Беседа Игнатия с императором была записана учениками Игнатия и сохранилась. Узнав, что перед ним христианский епископ, Траян спросил, не злой ли он демон, который нарушает законы государства и побуждает к этому других, ввергая их в погибель. В этом вопросе слышался упрек хорошего властителя плохому гражданину, сеявшему смуту в собственной стране. Траян пришел к власти после многих лет гражданской войны, едва не погубившей государство, и выше всего ценил закон и порядок, который Игнатий так непатриотично нарушал. Но Игнатий перевел разговор на религиозную тему: в вопросе императора он услышал прежде всего слово «демон» и возразил, что если он и зол, то как раз против демонов, которые «бегут от рабов Божьих». На вопрос, почему его зовут Богоносцем, епископ объяснил, что носит в сердце Бога. «Но и мы имеем в душе богов, которые нас защищают», – возразил Траян. «Это не боги, а демоны. Бог же один – Иисус Христос, сын Божий, в царство Которого я стремлюсь». «Не то ли это Христос, что был распят при Понтии Пилате?» «Да, Тот, и вместе с ним распяты были мои грехи и ненависть демонов». Беседа со святым старцем ни в чем не убедила императора, и после разговора он постановил: «Повелеваем Игнатия, который говорит, что носит в себе Распятого, отвести в оковах в Рим под воинской стражей и предать на съедение зверям для забавы народа». Игнатий, выслушав приговор, выразил радость и возблагодарил Господа за то, что Тот удостоил его такой же участи, что и апостола Павла.

В Рим Игнатия отправили с охраной из десяти солдат, о которых Игнатий отзывался как о «леопардах», настолько они были суровы и жестоки («Я уже борюсь со зверями», – писал он в одном их писем). Несмотря на трудность и продолжительность пути, никакого особого транспорта государственным преступникам не полагалось: самостоятельно добравшись пешком от Антиохии до Селевкии, узник и его конвоиры сели на попутный корабль и «после многих страданий» прибыли в Смирну. Здесь Игнатий написал часть своих знаменитых посланий, одно из которых было направлено с друзьями в Рим. Это последнее имеет точную дату – оно помечено девятым днем перед сентябрьскими календами, т. е. 24 августа 107 года. Обращаясь к римлянам, Игнатий умолял не делать ничего, чтобы избавить или отдалить его от мученичества. Он сравнивал себя с пшеницей, которую надо измелить зубами зверей, чтобы получился хлеб. Пусть внутренности зверей станут его могилой и не оставят ничего от его тела, чтобы и после смерти ему не быть никому в тягость. Он выражал надежду, что звери окажутся достаточно свирепыми, чтобы наброситься на него и растерзать, – а то бывали случаи, когда они от сытости или лени отказывались пожирать жертву. Если так случится, он сам заманит их к себе и заставит его съесть. «О, только бы не лишиться мне своих зверей!» Он упрашивал не отговаривать его и не спасать своей неуместной любовью, потому что сам знает, что для него лучше; и если даже он сам потом будет просить об ином, они должны его не слушать, а верить тому, что написано в этом письме. Он говорил, что жизнь для него смерть, а смерть – жизнь, и что только теперь он становится учеником Христовым, рождаясь в Его жизнь через мучение. «Не хочу больше жить жизнью человеков». Тот, кто сам имеет в себе Христа, поймет его и не будет мешать тому, чем он теперь занят. «Пусть будет огонь и крест, и пусть на меня набросятся звери, пусть мне выдергивают кости, отрезают конечности, уничтожат все мое, тело, пусть я испытаю дьявольскую муку, пусть все это произойдет со мной, – лишь бы достигнуть мне Иисуса Христа».

Вместо того, чтобы быстро доплыть морским путем в Рим, солдаты выбрали гораздо более длинный путь: в македонские Филиппы, пешком через Македонию и Эпир, затем из порта Эпидамна снова на корабль и морем в Италию. Христианского епископа всенародно везли на мученичество: такое событие не могло остаться незамеченным. На протяжении всего его маршрута к нему собирались делегации местных церквей, чтобы поприветствовать и почтить будущего мученика. Его крестный путь превратился в триумфальное шествие: Иоанн Златоуст писал, что он шел с востока на запад «как некое солнце». Одним из немногих полезных качеств «леопардов» оказалось сребролюбие: благодаря деньгам, заплаченным христианами, Игнатий пользовался относительной свободой. Находясь в узилище, он мог общаться с братьями по вере, в его темнице даже устраивали вечери любви.

Ближе к концу его путешествие как бы ускоряется: дует попутный ветер, солдаты торопятся в Рим, корабль проносит мимо Путеол, где когда-то высадился Павел, и сам Игнатий стремится к развязке этого долгого путешествия на казнь. Наконец, они причалили в Порто, близ Рима, откуда быстро донеслась весть, что уже привезли какого-то христианского епископа на съедение зверям. Солдатам надо было торопиться, время поджимало: почти заканчивались праздники Сатурналий, и игры должны были скоро завершиться. Местные христиане, вышедшие приветствовать будущего мученика, еще надеялись отговорить толпу от кровавой забавы, но Игнатий уговорил их этого не делать. Вместе с ними он преклонил колени и обратился к Богу с молитвой прекратить гонения на христиан и сохранить любовь между братьями по вере. После этого Игнатия повели на ристалище в Рим.

В амфитеатре собралось уже множество народа: это был особенно торжественный день празднеств, условно называвшийся «тринадцатым». Игнатия втолкнули в клетку со зверями. То, чего он опасался, не произошло: львы охотно и быстро набросились на него и мгновенно съели. Это случилось 20 декабря 107 года или, по римскому летоисчислению, в тринадцатый день перед январскими календами. После казни спутники Игнатия и местные христиане провели ночь в молитвах и слезах, а когда они заснули, некоторым из них во сне явился Игнатий, весь покрытый потом, словно по окончании тяжкого труда. После мученической смерти от его тела осталось только несколько костей, которые были собраны христианами, бережно завернуты в льняное полотно и отвезены в Антиохию. Останки Игнатия были погребены в Антиохии на городском кладбище, за дафнийскими вратами. Позже, в VIII веке, когда Антиохию захватили персы, мощи святого Игнатия успели вывезти и перенесли их в Климентовскую церковь в Риме, где они покоятся и до сих пор.

В своих посланиях Игнатий ревностно обличал современных ему еретиков – иудействующих и докетов, призывая христиан ради сохранения единомыслия объединяться вокруг епископов. Однако он призывал молиться и за неверующих и заблудших, поскольку они еще могут покаяться. Игнатий старался меньше говорить о божественных тайнах («Многое разумею я о Боге, но смиряю себя, чтобы не погибнуть от тщеславия») и считал, что можно исповедовать Христа не через слово, а через молчание: «Лучше молчать и быть, чем говорить и не быть». Призывая к твердости и мужеству («Стой твердо, как наковальня, по которой бьют»), он сравнивал христианина с вооруженным воином, для которого крещение – это щит, вера – шлем, любовь – копье, а терпение – полное вооружение.

После смерти Траяна новые императоры династии Антонинов продолжали его линию. Адриан внес в рескрипт Траяна важную поправку: христиан можно было наказывать только за конкретные преступления, а не за само вероисповедание. Вот что он написал в письме к Минуцию Фундану: «Если жители провинции открыто желают вести дело против христиан и в состоянии будут на суде уличить их, то я им этого не запрещаю; только крики и вопли не дозволяются. Во всяком случае, если кто пожелает обвинить их, то нужно справедливо расследовать возводимые на них обвинения. Таким образом, если кто обвинит вышеупомянутых людей и докажет, что они делают что-нибудь противозаконное, то ты наложишь наказание, смотря по силе преступления. Но, если кто обвинит кого-нибудь из них и окажется клеветником, клянусь Геркулесом, ты должен наказать его за такое негодное дело». Под «криками и воплями» император подразумевал римский закон, согласно которому никого нельзя было осуждать в отсутствии конкретного обвинителя, по одним только крикам из толпы. О том, что это правило соблюдалось не всегда, свидетельствует судьба еще одного раннего христианского мученика – Поликарпа Смирнского.