Это так странно чувствовать, что теперь ты не одна в этом мире… И спустя некоторое время внутри появилась некая доля оптимизма. «Мы преодолеем все вместе, мой маленький… или маленькая» — мелькнула мысль.

Черт! Я ведь совсем забыла, с кем ехала в машине. Чёрт! Давид даже не спрашивал адрес, наверняка зная где я была… Если Максим узнал о ребенке, то я всеми силами буду защищать его, несмотря ни на что.

— София Андреевна, я ведь вижу как вы оба страдаете. — выдыхает мужчина. — Честно говоря, работаю с Максимом Александровичем еще с давних времен и ни разу не видел его в таком подавленном состоянии. Что бы вы не сказали, но тоже мучаетесь вдали от него.

— Зачем вы везете меня туда? — с опаской спросила я, ощущая некий мандраж внутри от нашей скорой встречи. Черт, снова это контролируемое чувство.

— Потому что без вас он дальше не сможет нормально жить, как бы это сладко не звучало.

Больше я ничего не спрашивала, впервые плывя по течению. На удивление, чувствовала себя наравне с Романовским. Не было прежнего страха или боязни, что мужчина отнесется ко мне, как к собственной игрушке. И это не из-за его физического состояния. Было что-то намного сильнее. Чему я так и не смогла дать определение. Если честно, то мне на самом деле было интересно увидеть его впервые за такое относительно долгое время. Как он себя чувствует? Как отреагирует на мое появление, ведь, я поняла, что это Давид включил свою инициативу. Неужели ему настолько плохо? Как будто этот ребенок был послан, чтобы примирить нас… Пусть мы не будем снова вместе, но обида, что сейчас во мне, на самом деле пожирает изнутри.

Через двадцать четыре минуты автомобиль остановился напротив такого знакомого загородного дома. Как в прошлый раз, я не ощущала страха, лишь интерес. Дом показался мне еще мрачнее, чем в последний раз. Как будто здесь убили человека и помещение кричит об этом.

На улице уже успело потемнеть и был странным тот факт, что в окнах не горел свет. Как будто дом полностью пустой. Оглянулась с удивлением на Давида, что шел позади и, видимо поняв мой немой вопрос, мужчина сказал:

— Он внутри…

Оглянувшись, с удивлением, заметила, что Давида уже нет. Как будто испарился, как его и не было. Или он и не шел вслед за мной? В общем возвращаться назад нет смысла.

Идя по той самой тропинке, что месяц назад, чувствовала что-то неопределимое. Тогда мной управлял животный страх, сейчас же все было «по-другому». Я не боялась идти по почти темной тропинке сквозь устрашающий сад прямиком в пасть зверя. Было какое-то странное и неразумное спокойствие и еще большее желание увидеть Максима. Нет смысла врать себе.

Подошла к знакомой массивной двери и легко толкнула ее. Датчик движения тут же среагировал и большую прихожую совмещенную с гостиной залил дневной свет. Тут же пришло мое время удивляться. Нет, не так… Я была просто в немом шоке, ведь то, что предстало передо мной, разительно отличалось от того, что видела ранее. ВСЕ вокруг было сломано, то есть… Даже не знаю как описать происходящее. Как будто здесь прошелся целый ураган: на земле валялись осколки стекла и куски дерева от мебели. Дорогие картины, полностью порванные, лежали у стены. Что за чертовщина здесь произошла?

Странно, но увидев, что творилось вокруг, ни капли страха не почувствовала в то время, только настоящую тревогу. Может Максиму на самом деле плохо. Давид боялся зайти сюда, потому что Романовский никого не подпускает. Так почему же он решил, что Максим не тронет меня?

Осторожно переступая через осколки, сделала первый шаг на лестницу. Сердце шумно стучало в висках, и сейчас казалось оглушающим на фоне гробовой тишины. На несгибаемых ногах поднялась на второй этаж, сразу заметив полоску света, исходящую от тонкой щели в двери кабинета Максима. Именно там впервые я встретилась с мужчиной. Даже если бы не было этой чертовой полоски света, точно была бы уверена, что Романовский внутри. Что-то очень глубоко внутри кричало — мы нуждаемся в этой встречи, чтобы все прояснить. Ведь появилось одно неопровержимое обстоятельство — наш совместный ребенок. Я не питала больших иллюзий, типа того, что он внезапно изменится из жестокого до любящего мужчины. Романовский, это Романовский. Вот и все.

Как бы уверенно я себя не ощущала, но с каждым шагом начинала волноваться все больше. Неспокойные бабочки в животе, заставляли кожу покрываться мурашками. Что за чертово тело, такое?

Один…

Два…

Три…

Дверь с легким скрипом открылась, но сидящий ко мне спиной мужчина даже не вздрогнул. Неужели знал, что я внутри дома? Он сидел, в большом кожаном кресле, но его широкие плечи все равно выступали за края. Белая рубашка натянулась на широкой спине, а правая рука лениво свисала с подлокотника, держа стакан то ли с виски, то ли с коньяком. Максим наверняка знал, что я позади, но для меня все равно его голос показался слишком внезапно, заставляя вытянуться струной.

— Так и будешь топтаться у порога, Софи? — сказал он неожиданно таким хриплым и одновременно усталым голосом.

Он что ли пьян?

Переступая через осколки стекла и куски древесины, я постаралась подойти ближе, но не становилась в зону его видения. Теперь я не потерплю к себе такое отношение. Мы должны быть наравне, хотя эти мысли давались мне с трудом. Даже в таком состоянии, Максим безусловно доминировал надо мной и это чувствовалось даже на ментальном уровне.

— Повернись ко мне, Максим. — тихо, но уверенно произнесла я, перед тем, как кресло медленно начало поворачиваться, а мое сердце останавливаться…

Ты, несмотря на боль и усталость,

Мое сердце руками прикрыл.

Ветер, следующий за тобой,

Это грех, что себе не простил.

Вернись, я принимаю боль

Твоих глаз, так глубоко одиноких.

Одиноко-глубоких глаз.

Где двое нас — лишь одна тень.

Твои грехи завязали глаза мои.

Где двое нас — лишь одна тень.

Вернись, не оставлю тебя в одиночестве.

Я, несмотря на боль и усталость

Твое сердце руками прикрыла.

Мы вместе, но дело не в том.

Я не могу расправить крылья.

Вернись, я принимаю боль.

Твоих глаз, так глубоко одиноких.

Одиноко-глубоких глаз.

Где двое нас — лишь одна тень.

Твои грехи завязали глаза мои.

Где двое нас — лишь одна тень.

Вернись, не оставлю тебя в одиночестве.

Я, растворяюсь в твоих глазах.

Ты мое безумие и любовь одновременно.

Если не сможем мы идти одним путем вдвоем,

Земле оставим одну тень на крыльях четырех.

Перевод песни Тины Кароль «Твої гріхи»

— Х-м-м, ну садись. — как будто через силу выдавил из себя Максим, указывая рукой со стаканом на кресло напротив себя.

Но я не могла двинуться вперед и сделать так, как сказал мужчина. Я жадно впитывала в себя каждый миллиметр такого знакомого лица. Нижнюю часть скрывала борода, открывая моему взору лишь пухлые и когда-то такие желанные губы. В расфокусированных глазах полная апатия. На мужчине чистая белая рубашка с закатанными рукавами и черные классические брюки. Как будто он только что пришел с работы и решил немного расслабиться, выпивая дорогой алкоголь. Но все куда жестче…

Даже не знаю, что сильнее ударило меня под дых: то, что на удивление я была очень рада его видеть или то, что на самом деле хотела остаться, ведь видела, как он растоптан. Нет, Максима невозможно уничтожить, потому что даже сейчас выглядел таким уверенным в себе и несгибаемым. Как будто Романовский сейчас на самом деле встанет и с легкостью прижмет мое тело к стене, как в первый раз. Никто бы из посторонних и не сказал, что с ним что-то «не так».

Незаметно, дав себе пощечину, все-таки «отмираю» и молча сажусь в совсем сейчас неудобное кресло, под пристальным взглядом мужчины. Сколько он уже выпил? Я что ли на самом деле собралась рассказать ему о ребенке?

— Я соскучился, София. — одна фраза тихим голосом и мой мир, кажется, перевернулся с головы на ноги. Именно так.