Пепельно-серые, из разъеденных солью кедровых бревен, соляные амбары, сохранившиеся и поныне на окраине Ключевого, были свидетелями жесточайших бедствий уральских крепостных рабочих. На Северном Урале — на землях, пропитанных солью так, что иной раз снежной накипью проступала она на поверхности подсыхавших болот — Строгановы уравняли соль в цене с золотом и соляным голодом томили бесправный рабочий люд.
Далее, уже в черте города, как бы охраняя вход на его главную улицу, высились испятнанные бойницами широченные стены монастыря. При взгляде на эти полуразрушенные стены с кованными из железа воротами и сторожевыми башнями становилось ясно, что монастырь здесь служил крепостью и обитатели его помышляли не столько о молитвах и отпущении грехов, сколько об охране своего пушного и соляного торга.
Еще дальше, за монастырем, по обеим сторонам бывшей Губернаторской улицы, стояли тяжелые, приземистые, на купеческий лад строенные дома. То, что дома эти принадлежали когда-то ключевским богатым купцам, а не торговой мелкоте или строгановским приказчикам, можно было легко определить по той отчужденности, с какой и поныне стоял этакий, наглухо отгороженный и от улицы и от соседей, дом-вотчина.
Давно уже поселились в этих домах новые хозяева, которым незачем было таиться друг от друга, давно подгнили и покосились, глухие заборы и дубовые ворота, перевелись громадные псы, что караулили бог ведает какими путями нажитое добро, а бывшие купеческие дома так все и не расстались с хмурью своих подслеповатых окошек, с придурью резных крылец и наличников. Но, видно, уже не долго оставалось им стоять на своих местах. Нежданно и широко вторгались в их хмурые ряды новые, большие и красивые дома. Их фасады были светлы, их линии — открытые и простые — радовали глаз. И хотя старому на этой главной улице старого уральского города было далеко за триста лет, а новое исчисляло свой возраст всего лишь тремя десятилетиями, — новое победило здесь во всем. Победило так, что даже зловещие стены крепости-монастыря и хмурые купеческие постройки переняли на себя часть радостного и светлого беспокойства, каким жила ныне главная улица районного города Ключевого.
В свои первые дни работы в ключевской прокуратуре Трофимов часто, в свободные от занятий часы, бродил по холмистым городским улицам и переулкам. Он подолгу простаивал у стен монастыря, у строгановских солеварен, у новых домов, с интересом примечая, как новое и старое, живя бок о бок друг с другом, рождают своеобразный и увлекательный облик Ключевого.
Книги по истории края, которых было так много в библиотеке Белова, и довольно богатый краеведческий музей, разместившийся в бывшей монастырской церкви, помогли Трофимову, правда, пока еще в общих чертах, познакомиться с прошлым и настоящим города. Но даже и это первое знакомство принесло Трофимову большую радость и нежданно большую пользу.
Приняв от Михайлова дела и сразу же включившись в повседневную деятельность районной прокуратуры, Трофимов обнаружил, что и те небольшие познания о городе, какие приобрел он за эти дни, помогают ему лучше и глубже вникать в суть разбираемых им дел. Получалось так, что для верной оценки того или иного дела от Трофимова часто требовались не только какие-нибудь определенные знания, — ну, скажем, знакомство с производственными процессами на Ключевском комбинате или с бухгалтерской отчетностью местной кооперативной артели, — но и более широкие, выходящие за рамки так называемой прокурорской компетенции, знания, овладение которыми, он чувствовал, было для него обязательным. И сейчас, начиная свою работу в Ключевом, Трофимов столкнулся с тем, что к пониманию очень многих практических вопросов путь для него лежал через знакомство с самой жизнью города, его прошлым, его настоящим, что знать город и район он обязан так, как если бы сам был местным жителем, хотя вовсе не обязательно для этого было родиться в этих местах. Обязательным было другое: стать уральцем и полюбить этот край, словно он стал твоим, словно ты здесь родился и вырос.
И Трофимову было радостно сознавать, что, лишь недавно приняв дела на новой работе, он начинает решать их, руководствуясь не только статьей закона, не только своим долгом прокурора и советского человека, но и чувством патриотизма местного жителя, которое росло в нем с первого же дня его жизни в Ключевом.
«Охрана единых для всей Республики законов и патриотизм местного жителя — совместимы ли эти понятия одно с другим?» — спросил как-то себя Трофимов и пришел к выводу, что совместимы, что, больше того, без этого совмещения ему просто невозможно было бы работать с той полнотой ответственности за свои поступки, за свои решения, с какой он хотел и должен был работать.
Забот было много. Они не убавлялись по мере того, как Трофимов входил в работу, а, наоборот, их становилось все больше.
Одной из главных забот Трофимова было сейчас знакомство со своими сотрудниками, оценка их деловых качеств.
Трофимов понимал: как бы хорошо ни изучил он свой район и его нужды, как бы внимательно ни отнесся к разбору поступавших в прокуратуру дел и писем, один, без помощи и, что важнее всего, без товарищеской поддержки, он мало что сможет сделать.
С чего же начать? Тут не было и не могло быть каких-либо определенных рецептов: каждый, начиная работу с новыми людьми, решает, с чего начать деловое с ними общение, руководствуясь собственным опытом или советами товарищей, более знающих, чем он сам. Таким советчиком для Трофимова был его недавний начальник, старый и опытный работник Евгений Александрович Борисов.
— Приступишь к самостоятельной работе, Сергей, — сказал он на прощание Трофимову, — не забудь об основном: одному тебе во всех делах не управиться…
Трофимов не спешил с собственным выступлением в суде, хорошо понимая, как важно по-настоящему к нему подготовиться. Большое значение имело и то, какое именно дело выберет он для этого. Может быть, что-нибудь посложнее, позапутаннее, чтобы было где проявить себя, показать свою прокурорскую хватку? Какое-нибудь «громкое» уголовное дело, с сенсационными разоблачениями, — из тех, что хоть и редко, но все же встречаются еще в практике народных судов? Нет, не подобные «громкие» дела привлекали сейчас внимание Трофимова. И он сделал свой выбор: он решил выступить по делу Константина Лукина, относящемуся к категории так называемых «дел частного обвинения», — на первый взгляд как будто бы незначительных, простых дел, чаще всего проходящих в суде и вовсе без участия прокурора. Но то, что дело Лукина не было ни незначительным, ни простым, что оно далеко не случайно взволновало общественность всего города, — это-то и требовалось еще доказать, это и должен был сделать Трофимов в своем первом публичном выступлении в Ключевском народном суде.
А пока он старался не пропустить ни одного сколько-нибудь важного судебного заседания, внимательно следя за ходом следствия, за тем, как поддерживают обвинение его помощники — Власова или Находин, как руководит следствием председательствующий и что занимает и волнует посетителей суда в том или ином процессе.
Власова и Находин — люди разного жизненного опыта, разного темперамента, по-разному и совершенно непохоже строившие свою работу, выступая представителями государственного обвинения в суде, — неизменно были едины в главном: всякое дело, которое они разбирали, волновало и заботило их.
Но если Трофимов мог, присутствуя на суде, не кривя душой, говорить своим помощникам: «Правильно потребовали наказание, согласен с вами», то это вовсе не означало, что все в их работе казалось ему безукоризненным. И часто случалось, что на вопрос товарищей: «Ну как?» — Трофимов не ограничивался одной лишь общей оценкой, а откровенно высказывал им свои замечания.
Вот и сегодня после судебного заседания, на котором с обвинением двух работников железной дороги в использовании своего служебного положения в личных целях выступал Находин, прокурор и помощники сошлись в кабинете судьи.
С судьей — Алексеем Павловичем Новиковым — Трофимов был знаком еще очень мало. Он знал о нем лишь то, что рассказала ему Власова и что мог заключить сам, наблюдая его за работой в суде.
