Усадив Мика к себе на грудь, Тата погладила его бороду.

— Вот, Мик, мы и едем! А куда? Сама толком не знаю, — зашептала она. Видишь, какая я взбалмошная девчонка! Обещала отвезти тебя к теплому морю. Там бы ты погрел на пляже свои старые кости, полюбовался на Ай-Петри, Кара-Даг. Пошли бы мы с тобой по берегу искать гриновский Зурбаган или Каперну, где мечтательная Ассоль смотрит в морскую даль и ждет, когда из-за горизонта появятся алые паруса «Секрета»… — Тата с сожалением вздохнула. — Ничего этого не будет, мой дорогой старикашка. Обманула я тебя, потащилась за Игорем к черту на кулички. Теперь провялимся и высохнем, как вобла, будем грызть пыльные сухари и пить тухлую воду из бурдюков, а по ночам наслаждаться шакальими концертами.

Тата подумала и встрепенулась:

— А что, собственно говоря, нам мешает отправиться в Крым? Возьмем да и вернемся. Проводим парней до пустыни, а сами — назад с этой же машиной. Как ты думаешь, а?

Потом с сожалением покачала головой:

— Не одобряешь? Скажешь — дезертирство, предательство по отношению к товарищам. — Вздохнула. — Конечно, ты не способен на такие пакости, и теперь нам придется «испить чашу до дна». Ну что же, раз ты такой несговорчивый, то ступай-ка спать.

Тата сунула Мика в карман, повернулась на бок и накрылась одеялом.

На третий день газик обогнул скалистую сопку и, выскочив на пологий склон, покатился по раскинувшейся до самого горизонта выгорающей желтой степи.

Куда девались прохлада и аромат горных лугов! Друзьям показалось, что они опускаются в гигантскую духовку.

Солнце, приятно согревавшее их на высокогорье, теперь повисло над головой раскаленным добела шаром. Пришлось остановиться и натянуть на машину тент. Но и в его тени было не легче. Горячий суховей, казалось, выдувал из организма всю влагу. Во рту пересыхало. Пить!

Алексей знал, что в такую жару, чем больше пьешь, тем сильнее одолевает жажда, но, несмотря на его предупреждения, молодые люди, поминутно прикладывались к канистре с теплой, припахивающей бензином водой.

От глинистой, поросшей кое-где полынью, почвы полыхало зноем. Машина остановилась. Закипел радиатор.

— Привал, ребята! Чай готов! — раздался бодрый Васин возглас.

На загорелого, словно прокопченного паренька жара, видно, не действовала. Обжигаясь свистящим паром, он снял пробку радиатора. Алексей вылез из кузова и подал ему канистру с водой.

Остальные, окончательно разморенные жарой, остались в машине. Обливаясь потом, они вяло перебрасывались репликами по поводу «дьявольской жары» и «чертова пекла», Коренной горожанин Лева, высоко ценивший «блага цивилизации», в душе ругался на чем свет стоит.

Наполнив радиатор, Вася вылил остаток воды на себя и забросил канистру в кузов.

— С такими далеко не уйдешь. Ишь как раскисли! — шепнул он Алексею.

Тот усмехнулся:

— Это с непривычки. Ребята крепкие, не спасуют. — И, подмигнув сидящей в кабине Тате, громко спросил:

— Так, что ли?

— А? — не поняла она вопроса.

— Вот тебе и «а». Поехали!

Последние дни пути показались друзьям бесконечными. От жестокой тряски по степному бездорожью ломило тело. Едкая солончаковая пыль вызывала зуд и жжение. Утомившиеся за день эфовцы засыпали, как только машина останавливалась на ночевку, а перед рассветом просыпались, дрожа от холода. Температура, днем доходившая до плюс сорока, к утру резко падала.

Все обрадовались, когда на горизонте появилась желтая полоска песчаных бугров.

Свернув по чуть заметной колее, Вася повел газик вдоль барханов, и после полудня они подъехали к расположенному у степного озера Хара-сомону, небольшому поселку на границе песчаной пустыни.

Араты, жители поселка, удивленные появлением чужой машины в этих глухих местах, встретили эфовцев гостеприимно. В честь такого события они зарезали несколько баранов и пригласили друзей на отдых в юрту.

Расположившись на мягкой кошме, Алексей стал рассказывать аратам о цели похода. Тата переводила.

Представитель местной власти Харагшан, молодой монгол с красивым суровым лицом и проницательными глазами, внимательно слушал, изредка одобрительно кивая головой. Когда все стало ясно, он посоветовался со стариками, чем можно помочь гостям.

Монголы были настроены благожелательно, и Алексей, при помощи бойко объяснявшейся с ними Таты, быстро договорился о найме верблюдов. За умеренную плату нашли и проводника — пожилого арата Дамбу, исходившего пустыню вдоль и поперек. Погонщиком верблюдов вызвался идти сумрачный молчаливый Сорджи.

Пока велись переговоры, поспело и угощение. После прохладного кумыса подали на большом блюде дымящуюся вареную баранину. Ни вилок, ни ложек не было. Есть мясо полагалось руками.

Алексей, знакомый с восточными обычаями, сел, скрестив ноги, на кошму у низкого круглого стола и вместе с монголами принялся за еду. Васю и Прохора тоже не пришлось уговаривать. Остальные эфовцы замялись.

— Ешьте, пока не поздно, а то потом пожалеете, — поторопил их Алексей.

Заметив, как быстро опустошается блюдо, Лева засучил рукава и подсел к столу.

— Лучше переесть, чем недоспать. А посему не будем медлить, — сказал он, вылавливая пальцами самый большой кусок мяса.

Игорь с Татой переглянулись и, отбросив щепетильность, тоже присоединились к «общему котлу».

Когда с бараниной было покончено, подали пиалы с крепким солоноватым чаем. Его заправили молоком и пили без сахара.

После сытного обеда Алексей стал расспрашивать аратов про Лу-Хото, но никто из них толком не знал об истории затерянных в песках развалин древнего города.

Дамба посоветовал спросить об этом старого ламу, живущего в кумирне на противоположной стороне озера.

Поблагодарив хозяев за угощение, друзья распростились с шофером Васей и отправились к берегу озера разбивать лагерь. Было решено сделать здесь остановку суток на двое, чтобы отдохнуть и хорошо подготовиться к выходу в пустыню.

Слабый огонек светильника то вспыхивал, то затухал, словно ему было не под силу бороться с наползающим из углов кумирни густым мраком.

Тени метались по стенам. Красноватые блики падали на чуть видное в темноте изваяние Будды. В такие моменты каменная статуя как бы оживала. Халцедоновые глаза поблескивали, а плотно сжатые губы будто шевелились.

У ног Будды, на войлочном коврике, сидел высохший, как мумия, лама. Его поза точно копировала позу статуи. Старик, казалось, дремал. Но вот он медленно поднял веки. Тускло блеснули слезящиеся глаза.

Алексей с Татой низко ему поклонились.

— О, светоч разума! — заговорила по-монгольски Тата. — Прими, мудрейший, скромные подарки от тех, кто идет к мертвому городу Великого Дракона.

Почтительно склонившись, она подошла к ламе и положила перед ним шкатулку палехской работы, будильник «Мир» и две банки сгущенного молока.

Глаза старика на миг оживились, но он тут же опустил веки и жестом пригласил гостей сесть.

Те опустились на кошму. Алексей заметил, что лама не такой уж безразличный и невозмутимый, каким хочет казаться. Из-под полуопущенных век он внимательно рассматривал нежданных посетителей.

Некоторое время никто не нарушал тишину. Затем раздался негромкий хриплый голос. По восточному обычаю лама начал спрашивать гостей: хорошо ли они себя чувствуют, здоровы ли их родственники и верблюды, удачны ли их дела?

Тата отвечала не спеша, степенно. Потом осведомилась примерно о том же. Когда с этим обязательным ритуалом вежливости было покончено, старый лама, по просьбе гостей, стал рассказывать о Лу-Хото. Тата тут же вполголоса переводила Алексею. Из слов ламы они узнали, что к этим развалинам путь нелегкий и опасный, что в Лу-Хото обитают души погибших от гнева Великого Дракона и встреча с ними не сулит ничего хорошего.

Когда же Тата спросила, далеко ли от Лу-Хото пещера Великого Дракона и как туда пройти, старик пришел в сильное возбуждение. Тревожить покой Великого Дракона — страшное святотатство! Каждый, кто попытается это сделать, неминуемо погибнет и навлечет несчастье на весь свой род. Из тех гор еще никто не возвращался живым.