— Да, а на поверку что выходит? — с возмущением спросила Марина.

— Не беспокойтесь, больше это не повторится! — жестко сказал Швецов.

Он встал со скамьи, и они, медленно подвигаясь вперед, снова вышли на площадку перед летним театром.

Площадка эта, еще недавно заполненная гуляющими, теперь была пуста, а из раскрытых дверей театра доносились звуки рояля.

— Начался концерт, — сказала Марина. — Вы не хотите послушать?

— Нет, Марина Николаевна, мне пора собираться в дорогу. А вы идите.

— Нет, нет, мне совсем не хочется! — поспешно сказала Марина и нерешительно посмотрела на Швецова. — Я…

— Говорите, говорите, Марина Николаевна, — ободрил ее Швецов. — Я же вижу, что настоящий разговор у нас только начинается.

— Да, у меня к вам было очень серьезное дело, — кивнула Марина, — но теперь, раз вы уезжаете…

— Не навеки же. Нет, коли начали, то и говорите. Я недомолвок не люблю.

— И я тоже, — смело взглянула на Швецова Марина. — Но речь идет не обо мне, Леонид Петрович. Вот поэтому-то я и раздумываю — говорить или нет.

— Не доверяете?

— Нет, тут совсем другое… Хорошо, я скажу…

Марина внимательно, даже как показалось Швецову, испытующе посмотрела на него.

— Речь идет о проекте моего отца.

— О проекте Николая Николаевича Белова? Каком проекте?

— О проекте будущего Ключевого, каким он представлял его лет через пятнадцать. В этом проекте очень много говорится и о комбинатском поселке. Поэтому-то мы с мамой и решили, что вам будет интересно…

— Так, так! — сердито сказал Швецов. — Вы с мамой решили!.. Проект Белова, проект человека, который так много сделал для комбината, вы с мамой держите дома под замком, и я узнаю о нем только через полгода после приезда в Ключевой. Отлично, Марина Николаевна! Да если бы я был вашим отцом, я бы…

Не досказав того, что бы он мог сделать с Мариной, если бы был ее отцом, Швецов так неодобрительно посмотрел на девушку, что она вдруг отчетливо вспомнила, как однажды, когда ей было лет десять, отец сурово прикрикнул на нее за то, что она в чем-то солгала ему. Это был единственный случай, когда отец так строго обошелся с ней.

Сейчас, глядя на рассерженного Швецова и припоминая свое детское горе из-за размолвки с отцом, Марина не только не обиделась на Швецова, а даже обрадовалась.

— Значит, вас серьезно интересует этот проект? — с облегчением воскликнула она. — А мы-то с мамой боялись, что вы и разговаривать со мной о нем не станете. Ведь проект этот далеко еще не закончен. Отец не успел…

Марина смолкла.

— Вот что, Марина Николаевна, — сказал Швецов. — Запомните: в первый же день после возвращения из Москвы я приду к вам домой за проектом Николая Николаевича. Жаль, конечно, что он не закончен, но и то, что уже сделано, уверен, всем нам очень пригодится.

— Спасибо, Леонид Петрович, — тихо сказала Марина. — Я так рада…

— А вам не спасибо, — отозвался неожиданно грустным голосом Швецов. — Вот так проживешь большую жизнь, настроишь комбинаты, железные дороги, города, а все-таки жизни-то и не хватит. И, глядишь, лежит у тебя в ящике письменного стола неоконченная работа, и твоя дочь или жена, боясь, что люди могут оскорбить твою память, не понять, не оценить неоконченного труда, прячут этот труд в ящике рядом с фамильными альбомами и открытками с курортов. Да… Ну, пойдемте, Марина Николаевна, я помогу вам разыскать Трофимова.

— Нет, не нужно, — отрицательно покачала головой девушку. — Мне надо идти домой. До свидания, желаю вам счастливого пути…

Марина повернулась и быстро пошла к светящемуся вдали выходу из парка.

Оглянулась Марина уже за мостом. Парк остался далеко позади. И где-то там, на одной из дорожек, наверно, все еще стоял Швецов.

Марина медленно шла по пустынной в этот час приречной улице, думая о своем разговоре с Швецовым и о том, что ее так взволновало и обрадовало в этом разговоре.

— Марина Николаевна! — услышала она за спиной.

Она вздрогнула и обернулась.

Следом за Мариной торопливой, семенящей походкой шел адвокат Струнников.

— Вы одни! Вам грустно! — не спрашивая, а утверждая, сказал он. — Разрешите, я провожу вас.

— Спасибо, Дмитрий Иванович, но…

— Не беспокойтесь, я буду молчать. Самый говорливый человек в городе — ваш покорный слуга — знает, когда надо молчать.

— Хорошо, тогда будем молчать, — сказала Марина.

Струнников кивнул и засеменил рядом с ней.

Друг ее отца, Дмитрий Иванович был одним из тех людей, которые являлись для Марины как бы неотъемлемой принадлежностью родного города.

Однажды, когда Марина еще училась в Свердловске, она случайно встретилась с приехавшим туда Струнниковым. Марина подбежала к старому адвокату и прямо на улице горячо обняла и расцеловала его.

— Это вы не меня, старика, а город родной приветствуете, — сказал ей тогда Струнников.

Родной город… Ради него, по совету отца, Марина пошла учиться в медицинский институт. Николай Николаевич Белов хотел, чтобы его дочь стала врачом. Когда же пришло время решать, какую специальность выбрать Марине, отец посоветовал ей остановиться на санитарии. До сих пор помнила Марина это письмо.

Отец писал, что, выбирая профессию, Марина должна жить не только сегодняшним днем, но и заглядывать вперед. А в будущем самая скромная из врачебных профессий — санитария — станет одной из главных. В том, что делает санитарный врач, мало эффектного и очень много трудной повседневной работы. Он борется за чистоту в домах и на городских улицах, за яркую зелень садов, за то, чтобы легче дышалось людям. Он не лечит, а предупреждает болезни. Отец писал, что у них в городе много хороших хирургов и терапевтов, но почти нет санитарных врачей.

Влюбленный в свой край, в свой город, Белов не сомневался, что и дочь разделяет его чувства. Он не ошибся. Вернувшись домой по окончании института, Марина с первых же дней настойчиво принялась за дело. Отец помогал ей. Работа Марины совпадала с его широкими планами реконструкции и благоустройства города, который уже в самые ближайшие годы должен был стать подлинной столицей большого промышленного района.

Планы отца… Родной город…

Когда Швецов полгода назад приехал в Ключевой и пришел навестить семью Беловых, мать и дочь приняли его настороженно. Еще свежа была боль утраты, и Швецов — новый директор комбината — не мог не понимать этого. Марина отчетливо, до малейших подробностей вспомнила эту свою первую встречу со Швецовым. Нет, он не стал утешать их, не стал говорить таких ненужных и даже оскорбительных, когда их произносит чужой человек, слов о покойном.

И Марина была бесконечно благодарна ему за это. Все ей тогда в нем было симпатично: его громкий голос в их доме, где за время болезни отца все привыкли говорить шепотом, свободные и вместе с тем точные движения Швецова, его увлекательные рассказы о Москве. Марине тогда показалось, что место отца занял настоящий, большой человек.

«Но почему — настоящий, почему — большой? — не раз спрашивала себя Марина, инстинктивно подвергая сомнению свое слишком уж быстрое признание Швецова. — Да ведь я же совсем не знаю его!»

Но, думая об этом, она часто ловила себя на мысли, что Швецов вовсе не такой уж незнакомый ей человек.

Казалось, будто встречались они и прежде. Казалось, что давным-давно слышала она этот громкий, уверенный голос, видела это открытое, умное лицо и они вели друг с другом неторопливые, полные глубокого смысла и значения беседы…

Впрочем, бесед-то вовсе и не было, как не было и старой дружбы да и самих встреч. Просто, Марина узнала в Швецове «своего героя», свою «придумку» — тот светлый, романтический и слишком уж прекрасный и безупречный образ человека, который так часто слагает в своем воображении девушка, когда приходит пора девичьих раздумий, девичьей тоски о друге.

Давно уже минуло для Марины это время девичьих мечтаний, а поди ж ты — появился Швецов, и, точно перечитанная страничка из старой и любимой книжки, возник перед ней ее забытый герой, ее «придумка», и даже не Швецов — реальный, живой Леонид Петрович Швецов, про которого Марина знала, что ему уже далеко за сорок и что в Москве у него есть жена и взрослый сын, нет, вовсе не Швецов, а такой вот — чем-то похожий на него — большой, настоящий человек чудился теперь девушке всякий раз, когда думала она о своем будущем.