— Кто?

Константин по-прежнему прямо смотрел на Трофимова.

— Глушаев и я…

— И вы знали, что эти овощи крадут у колхозников? Знали? Отвечайте!

— Нет, не знал. Глушаев сказал мне, что овощи куплены комбинатом.

— Не знали?

— Нет, товарищ Трофимов. Я верил тогда Глушаеву, как отцу.

— Не знал, Сергей Прохорович, — с трудом переводя дыхание, сказал старый Лукин. — Поручиться могу за сына. Не вор он! Нет!..

— Верю. — Трофимов быстро подошел к Константину и крепко, обеими руками, обнял его за плечи. — Хорошо, что ты сам рассказал мне об этом. Но понимаешь ли ты теперь, над какой пропастью стоял? Понимаешь ли ты, каким ядом хотел тебя отравить Глушаев?

— Понимаю, Сергей Прохорович… — сказал Лукин и отвернулся, чтобы люди не увидели его слез.

Со дня суда прошло немало времени, и все это время Таня жила одной надеждой, что Костя придет к ней, всем существом своим ждала этой встречи.

Суд почти примирил ее с мужем. Тогда, на суде, Таня многое поняла, многое простила Константину. Оставалось лишь сделать последний шаг к примирению, но не она, а он должен был сделать этот последний шаг.

Где он был? Что он делал? Гордость мешала Тане спрашивать о муже у знакомых. Она резко обрывала разговор, когда чувствовала, что друзья хотят заговорить с ней о нем. А сама все ждала и ждала, вздрагивала от каждого стука, с надеждой вслушивалась в приближавшиеся к двери шаги.

В воскресенье утром Таня по обыкновению поднялась очень рано. Дома ей не сиделось, и она решила пойти на реку.

Едва она вышла из калитки, как увидела выезжавшую из-за угла машину.

Взвизгнули тормоза. Таня увидела, как из машины, в которой, как ей показалось, сидел прокурор Трофимов, выпрыгнул Константин, и через мгновение почувствовала на своих похолодевших от волнения руках его горячие руки.

— Танюша! Родная!..

Таня подняла голову. Машины на улице уже не было, и улица снова была по-воскресному тиха и безлюдна. Но рядом с ней стоял ее Костя…

Свернув за угол, машина выехала на городскую площадь. Здесь Трофимов велел остановиться и, попрощавшись с Бражниковым, пошел дальше пешком. Домой он не спешил. Узнав от Лукина о приезде Швецова, он почему-то был уверен, что Марины нет дома. При мысли об этом дом Беловых представился вдруг Трофимову каким-то нежилым, неуютным, словно в нем настежь открыли все двери и по комнатам гуляют сквозняки. Нет, домой ему незачем было торопиться.

Медленно шел он тихой поутру площадью. Почти две недели не был Трофимов в городе, но странно, за те дни, что ездил он по району, Ключевой стал ему еще ближе и роднее, чем прежде. Теперь Трофимов уже не чувствовал себя новым здесь человеком. Город был знаком ему не только очертаниями своих улиц и площадей. Трофимов знал теперь, чем живут и о чем мечтают тут люди.

Завтра ему предстояло поделиться этими своими знаниями с секретарем райкома. Вот и подошел тот день, когда он может смело сказать Рощину: «Поогляделся, Андрей Ильич, поработал. Теперь можно и поговорить». Да, этот день подошел, и Трофимов с волненьем ждал встречи с Рощиным.

Но сейчас, тихим воскресным утром, он неторопливо шел через площадь, раздумывая, куда бы пойти.

Вот он остановился у залитой солнцем газетной витрины. С первой страницы районной газеты улыбался Трофимову инженер Острецов. Из заметки под фотографией Трофимов узнал, что вчера в летнем театре инженер Острецов докладывал жителям города и поселка о перспективах жилищного строительства в Ключевом. Газета писала, что «инженер Острецов развернул перед притихшей аудиторией увлекательные планы, заглянул в будущее нашего города…»

На первой же странице были напечатаны заметки о начавшемся в Ключевом месячнике по благоустройству города и поселка.

«Расширим городской парк! Озеленим поселок! — писала газета. — Сделаем наш город и поселок еще красивее, еще благоустроеннее!»

В каждой заметке, в каждой статье Трофимов находил и свои мысли и свои планы. Радостно было сознавать, что жизнь в районе шла по верному пути и что он, прокурор, по мере сил своих, тоже принимал участие в этой жизни. Не беда, что работа его для многих оставалась неприметной, что строители и садоводы, говорившие сейчас со страниц газеты, часто и не подозревали о своем помощнике с прокурорскими погонами на плечах. Не беда! Главное, чтобы помощь эта поспевала вовремя.

— Товарищ прокурор! — послышалось за спиной у Трофимова.

Трофимов обернулся. Перед ним, опираясь на палку, стояла Забелина.

— Узнаете меня, товарищ прокурор? — спросила она. — Забелина я, Евдокия Семеновна.

— Узнаю. Здравствуйте, Евдокия Семеновна.

— Здравствуйте, здравствуйте, голубчик. — Забелина пошла было дальше, но остановилась. — Хочу я у вас спросить, товарищ прокурор, где тот ваш начальник, что тогда принял меня?

— Уехал на учебу, Евдокия Семеновна.

— На учебу? Что ж, большому кораблю большое плавание… Ведь ответил мне внук-то. Пишет, помогает. Все хотела зайти к вам поблагодарить. Вы, товарищ прокурор, если станете писать своему начальнику, поклон от меня передайте. Кланяется, мол, старуха Забелина и благодарит.

— Хорошо, Евдокия Семеновна, передам, — улыбнулся Трофимов.

— Обязательно. Видно, душевный человек. Не поленился, написал внуку от себя, пристыдил… — Забелина кивнула Трофимову и отошла.

Двинулся дальше и Трофимов.

«Куда же пойти? — снова подумал он. — В гости, что ли, к кому напроситься? — Трофимов в нерешительности огляделся по сторонам. — К кому же?» — И тут припомнился ему старик Чуклинов, первый его знакомый в Ключевом.

«Вот к нему и пойду, — решил Трофимов. — На весенний мед да на прямой разговор».

Он быстро отыскал церквушку, на которую указывал ему Чуклинов, а за ней увидел и дом под зеленой крышей.

Еще издали заметил Трофимов высокую фигуру старика. С лопатой в руках ходил Чуклинов по своему саду.

— Можно к вам? — спросил Трофимов, останавливаясь перед калиткой.

Старик поднял голову.

— Никак приятель мой московский? — радостно пробасил он. — Вспомнили все же, пришли!

Старик быстро зашагал навстречу Трофимову.

— Входите, входите, Сергей Прохорович! Здравствуйте!

— Здравствуйте, Егор Романович. — Трофимов посмотрел вокруг. — Вот какой вы тут сад вырастили!

— Ага! Убедились! — торжествующе сказал старик. — Вон они, те самые абрикосовые саженцы, уже привились. — Чуклинов подхватил Трофимова под руку и повел его в сад. — Степан! — крикнул он. — Иди, я тебя с дружком своим московским познакомлю!

— Иду, иду, — послышался из-за деревьев голос, и Трофимов увидел идущего к ним по садовой дорожке председателя горисполкома.

— Товарищ Трофимов? — удивился тот. — Вы ко мне?

— Э-э, да вы, я смотрю, знакомы! — сказал старик.

— Что-нибудь случилось, товарищ Трофимов? — спросил Степан Чуклинов.

— Случилось! Случилось! — рассердился старик. — Человек просто в гости пришел, а ты — случилось!

— Виноват, — смутился Чуклинов. — Гость-то ведь не простой, а прокурор — вот и спрашиваю.

— Прокурор? — насторожился старик. — Так вот вы кто, Сергей Прохорович… А я по погонам решил, что железнодорожник.

— Прокурор ли, железнодорожник ли — для воскресного дня значения не имеет, — рассмеялся Трофимов.

— Это верно, — кивнул старик, — только я такой счастливый случай упустить не могу…

— Сейчас жаловаться начнет, — добродушно сказал сын. — Как же, прокурор в гостях!

— И начну! Я ведь, Сергей Прохорович, давно к вам, то есть прокурору, собираюсь. Давно!..

— Вот завтра и приходите, — сказал Трофимов. — А в воскресенье стоит ли говорить о делах?

— Не могу, Сергей Прохорович, — твердо сказал старик. — Решительно не могу о делах не говорить. Вы уж извините…

— Ну что же, — покорился Трофимов. — Рассказывайте.

— Рассказ мой будет коротким, — негромко, словно о чем-то задумавшись, сказал старик. — Вот посмотрите-ка на этот мой сад… — И старик медленно и широко повел рукой в сторону ветвистых, зацветающих розоватым цветом вишен; задержал ладонь над кронами яблонь; и, опуская руку к земле, проник, казалось, острым своим взглядом в буйно-зеленую чащу малинника. — На Урале, на севере вырастил я эти деревья. Не сам вырастил, а с помощью людей, с помощью, осмелюсь так выразиться, мечтателей и тружеников. Первым из них почитаю Ивана Владимировича Мичурина. Да…