь Стас, не отрываясь, смотрит на меня. Гадает, сейчас я убегу или через минуту. На его лице написано сожаление. Только непонятно, по моему ли поводу? Или из-за поведения его семейки. Теперь понятно, почему они так долго Снегурочку выбирали.
Я и правда желаю дать дёру, испугавшись такой реакции. Если бы мне, маленькой пятилетней девочке, подарили бы банку оливок, я бы тоже визжала, но от радости. Потому что тогда никто в деревни ни ел такие продукты. Некоторые о них даже и не слышали. Вполне возможно, что я не оценила бы специфический вкус данной прелести, но всё равно поскакала к своим подругам похвастаться. А после нисколько не кривясь съела бы всю банку прямо напротив Тимошкиного окна.
Так, ладно. Не буду же я портить себя вечер со Стасом из-за этой пигалицы. Надо брать ситуацию в руки.
— Что за слёзы? — пытаюсь я громоподобного басить, — ты прекрасно знаешь, что плохо вела себя в этом году. Поэтому не заслушиваешь ни куклу, ни… — пытаюсь выкрутиться я и слышу подсказку Стаса, — … ни айфон.
Зачем пятилетней девочке айфон?
Ника сразу умолкает. Даже глаза почти не покраснели.
— Но если ты сейчас извинишься за все свои плохие поступки, то возможно я и передумаю.
Она молчит. Может, я ошибаюсь, и она в этом году и жучка не прибила. Но паузу надо выдержать. Девчонка словно немая. Ей бы партизанкой быть. Скорее её родители признаются в создании МММ. Тогда я окончательно блефую и отбираю у Светланы Сергеевны Машу. Мой жест приводит капризу в чувство, и она признаётся во всём: в выкидывании утренней овсянки в унитаз, в поедании сладостей по ночам, в пропаже отцовских документов, которые она обменяла на спиннер, в использование дорогой материнской косметики, в драке с какой-то Энджелой, в обзывании старого садовника пердуном, в поцелуе с неким Метью (он её одноклассник, именно этот поцелуй и стал поводом к драке) и многом другом. Судя по недобрым взглядам её родителей, Машу она получит через год. А айфон лет в восемнадцать.
Ну что ж, моя миссия выполнена, пора и домой. Тем более телефон постоянно вибрирует в кармане: или мама ищет меня, или Ася — свой костюм. И только я открываю рот, чтобы попрощаться, как Стас меня опережает:
— А теперь можно и поужинать. Думаю, Снегурочка не откажется и поест вместе с нами?
Он внимательно смотрит в глаза. Ясно, что не даст мне просто так уйти.
— Если вы не против, — оглядываю его родных.
— Они только за, — вместо них говорит парень.
— Тогда мне нужно в ванную.
— Я провожу.
И вот я мою руки в шикарной уборной: отделанная деревянными панелями, на полу паркет, на потолке лепнина. Всё выдержана в бело-золотом стиле. У маленького оконца стоит ванна на ножках. При входе висит зеркало овальной формы. Смотрюсь в него. Выгляжу очень даже неплохо, лишь тушь немного потекла и помада почти стёрлась. Разводы подтираю. Что касается губ, то они и так неплохо смотрятся. Снимаю кокошник и пелерину. Теперь не так жарко. Проверяю свой телефон: два пропущенных от Аси и три от мамы. Подруге отправляю сообщение "Надо было срочно уйти домой. Костюм принесу чуть позже. Не уходи из школы, я оставила там свои вещи". Маме — "Я у Аси. Решили немного отметить удачное выступление. Скоро буду дома".
Выхожу из ванны и вижу Стаса, ожидающего меня. Он стоит, опираясь на косяк, руки в карманах. Увидев меня, парень так улыбается, что аж коленки трясутся. Эта ангельская улыбка скрывает дьявольские желания.
— Хочешь, проведу экскурсию по дому? — спрашивает он.
— Хочешь похвалиться?
Улыбка медленно сползает. Видимо, мои слова задевают парня. Но извиняться не буду.
— Когда ты так говоришь, то сразу напоминаешь нашу соседку. Она тоже вчера высказала мне много неприятных вещей.
Я напрягаюсь. Язык мой враг.
— Ты тоже считаешь меня зажравшимся олигаршонком? — Завьялов внимательно всматривается в мои глаза.
— Если только слегка.
Стас разочарованно выдыхает.
— Зря. Во-первых, мы никакие не олигархи, во-вторых, у нас даже третий этаж не отделан.
— У большинства вообще нет третьих этажей.
— Согласен. Но что же, мне теперь стыдится своего достатка? Мои родители сами всего достигли, и нас с сестрой учили жить также. Конечно, Ярослава Нику избаловала. Но она сама уехала в Нью-Йорк в 20 лет, работала официанткой прежде чем устроиться в крупную компанию, училась по вечерам, только лишь спустя годы стала профессиональным юристом. А я продолжаю дело отца. И очень даже неплохо. Увеличил наш капитал в полтора раза.
С одной стороны, он прав, но с другой, нет. Это же родители дали им стартовую базу: выучили в престижных университетах, отправляли путешествовать, знакомили с нужными людьми. Но спорить больше не хочется, поэтому я перевожу тему:
— Давай вместо экскурсии по дому ты покажешь свою комнату.
— Я вообще-то здесь не постоянно живу. У меня есть своя квартира. А комнатой пользуюсь лишь для ночёвок.
— И что?
— Она не совсем моя. Скорее моя в мамином исполнении. Понимаешь?
— Ага. Тем интереснее.
Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. Комната Стаса в три раза больше моей. На стенах бежевые с золотыми узорами обои из шёлкографии. Мебель сделана под старину. В тоже время на стене висит огромный телевизор. А на деревянном столе стоит ноутбук. На полу мягкий белоснежный ковёр. Но самое впечатляющее здесь — это панорамные окна вместо задней стены.
Я замечаю фотографии маленького Стаса, развешенные по стенам.
— Ты носил очки и брекеты?
Он так мило смущается:
— Ну да. Все носили, — оправдывается он.
— Нет, не все. У меня таких проблем не было.
У меня проблемы с телесами были.
Я разглядываю типичного ботаника: щупленький, сутулый мальчик с горшком на голове в огромных окулярах и двумя полосками железяк на зубах. И смеюсь.
