— Слушай, мой мёртвый друг, эта песня для тебя. Вы, мертвецы — хорошие слушатели, вы не умеете перебивать и всегда одобрительно молчите.

В бордово-тёмной тишине

У вас в домах и вдалеке

Небесным стуком раздаётся

Тревожный тон…

Ты смотришь вдаль,

Пытаясь скрыть свою печаль,

Но сил не хватит —

Здесь война,

Где моё сердце и душа

За жизни мыслит с глубиною.

Зачем же вам война?

Неужто ль выход?

Нет-нет!

Простому люду не понять

Когда идёшь ты воевать,

Все чувства — поднебесный вздор!

Отечество — вот разговор!

Но вы не видите картинку,

Ведь вы не были на войне:

На поле в страшной пелене

Не укрывали свою дочь,

Не говорили врагам прочь,

Не убивали…

Ну и откуда же вам знать?

Простой же люд не в силах лгать

Им всё это не нужно!

Я протестую — это глупость,

Тупая цель тупых людей,

И нет же лучших здесь идей

Помимо страшного отбора!

***

Готов я много рассуждать,

Протестовать и принижать,

Но я прошу всерьёз понять

Не стоит всё войной решать!

— Эх, вышло наивно и недвусмысленно. Высший свет не оценит, им подавай символизм — зашифровывай смысл. Ладно бы дельные вещи шифровали, так нет, всякую ересь пишут. Сотни поэтов тешат аристократов и церковников «глубокими» стихами. Им бы только денег получить, пропали истинные поэты. Но ты то меня понимаешь, разлагающийся друг?

Труп молчал — решил не высказывать свою позицию. Мертвецы предпочитали сохранять нейтралитет во всём.

Поэт наслаждался тишиной. Ради пропитания жить ему приходилось в захудалой съёмной комнатушке на окраине города — вынужденные меры, там хоть кому-то поэты нужны. Шум улиц в полдень сводили Илиаса с ума, одна неделя без «дня тишины», и он впадал в глубокое умственное помешательство.

Одиночество мёртвого поля нарушил незнакомец в тюрбане, Поэт заметил его краем глаза, но приветствовать не стал, если надо сам заговорит.

Мужчина с густой бородой спокойно ходил между тел погибших. Около некоторых он вставал на колени, закрывал мертвецу глаза и тихо что-то шептал. Около получаса два одиноких человека спокойно занимались своими делами, без единой попытки начать разговор. Спустя время повод для беседы появился.

Незнакомец успел обойти все трупы и над некоторыми провёл свой незамысловатый обряд. Наконец он встал в самом центре поля и скинул с себя жилетку. Его вид внушал благоговейный трепет. Одежда, сотканная, словно из потоков весеннего ветра хранила на себе удивительной красоты драгоценные каменья. В крупных изумрудах отражались могучие леса, аметисты источали силу. Сапфиры приковывали к себе взгляд, напоминая о чистых и могучих горных реках. Но краше всех сиял рубин в тюрбане колдуна — сосредоточение чистой мощи: любовь, ярость, ненависть, гнев — всё это одновременно жило в одном единственном камне.

Чародей нарушил гармоничную тишину поляны и тихо запел, двигаясь в такт собственной музыки. Руки мага нежно ласкали ветер, пришедший на зов. В один момент мелодия переросла в стремительную и яркую песню. Воздух вокруг незнакомца стал ярче, чище, а в его руках заискрились тонкие нити.

Кто сказал, что толстяк не может быть грациозным? Песня летела вперёд всё быстрей и быстрей, линии сплетались в узоры, а те в рисунки и картины. Вскоре всё пространство вокруг мага заполнилось волшебными переплетениями линий, песня уже не напоминала народный напев, она вообще уже ничего не напоминала! Абсолютно беспорядочные и не собранные в слова звуки, всё равно завораживали, являя собой чистую гармонию. Напряжение росло, количество узоров увеличивалось и наконец, всё оборвалось. Как по команде рисунки вспыхнули кроваво красным и высвободили заключённую в них силу, песня оборвалась на сжатой ноте. На поляне больше не лежало ни одного мёртвого тела, все исчезли, будто их и не было.

Колдуна немного шатало после столь выматывающего представления, он вытер со лба пот и уселся на один камень с Илиасом, благо места хватило бы и на пятерых.

— Хороший сегодня денёк, не находите? — Спросил колдун, устраиваясь на сыром от утренней росы булыжнике.

«Хм, он хочет со мной поговорить… Но зачем? Из-за того, что я всё видел? Навряд ли, будь дело в трупах, он бы давно меня прикончил. Не отвечать — не вежливо, но и притворяться, будто ничего не было, тоже глупо…»

— Не утруждай себя излишними размышлениями на мой счёт друг, я не причиню зла. Просто решил начать разговор с традиционной фразы. Мне казалось у вас в Иннире так приято? Давай же пожмём ноги в знак знакомства!

— Да, такой обычай действительно есть, он негласен и соблюдается исключительно из-за нежелания людей обновлять свой стандартный набор фраз для приветствия. Я же не вижу в неформальном начале разговора ничего столь важного, чтобы придавать этой традиции хоть какое-то внимание. Однако я не удивлен, что вы прочитали мои мысли уважаемый, для магов это, скорее всего, обычное дело, но впредь прошу спрашивать напрямую разрешения. Да, денёк неплох.

— Прошу извинить старого дурака, залезать в чужие мысли это верх неприличия, просто ваша голова особенная, вы думаете не только о работе и еде!

— Это комплимент? Верно всё же комплимент. Благодарю. — Илиас чуть шевелил губами, когда говорил. Речь его была тихая и текучая: слова плавно выскальзывали из губ, растворяясь в воздухе.

— Был я в вашей светлой голове недолго, но отметил, что мне не удалось увидеть все мысли сразу. Видите ли, в разуме обычного человека всё чётко и структурированно: мысли о семье в одном месте, о службе в другом, и так со всеми мыслительными процессами. В вашей же голове царит полный хаос! Никакой системы или же упорядоченности! Вы как помойное ведро с разнообразным мусором внутри! Это воистину удивительно и невероятно! — Колдун говорил возбуждённо, думая, что хвалит поэта.

Илиас засмеялся во весь голос, смех у него был странный, похожий на скрип, он резал слух и вызывал желание поскорее умереть, как будто плохим мелом учитель скребёт по доске и железкой по панцирю водят одновременно.

— О боги, никогда меня так приятно не оскорбляли! Простите за бестактность, просто никто раньше с таким восторгом мне не говорил о моей голове!

— Ничего, смеяться полезно. Скажу честно, мне не нравится говорить так, будто мы на приёме у короля и нам в любой момент могут отсечь головы. Может на «ты»?

Илиас отложил окончательно бумагу и пожал плечами.

— Никогда не любил излишние приличия.

— Хорошо, тогда скажи мне о бездонное ведро светлых идей, как тебя зовут?

— А какое это имеет значение? Разве имя что-то говорит о человеке? Неужели глупый устой мешал нам мило беседовать раньше? К тому же ты был у меня в голове. Ты знаешь моё имя

— Устой не мешал, и с головой ты верно подметил, всё же хотелось соблюсти приличия. Представь, какой-то человек не спал ночей, придумывал эти правила, а мы так просто отказываемся от его трудов! Именно поэтому я представлюсь — Борян Аль Баян, чародей издалека. — Колдун встал с камня и поклонился, предварительно сняв тюрбан.

— Ну, раз уж ты сказал… Я Илиас, Тассорский поэт. Я хочу задать бестактный вопрос Борян.

— Если ты предупредил мне об этом, то вопрос уже не так бестактен. Как если бы вор перед кражей вежливо уведомлял бедного прохожего о своих намереньях. «Уважаемый сударь, не соблаговолите ли вы стать невольным участником такого замечательно действа как кража?»

— Я считаю, что все приличия глупы, почему я должен улыбаться человеку, который мне противен?! Я хочу сказать ему, что он урод, и я сделаю это! Почему это осуждается?!

Борян Аль Баян принял важный вид и на одном дыхании выпалил цитату из какой-то книги.