Невольно для себя Трофимов сравнил их. Сравнил и подумал, что эти два столь несхожие между собой человека, наверно, и работают и живут совершенно по-разному. И если Швецов первой же сказанной фразой, первым же широким своим движением как бы спешил заявить о себе, то сдержанный Рощин, напротив, приглядывался и прислушивался сам.

Секретарь райкома партии и директор крупнейшего в районе комбината были теми людьми, с которыми предстояло Трофимову и, может быть, уже с завтрашнего дня встретиться в рабочей обстановке. Вот почему с таким интересом приглядывался к ним Трофимов. Он отлично понимал, что первое впечатление бывает обманчивым, что жизнь нередко опровергает поспешные выводы, и все же был рад тому невольному чувству симпатии, которое пробудилось в нем к этим, столь различным людям.

Больше того, он вдруг поймал себя на мысли, что громогласный и веселый Швецов сразу накрепко овладел его вниманием, что он с удовольствием смотрит на него и рад его умному, необидно насмешливому взгляду серых, точно забранных в паутинку морщинок, глубоко посаженных глаз. Люди, подобные Швецову, всегда очень нравились Трофимову. Сам несколько скованный и застенчивый, он любил и ценил в других и ловкость движений, и ко времени сказанное острое словцо. Ну, а Рощин? Вглядываясь в его спокойное, с резкими складками у рта и с чуть приметной пулевой отметиной на подбородке лицо, Трофимов сразу же угадал в Рощине бывшего кадрового офицера, хотя во всей его небольшой фигуре, в тихом голосе и в штатской привычке держать руки на ремне гимнастерки не было больше ничего, что прямо бы говорило о его военном прошлом.

— Ну что ж, Сергей Прохорович, с приездом, — негромко и приветливо сказал Рощин. — Как устроились? Может, нужно что-нибудь?

— Благодарю. Все в порядке.

— А то вот и председатель горисполкома Чуклинов.

Рощин указал на молодого человека, который в это время любезно раскланивался с проходившими мимо девушками.

— Степан Егорович! — позвал его Рощин. — Знакомьтесь. Наш новый прокурор.

Чуклинов подошел — сияющий, легкий, быстрый. Крепко стиснул руку Трофимову, сверкнул озорной улыбкой и, лукаво косясь на окружающих, сказал:

— Чует, чует мое сердце — трудный прокурор у нас теперь будет! И ведь заметьте, товарищи, с первых же шагов подкапывается под меня.

— Как так? — улыбнулся Трофимов, заражаясь шутливостью Чуклинова.

— Да так, что и дня не прошло, как вы в городе, а уже с санитарным врачом познакомились. Это же мой первый враг и ненавистник!

— Обещаю вас помирить, — смеясь сказал Трофимов.

— Невозможно!

— Помирю, помирю! Сам с вами поссорюсь, а с Мариной Николаевной помирю.

— Вот видите, вот видите — уже и ссориться хочет! — притворился испуганным Чуклинов. — Марина Николаевна, не губите!

— Обязательно погублю!

— Погубит, по глазам вижу — погубит! — хохотал Чуклинов.

Все невольно посмотрели на Марину.

— Леонид Петрович, — решительно сказала она, — а ведь у меня к вам дело.

— Дело? Какое же, Марина Николаевна?

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— Помните, я говорила вам о непорядках в молодежном общежитии и о пустыре перед детским садом? Так до сих пор ничего и не сделано.

— Но я же дал указание все сделать, — нахмурился Швецов.

— Да, дали… — Марина замялась. — Мне не хочется начинать об этом разговор здесь, в парке… Вы бы не могли меня завтра принять, Леонид Петрович? Ну хотя бы на несколько минут?

— Но завтра на рассвете я лечу в Москву.

— Вы уезжаете? — спросила Марина.

— Да, на месяц.

— Месяц? Большой срок! — огорченно сказала девушка. — А мне очень нужно с вами поговорить, просто очень нужно.

Швецов взглянул в ее огорченное лицо и, видно, почувствовал в словах Марины что-то недосказанное, без тени улыбки, с подчеркнутой серьезностью предложил:

— Тогда, Марина Николаевна, если любая из этих скамеек может заменить вам мой служебный кабинет, я готов вас слушать.

— Сергей Прохорович, — обернулась Марина к Трофимову, — вы меня извините, если я вас ненадолго покину?

— Конечно, Марина Николаевна, — с готовностью отозвался Трофимов. — Я как раз собирался поговорить с товарищем Рощиным.

— Ну, вот и чудесно! — Швецов подошел к Рощину. — До свидания, Андрей Ильич. До свидания, товарищи. — Швецов на секунду задержал свой пытливый взгляд на Трофимове. — Жаль, что наша первая встреча оказалась такой короткой. Впрочем, мы еще успеем надоесть друг другу.

— Не думаю, — отвечая на швецовское рукопожатие, сказал Трофимов. — Вернее, не хотел бы так думать.

— Это почему же? — не понял Швецов.

— Да хотя бы потому, что надеюсь с вами подружиться, — просто ответил Трофимов.

— Вот это ответ! — с интересом взглянув на Трофимова, улыбнулся Швецов. — А ведь так, наверно, и случится. — Он обернулся к Рощину и Чуклинову. — Ваши пожелания, товарищи, помню. Действительно, пора, пора нам подумать о едином плане жилищного строительства и для города и для комбината. Правда, может быть, и не в этом году…

— Отчего же не в этом, Леонид Петрович? — возразил Рощин. — Откладывать, думаю, незачем.

— Каждый день жалко, — сказал Чуклинов. — Нам объединиться — мы бы горы своротили!

— Или хотя бы городские холмы, — рассмеялся Швецов. — Хорошо, я доложу в Москве о ваших предложениях. Ну, а пока могу я надеяться на вашу помощь в осушке болот?

— Вопрос решен, Леонид Петрович, — сказал Рощин. — Будем помогать.

— И городской совет тоже? — взглянул Швецов на Чуклинова.

— Всем, всем районом будем помогать! — решительно отозвался Чуклинов. — Ведь эти болота — и на нашей совести пятно.

— Пятно на совести! — рассмеялся Швецов. — Образно сказано. Подумать только, что из-за этого пятна на совести комбинат не может расширять свой поселок! До скорой встречи, товарищи!

Он попрощался с Рощиным и Чуклиновым и, еще раз кивнув на прощание Трофимову, подошел к Марине.

— Пойдемте, Марина Николаевна.

Швецов взял девушку под руку, и они пошли к стоявшей неподалеку скамье.

— Пойдем и мы, — так же беря Трофимова под руку, сказал Рощин.

Несколько минут они шли молча. Центральная аллея осталась далеко позади. Здесь, на тихих садовых дорожках, было безлюдно, пахло молодой листвой.

— Город наш старинный, с традициями, — заговорил Рощин. — Я говорю — «наш» город, думая и о себе и о вас. Да, Сергей Прохорович, Ключевой — наш и для меня, а я здесь родился и вырос, и для вас, хотя вы прожили в нем всего несколько часов.

— Так и я это понимаю, — отозвался Трофимов.

— Понимаете? — недоверчиво глянул на него Рощин. — Все ли, Сергей Прохорович? — И, не ожидая ответа, Рощин отрицательно покачал головой. — Нет, далеко не все. Конечно, мысль-то сама по себе понятна: приехал человек в этот район не на день, не на месяц, а, может быть, на много лет, приехал на серьезную работу, и все здесь для него, если не сразу, то со временем, станет своим и близким. Так. Но именно со временем, Сергей Прохорович… В этом-то все дело. Возьму хотя бы пример из своей жизни…

Рощин остановился и прислушался к далекой, звучавшей где-то на реке песне.

Прислушался и Трофимов.

Два голоса — высокий, напряженный, вот-вот готовый прерваться голос юноши и негромкий, безмятежный девичий, вторя друг другу, уплывали все дальше и дальше по реке. О чем говорилось в песне, расслышать было нельзя, но то, как по-разному пели ее парень и девушка, и без слов рассказывало печальную и вечную повесть о неразделенной любви.

— Вот так и подмывает сбежать к реке и спросить у этой девушки: «Ну, чего, чего тебе еще надо? Слышишь? Ведь он же любит тебя!..» — Рощин посмотрел на Трофимова и смущенно рассмеялся. — А она мне ответит: «Уходи, секретарь, чужая любовь — не твоя забота». А чья же? Может быть, ваша, Сергей Прохорович? Ведь кто-то же должен помогать людям разбираться в их сердечных делах…

Рощин говорил, а Трофимов, с изумлением глядя на него, так и не мог понять, шутит секретарь или говорит серьезно. Кажется, шутит и даже улыбается, а глаза серьезные, да и мысль серьезная: «Ведь кто-то же должен помогать людям разбираться в их сердечных делах…»