— Он врёт! Я спас жизнь тому человеку! — Разрезал воздух крик барона.

— Верно. Но сначала он его изуродовал странными знаками, хотел получить мёртвое тело, чтобы воскресить Раймона, и чтобы ты, Аль Баян, был ему должен. — Гвоздь окончательно вошёл в крышку гроба.

Аль Баян молчал, только мотал головой и массировал виски. Слова Адрианы, тогда, перед стеной, они повторялись в его голове снова и снова: «Чтоб Фон Грейс и одной ногой в академии не был. Он соблазнился, освободил души и согласился на сделку Лиса. Я знаю таких, как он. Амбициозные, хитрые и подлые — не надо нам больше такого».

Эдвард было хотел оправдаться, но чародей взмахнул подолами халата и мощный порыв ветра сбил барона с ног, тот старался кричать, но лишь беззвучно открывал и закрывал рот, не силах перебороть ветер.

— Ты спас меня, и тот твой поступок меня ослепил. Я думал — ты лучший человек на свете, мой друг. Но сколько мы не говорили — ты лишь пытался вызнать тайны магии и секреты силы… Ты даже не спросил, что я люблю, как я жил. Я очень хотел быть твоим другом. Верь не верь, а хотел. Я так долго был одинок, что как мальчишка лип к тебе, узнавал тебя, но ты не хотел открываться. Я видел, как ты убивал в Тассоре во время революции: «Нет, он просто запутался! Его сбили с пути! Я отвезу его в Аурелион и там всё будет хорошо, он ведь лучший человек». Потом я узнал, что начал ты убивать сам. Что погубил чуть ли не сотню человек! Но и тогда я тебя простил: «У него было тяжёлое детство! Он рос в ненависти! Он исправится, я стану ему лучшим другом». Адриана рассказала мне, что ты принял сделку лиса. «Он случайно! Он освободил души, это же прекрасно! Его загнали в угол, не дали выбора. Мы всё решим, я помогу ему, он случайно…» — утешил в последний раз я себя. А теперь, ты лежишь передо мной. И уже здесь ты чуть не убил человека. Не будь рядом поэта — ты бы закончил начатое. Я больше не могу тебя прощать… — Аль Баян выглядел неприступной бесчувственной крепостью, которая, однако, готова была в любой момент пойти водяными трещинами… И всё же она была неприступна.

Чародей снял с пальца изумрудный перстень и бросил к ногам барона.

— Драгоценный камень — награда за спасение. Новая чудная страна — награда за спасение. Я ничего больше тебе не должен, барон Эдвард Фон Грейс. Властью куратора я изгоняю тебя из Аурелионской академии художеств. Ты не ступишь на эту гору, ты не постучишь в эти ворота и никогда даже не взглянешь на великую кисть. Такие, как ты великими художниками не становятся!

Аль Баян закричал, запел, и ураган выкинул барона на сырую ночную дорогу и с грохотом захлопнул ворота.

Пели сверчки. Капал тёплый летний дождь. На небо высыпались тысячи крохотных звёздочек. Эдвард остался совсем один. Снова.

***

Фон Грейс горел. Он видел, как обугливается его кожа, и проступает плоть. Жар и холод воедино, его тело пронзали миллионы раскалённых игл, они впивались и медленно входили внутрь, у барона уже не было сил кричать. Он ничего не мог поделать, перед глазами стояла пугающая картина — все дурные воспоминания нахлынули разом вместе с болью. Вся жизнь — одно сплошное дурное воспоминание, с редкими просветами.

Тихое вечернее небо, Эдвард всё ещё лежал на земле совершенно здоровый.

— Долг Эдвард… Долг. — Прокрался к уху тихий шёпот.

Барон с трудом поднялся на ноги. В голове сразу помутилось и он чуть снова не упал — успел схватиться за растущую рядом берёзу.

— Увидь я себя сейчас со стороны, решил бы, что оборванец какой-то безродный. — Заключил вслух барон, людей в округе не наблюдалось, и он решил применить свой любимый способ поиска выхода из трудной ситуации — разговор с самым верным человеком, то есть с самим собой.

— Можно прибиться с местным крестьянам и пахать землю, вроде неплохо живут… — Предложил первый голос.

— Водиться с крестьянами? Им можно кинуть подачку, но никак не жить с этими смердящими ничтожествами! — Возмутился второй голос.

— А чем ты лучше них? Твоя земля далеко, да и титула наверняка уже лишили. За душой ни гроша, кроме дарёного колечка, одежда походит на те балахоны, которые по осени носят пугала в полях. Почему нельзя просто смириться со своей обычностью и спокойно жить? — Высказал аргумент первый голос.

— Обычностью? Ты сказал обычностью?! В моих жилах течёт королевская кровь! Я имею право рождения быть выше других! Мой ум острее, а манеры изысканнее. Я не могу жить среди дубоголовых крестьян! Я достоен великой кисти! Кто, если не я?

— Ты хочешь кисть? А ты не думал, что есть люди талантливее и достойнее тебя? Ты, Эдвард, не центр вселенной и не великий художник!

— Заткнись. Были люди, считавшие себя достойнее — все с пеной у рта корчились в предсмертных судорогах. Я хотел получить кисть по-хорошему, сотворить прекрасное, ибо право имею рождением дарованное! Пришла пора действовать по старинке. — Пробасил второй голос, Эдвард нервно захихикал.

— Я удаляюсь, не хочешь быть счастливым — не будь. Хочешь потерять голову в очередной бессмысленной битве? Пожалуйста! Только помни, спать спокойно не сможешь, пока не вернёшь долг лису. А когда вернёшь, я позабочусь, чтобы совесть съела тебя с потрохами. — На этой фразе первый голос исчез и больше в голову Эдварда никогда не возвращался.

Барон достал из-за пояса зеленоватый клинок и внимательно осмотрел оружие. Именно им ему предстояло забрать три невинные души. Эдвард покрутил меч в руках, а потом заткнул обратно за пояс и стал спускаться с горы. Он держал путь в ближайшую деревню, где по его догадкам сейчас должен был выпивать Раймон. Он видел, как люди там готовились к празднику, где ещё быть жаждущему жизни генералу?

***

— Неужели он выпьет ещё одну? — Спросил товарища пахарь с седой бородой до колена.

— Ну, он же до этого десяток кружек одолел? Значит, пить дать ещё одну уговорит! — Ответил ему черноволосый подмастерье кузнеца.

В самом центре деревни кипели бурные споры на тему победителя подходившего к концу пивного соревнования. Ледяной огонь интриги разгорался ярче с каждой секундой. Претендент номер один… Уже валяется лицом в грязи. Многие сулили победу старому пьянчуге Джеку восьмидесяти годов отроду. От этого милого дедушки всегда разило сидром и медовухой за версту, алкоголь был его жизнью! Ему принадлежали такие фразы как: «Истина в сидре», «Истина в малиновке», «Истина в пиве», «Истина в вине», «Истина в медовухе». По мнению Джека, истина таилась исключительно в крепком алкоголе. К превеликому несчастью болельщиков призвание Джека дало сбой, и после восьмой кружки старик сломя голову понёсся на свидание с ближайшим источником воды.

Раймон смотрел в глаза противника, шатался, икал, и смотрел. Генерал уже не помнил имени оппонента, да и неважно это было. Махина напротив в самом начале состязания выдула с десяток полнёхоньких кружек и даже не рыгнула! Несколько раз Раймон хотел сдаться, но солдатский кодекс Иннира был беспощаден — бухать до конца! Ко всему прочему на кону стоял желанный Раймоном приз — ягодицы обворожительной Авроры, дочери рыбака. Конечно, официально в качестве приза предполагался танец, но у генерала были другие планы. Несколько лет без женщин это вам не шутки.

Оживлённую дискуссию это соревнование вызвало ещё по одной причине — бой за честь Авроры Раймон вёл с её женихом.

Сам жених собрался с духом и залпом опустошил тринадцатую кружку сидра, перевернул её и громко ударил посудой об стол. Пришла очередь генерала, надеялся он сейчас только на одно — напивался он не хуже, чем дрался.

— Чудовища идут! К оружию! — Крикнул внезапно появившийся паренёк.

Нет, паники не было. Жители спокойно оставили танцы и выпивку, будто сражаться с монстрами — житейское дело. О болезненном укусе мелкой мошки человек больше волнуется, чем Аурелионцы о чудищах. Было одно тёмное время…

Бабы выходили из хижин с грозными сковородами и скалками, мужчины же вооружились вилами и факелами, с ними шло несколько отдыхавших в деревне рыцарей розы. Шатающийся Раймон увязался следом за толпой, в глазах у него двоилось. Разгонять чудовищ — одна из немногих забот Аурелионцев.