Скоро я понял, почему хозяева замка не хотят нанимать прислугу из деревень — элементарное высокомерие. Большинство художников мнили себя выше всех, и на то причины у них имелись, ведь, в конце концов, мир сотворил первый великий художник. Они просто не хотели видеть чернь в своём дворце искусств.
Не знаю, каково быть слугой в других замках, но во дворце роз меня работа никогда не выматывала. Большую часть дел на себя с радостью брала стеклянноглазая прислуга. Помыв утром несколько окон и приготовив завтрак, я был предоставлен себе на весь оставшийся день, который посвящал чтению в библиотеке и прогулкам в розовом саду. Пара букварей и один добрый студент обучили меня читать, и я с головой погрузился в книги. Узнав основы истории и этики, я решил поговорить с милой создательницей, увы, сделать это оказалось не так просто, как хотелось бы. Она относилась к лучшим ученицам и занималась вместе с дрянным мальчишкой в верхнем саду, куда мне путь был закрыт.
Неожиданное мне на помощь пришёл человек, которого я раньше считал глупым чудаком, а он оказался довольно проницательным и понимающим товарищем. Другие преподаватели относились к нему с пренебрежением и некоторой ненавистью, позже я узнал почему.
Борян Аль Баян со мной почти не говорил, просто подошёл и сказал, что теперь я буду работать в верхнем саду. Я был ему бесконечно благодарен за такой дар!
Новая работа явилась мне раем на земле! Я весь день проводил, утопая в пышно цветущих розах. Иногда приходилось поливать их и пропалывать землю для моих маленьких принцесс, но то было в радость. Во время отдыха от трудов я мог сквозь кусты подсматривать за любимой незнакомкой. Она проводила почти всё время вместе с дрянным мальчишкой, которому доставались все похвалы Адрианы и неких хранительниц — одинаковых на лицо омерзительных старух, от которых разило чем-то зловещим, древним.
Картины Аристофана напоминали часы, идеально точные и механически выверенные часы. В них не было души, эмоций, и дело не в том, что мальчишка бездарность. Его убедили в том, что он — непревзойдённый гений, а он с охотой поверил. Техника его была совершенна, а вот всё остальное…
Незнакомку оставляли одну ровно на два часа между полуднем и обедом, когда Адриана Фэйт давала специальные уроки своему любимчику в собственном кабинете. Спустя неделю работы в верхнем саду, я отважился на разговор. Как бы ни пытался я успокоиться — сердце не прекращало отбивать военный марш.
— Здравствуйте, госпожа. — Я вёл себя максимально похоже на других слуг, чтобы не вызвать паники — художники боялись вышедших из-под контроля картин. К счастью, она не испугалась, когда я вышел из тени кустов.
— Какая же я тебе госпожа! Я Люсия, можно просто Люси. — Ответила она и розарий наполнил звон серебряных колокольчиков её смеха. В знак приветствия она сделала милый реверанс.
— Я хотел поблагодарить вас за… — Она приставила палец к моим губам и даже немного испугалась.
— Тихо! Никто не должен знать, что у тебя есть душа. Рисовать такие картины запретили давным-давно! Я сглупила, не подумала, но ни о чём не жалею. Мне не хотелось, чтобы у нас во дворце поселился ещё один на вид опрятный, но внутри пустой слуга. Здесь так давно не было настоящих людей…
— Но почему? Почему нельзя дарить душу? Не могу себе представить, что на свете может быть прекраснее, чем жизнь! Неужели здесь лишь сухие скупцы нашли приют? — Спросил я, она лишь опустила глаза, ей такое известно не было.
Мой взгляд упал на картину, над которой она работала — дом, созданный бесчисленными переплетениями деревьев и лоз, жилище самой природы. Она заметила, куда я смотрю, и засмущалась.
— Она пока не готова, нужно доделать небо и сделать картину мрачнее.
— Зачем мрачнее? Это же чудесная картина! Цвета такие яркие и тёплые, я хочу жить в этом древесном доме! Ты замечательно рисуешь, скоро станешь новой великой художницей?
— Нет… — Погрустнела она — Великим художником будет Аристофан, кураторы и хранительницы давно сделали выбор — трое «за», один «против». — Она старалась скрыть печаль в голосе, но не вышло. — Мои картины тут хорошими не считают. Я рисую, что хочу, а не то, что надо. Может, если бы я смирилась, то и опередила бы Аристофана, но нет. Лучше я буду рисовать, что люблю, и останусь простой ученицей. По крайней мере, я останусь собой. — Серьёзно заключила она.
— Но почему?! Неужели воображение, это не самое главное для художника? Я видел картины мальчишки, они сухие и бездушные, его портреты будто оценивают зрителя и всегда остаются со своими недовольными постными рожами! Я читал о художниках прошлого, только лучшим мечтателям в руки попадала великая кисть!
— Ты пока ещё такой глупенький. — Сказала Люсия и провела ладонью по моей щеке, помню бархат её кожи и ласку в глазах. — Хоть и выглядишь взрослым, но в душе ребёнок. Учитель доверил мне секрет души. Способ сделать нарисованного человека живым. У меня получилось и ничего мне больше не надо, у меня есть ты. Моё дитя.
Мы смотрели друг на друга и не могли оторвать взгляда. Она не могла не любить меня, хороший творец всегда наполнен нежной и безграничной любовью к своему произведению. Я тоже любил её, но не как любовник или брат, это было нечто большее. Она была тем единственным человеком, который не считал меня предметом, инструментом, который можно в любой момент выкинуть и заменить на другой поновее. Мы сблизились. Я нежно уложил её в тень раскидистого розового куста, мы целовались и смотрели на цветы. Заплутавшая мысль прервала нас, и я немного раздражённо выпалил:
— И почему всё-таки Аристофан, я знаю, ты лучше него! — Воскликнул я.
— Милый, уже давно не имеет значения, кто лучше. Выбирают самого послушного, марионетку. В нас пытаются выжечь всю радость и любовь. Некоторые остаются собой, и не проходят дальнейший отбор, просто селятся в академии или уезжают куда-нибудь в поисках новой жизни. Я тут уже пять лет, прибыла с морозных островов. Нашу страну нарисовал второй великий художник — страна вечных льдов и брызжущих светом холмов! У нас не тает снег даже в жару. Пока мы не побывали в других странах, вообще не подозревали, что живём в таком чудесном месте! Папа перед отъездом подарил мне сердце… Первые художники были лучше всех, они создали самые прекрасные и непонятные разуму места! А потом что-то случилось. Наверное, нечто ужасное. Нам не говорят что. С того времени великими художниками управляют, кисть выдают только на пару часов в неделю и пристально следят за процессом. В этом замешаны правители пяти островов, кураторы, преподаватели. Ничего изменить нельзя. Остаётся надеяться, что они делают это ради мира и процветания. — Люсия замолчала и взялась за кисти. — Хватит о грустном! Хочешь научиться рисовать?
— Ч-что? Разве мне можно? — Я немного оторопел от такого предложения.
— Конечно, нельзя! Но только твоё существование — одно большое нарушение, так что можно наплевать на правила ещё разок, Адриана всё равно вернётся не раньше, чем через час!
Люсия научила меня рисовать, показала основы. В тот день я обрёл своё призвание! Тысячи безумных фантазий ежесекундно посещали мою голову, я не успевал зарисовывать все идеи!
Краски и холсты приходилось тщательно прятать, узнай кто, чем я занимаюсь — убили бы на месте. Люсия показала мне потайной проход на верхушку одной из смотровых башен. Я выбирался туда каждый день в полночь и рисовал до появления первых лучей солнца, спать приходилось уже днём, во время работы. Иногда ко мне приходила она, и мы рисовали вместе. Она очень любила луну и ночную прохладу. Мы обустроили ту башню, как наш маленький рай. Два мольберта, столик, который не составило труда украсть, и фаза с фруктами на нём. Люсия ела очень мало, а потому была тонка и легка, как пушинка — я носил её на руках. Это было не та грация, которая свойственна детским куклам, она скорее напоминала мне творение голубых лучей. Прозрачное и завораживающее. Она танцевала для меня, она знала очень много танцев. Однажды я тоже решил заучить несколько, и нечаянно выбрал самый неудачный — джигу. Она так смеялась, когда после её пламенного фламенко я стал отплясывать лучше любого залихвацкого морского волка! Ко всему прочему ещё грянул дождь, и мы уже вместе танцевали джигу, мокрые и счастливые в свете луны, танцующие под дождём, ни о чём не думающие.
