1

Поезд сбавил скорость, и ворвавшийся на вагонную площадку ветер принес с собой острый запах молодой травы. Трофимов всей грудью вобрал в себя воздух, чувствуя, как радостное возбуждение вдруг овладело им. Легко подхватив чемодан, он не стал ждать, когда поезд остановится, и спрыгнул на перрон.

Его никто не встречал. Пробираясь к выходу, он подумал, что во всем городе не найдется, пожалуй, человека, который встретил бы его обычным приветствием: «Здравствуйте, с приездом!»

— Стало быть, здравствуйте, с приездом вас! — неожиданно услышал он за спиной.

Трофимов обернулся. Перед ним стоял высокий бородатый старик в брезентовом плаще.

— Могу подвезти, — сказал он и потянулся огромной рукой к трофимовскому чемодану.

— Спасибо, я сам, — благодарно улыбнулся Трофимов.

Старик сразу приметил Трофимова среди прочих приезжих. Ему понравилось, как этот высокий, широкоплечий молодой человек спокойно и неторопливо шел по перрону. Он не озирался по сторонам и никого ни о чем не спрашивал. Большой чемодан легко покачивался в его руке.

Трофимов и старик были под стать друг другу: оба рослые, большеголовые, с крутыми открытыми лбами.

— Из наших, из уральских? — спросил Трофимова его новый знакомый.

— Нет, москвич.

— Вот оно что! — удивился старик, видимо считавший, что такие рослые и крепкие люди могут быть только уральцами. — Ну, пошли.

Он все-таки отобрал у Трофимова чемодан и двинулся к выходу.

Маленькая привокзальная площадь была запружена легковыми машинами, грузовиками, пролетками и телегами. В воздухе плыл гомон голосов, гудели автомобильные моторы. Где-то звонко заржал молодой конь.

Трофимов огляделся. Со ступенек вокзального подъезда хорошо была видна вся площадь и дорога, уходившая от нее в глубину полей и перелесков, за которыми, едва различимый в голубоватой дымке весеннего утра, виднелся город.

— До города не меньше трех километров, — сказал старик и вдруг, точно осердясь на себя за недогадливость, протянул Трофимову руку. — Что ж это мы никак не познакомимся? Чуклинов, Егор Романович Чуклинов, местный житель.

— Сергей Прохорович Трофимов.

Старик крепко пожал Трофимову руку.

— В командировку?

— Нет, на постоянную работу.

— Прямо из Москвы?

— Прямо из Москвы.

— Что ж, милости просим, — и Чуклинов с хозяйским радушием широко повел рукой. — Мы, уральцы, хорошему человеку рады. Поехали…

Лошадь у Чуклинова оказалась старенькой, понурой, и запряжена она была не в пролетку, а в обыкновенную телегу с сенцом, чуть прикрывающим дно. Но, хотя у вокзала только что остановился автобус и мимо то и дело проезжали легковые автомобили, Трофимов не решился обидеть старика и сел в телегу.

— Поехали!

— Я ведь не извозчик, — неожиданно сказал Чуклинов, когда они выбрались на дорогу. — Приехал к поезду за абрикосовыми саженцами, а они еще не прибыли. Ну, вот и решил, чем порожняком возвращаться, кого-нибудь из приезжих прихватить.

— На Урале абрикосы задумали сажать? — удивился Трофимов.

— Задумали, — уверенно, как о давно решенном деле, сказал Чуклинов. — И посадим и вырастим! Конечно, не обыкновенный сорт, а морозоустойчивый, мичуринский. Ему Иван Владимирович и название подходящее дал: «Товарищ».

— Подходящее?

— Да, за стойкость. У нас на Урале стойкость в большой цене. Выстоял, не отступил в трудную минуту, — вот ты и товарищ, друг до самого что ни на есть последнего часа. Это я про людей. Ну, а стойкий человек и природу себе под стать создает: ведь у растения тоже и свой обычай и свой характер есть…

Старик замолчал. Лицо его посуровело, он отвернулся от своего попутчика и сосредоточенно смотрел теперь куда-то вдаль, поверх головы лошади.

Задумался и Трофимов. Короткий этот разговор не казался ему обычной дорожной беседой, какие сплетаются из ленивых слов, чтобы как-нибудь скоротать время в пути, а обещал что-то большее. И сам старик, высокий, по-молодому сильный, с пристальным, точно испытывающим взглядом, и запах оттаявшей под весенним солнцем земли, и эти незнакомые луга, и пихтарниковые овражки, а за ними лес, лес без конца и края, — все это вместе с чувством радостным и светлым рождало в Трофимове неясную тревогу: как-то сложится здесь его работа, как-то пойдет жизнь? Ведь не проездом он в этих местах, а назначен сюда, в районный центр Ключевой, прокурором на пять лет — обычный срок деятельности прокурора, — срок немалый в жизни любого человека.

Конечно, заглядывать вперед было рано, но не думать об этом Трофимов не мог. Не мог, потому что вот в этом небольшом уральском городе, который только показался вдали, наново должна была начаться его жизнь.

Сходное ощущение испытал он, когда совсем еще молодым человеком, окончив юридическую школу, приехал в Полтаву следователем районной прокуратуры.

Мирная жизнь, семья, работа… Все это оборвала война. И он, похоронив жену и годовалого сына, погибших при бомбежке Полтавы, ушел добровольцем на фронт…

С неумолимой ясностью возникли перед Трофимовым картины прошлого. Да, в те дни лишь одно чувство владело им и влекло, неудержимо влекло в самые опасные места, вон из окопа, в атаку, врукопашную.

— Смерти ищешь? — глядя на него с сожалением, как глядят на слабых и малодушных, спросил как-то лейтенанта Трофимова командир дивизии. — Нет, солдат, так за родину не воюют…

То, что говорил ему тогда командир, не сразу тронуло сердце Трофимова, но все же после этого разговора он задумался и, постепенно, перемогая в себе личное свое горе, стал настоящим солдатом — смелым и хладнокровным, упорным и самоотверженным тружеником войны.

После победы он мог остаться в армии или пойти опять на следовательскую работу. Трофимов выбрал другой путь: он снова сел за учебники. Теперь это уже была не школа, а юридический институт, и трудно пришлось ему после самостоятельной работы и четырех лет войны снова привыкать к студенческой жизни.

Но Трофимов твердо решил стать прокурором.

Почему возникло у него это намерение? Не потому ли, что за годы войны ожесточилось его сердце ко всем тем, кто, нарушая советские законы, становится пособником наших врагов, мечтающих задержать нас в движении к коммунизму? Да, потому, что ожесточилось его сердце против врагов, но еще и потому, что рядом с чувством ненависти к врагам росло и крепло в нем чувство любви к соотечественникам — простым и честным строителям новой жизни. И вот, задумавшись над собственной судьбой, он избрал для себя профессию суровую и благородную — профессию прокурора.

Вскоре после окончания института Трофимов случайно встретил своего бывшего командира дивизии. Тот узнал Трофимова и предложил ехать к нему на Северный Урал, где полковник работал теперь одним из секретарей обкома партии.

Трофимов в это время как раз завершал полугодовую стажировку в одной из районных прокуратур Москвы и готовился к самостоятельной работе.

— Добьюсь для тебя назначения в большой и трудный район, — сказал ему секретарь обкома. — Согласен?

В этой короткой фразе, сказанной мимоходом, на людной московской улице, Трофимов услышал главное: его бывший командир по-прежнему верил в него и, веря, испытывал. Вот почему он так просто предложил Трофимову трудную работу в старинном уральском городке и, не добавив ни слова, прямо спросил о согласии.

А ведь секретарь обкома мог бы рассказать, что этот бывший уездный городок превращался в большой город, в столицу района, где вырос огромный комбинат, где сплавляли лес, изготовляли бумагу, добывали золото. Он мог бы рассказать Трофимову, что в этом районе несколько колхозов-миллионеров, что в городе свой театр, свой педагогический институт, два техникума. Но вместо всего этого он сказал только «большой и трудный район».