Чижиков, будучи человеком рассудительным, понял одну прелюбопытнейшую особенность существования: если во Вселенной существует закон всемирного тяготения, то среди людей распространен закон всемирного притяжения. Фактически если у кого появляется необходимость в людях, то оные начинают к нему интуитивно стремиться и вокруг группироваться, причем как раз те, кто в данный момент нужен. И наоборот, если к тебе народ не потянулся, брось это дело и начни искать другое. Не мучь фортуну.

Так, в одном губернском городе, в местном кремле, Чижиков стоял с непокрытой головой возле неогороженного котлована, куда накануне свалился пьяный строительный рабочий из русаков и за ночь замерз при температуре минус 4. Об этом случае говорил весь город, однако новость дошла до Чижикова, когда к нему подошел крупный мужчина с бородкой и разъяснил беду.

– Ужасно, – отреагировал Павел Иванович на известие.

– Яков Геннадьевич Крамской, местный краевед, – представился мужчина, дыша паром, – вообразите, это у нас первый такой случай. И как раз перед праздником.

– Это прискорбно.

– Мэр очень переживает. Боится огласки.

– Думаете, могут снять?

– Думаю, могут.

– А я думаю, что не снимут. Не те уже времена.

– Но кого-то же снимут.

– Кого-то снимут. Прораба снимут.

– Прораба точно снимут.

– А кого еще?

– Кроме прораба, некого и снимать. Разве что бригадира?

– Можно и бригадира.

Павел Иванович внимательно осмотрел незнакомца, не найдя в нем особых изъянов – разве что он был в сандалиях, надетых на белый шерстяной носок. Погода стояла для такой моды не располагающей. Но эту странность наш герой отнес к общему тяжелому положению трудящихся масс всей необъятной страны на тот исторический момент.

– Чем обязан? – любезно спросил Павел Иванович.

– Я, собственно, вот по какому делу. Мне сказали, не имею права говорить, кто, что вам нужны доверенные лица по части одного вами придуманного дельца.

Чижиков удивился, но смолчал. Единственным, с кем он встречался, был мэр города, бывший винозаводчик Бобриков, человек крупный, мощный даже с виду, государственный. Одетый в костюм от «Бриони» и в роговых очках, он заставлял трепетать только одним своим присутствием. А если он говорил слово, то держись! Усмотреть связь между этими двумя людьми не представлялось никакой возможности. Хотя, подумал Павел Иванович, провинция всегда непредсказуема. Вот, к примеру, собрался в кремль на прием к губернатору по случаю тысячелетия города, а стоишь на краю мелкой пропасти, в которой ночью отдал богу душу местный алкаш.

– Допустим. А что вы, собственно, умеете делать? – отвлекся Чижиков от невеселых дум.

– Я умею всё.

– Как всё?

– Понимаете ли, нет, у меня богатая биография. Как бывший военный могу народ вокруг себя собрать, могу интеллигенцию в шеренгу построить. Вот только купать девок в шампанском не приходилось, на Лазурном берегу побывать не пришлось, ну и побить венецианский хрусталь в ресторане тоже пока не сложилось.

– А хочется?

– Очень, – честно признался собеседник. Чижиков оглядел Крамского:

– А не поздновато будет?

– Мечтать никогда не поздно. Понимаете ли, нет?

Яков Геннадьевич оказался при всем человеком вполне образованным, не показывал недостатка в обходительной культуре, а в сандалиях был, видимо, в силу стесненных финансовых обстоятельств. Он проявлял себя к тому же чистюлей и аккуратистом, что было заметно, опять же, по белоснежным шерстяным носкам и по-солдатски подшитому белому воротничку к клетчатой ковбойской рубахе из мягкой фланели. Это выдавало в нем отставного военного еще застойного, брежневского образца, туповатого, однако добродушного, не злонамеренного и мечтающего посвятить остаток жизни, как и его кумир-эпикуреец, приобщению к пошлым ценностям потребительского бытия, с гаражом редких западных лимузинов как компенсацией за скудную советскую молодость, жизнь с очередями за туалетной бумагой и беспросветное существование в военном городке, а в последнее время – за непереносимые переживания о том, что покупная способность пенсии сокращается, как бальзаковская кожа, да и приходит она с перебоями и опозданием по месяцам.

Из всего Чижиков вывел, что Крамской может стать хорошим исполнителем новой коммерческой инициативы, филигранно следующим всем инструкциям, после чего, не отходя от края пропасти ни на шаг, изложил суть дела, дословно пересказав известную статью в «Деловой Правде».

Он был так убедителен, что Якову Геннадьевичу тут же захотелось снять родовой стресс, потому что он мгновенно уверовал, что в его последних сексуальных неудачах эротического характера, несмотря на богатую фантазию, виноват как раз он самый, оглушивший дитятю Яшеньку при рождении, потому как все другие способы преодоления полового бессилия больше не помогали. Даже регулярное хождение в храм, где молился святому Спиридону Тримифунтскому, покровителю мужчин в случае половой нужды и падения уровня тестостерона.

– А как бы мне самому того? – поинтересовался Крамской у Чижикова.

– Это можно. Вам бесплатно или за деньги?

– Бесплатно, конечно.

– То есть без возврата?

– То есть вы не даете гарантии, что стресс когда-нибудь не вернется?

Это надо было хорошенько обдумать. Крамской неожиданно подсказал, что возможен рецидив, что стресс может вернуться, скажем, через полгода, пускай год, как последствие другого стресса. Это во многом меняло дело, расширяло перспективы пополнения кармана и умножения капитала за счет хроников из неврастеников.

– Дорогой ты мой, – закричал Чижиков Крамскому и неожиданно обнял его, отчего тот окаменел.

– Вы даже не знаете, какой вы стервец-молодец! Конечно, с возвратом. То есть я верну фотографию, которую вы мне принесете, с доказательством о снятии родового стресса, – тут он замешкался, потому что на радостях вдруг распахнулась его душа, но он вовремя ее сузил, – отдадите двадцатку потом, с общих дел.

На этом они расстались. Чижиков пошел на прием к губернатору по случаю юбилея города, который не стали отменять из-за траура по погибшему рабочему – слишком значительное было торжество и слишком скромным было несчастье.

На приеме присутствовала вся элита губернии: местные знатные дамы, жены чиновников, сами чиновники, их дети, в том числе и завидные невесты. Роль офицеров, расквартированных в гарнизонах, в городе выполняли казаки, разукрашенные орденами и медалями, глядя на которые складывалось впечатление, что страна с 1985 года непрерывно воюет, а казаки умудряются быть на государственных приемах и одновременно участвовать в боевых действиях на всех фронтах.

Чижиков пригляделся к одному из орденов на груди казака в чине полковника, и он показался ему очень похожим на орден Ушакова I степени, полученный странным образом минуя вторую. Павел Иванович поинтересовался, за какую такую морскую кампанию казачий полковник удостоен высокого генеральского ордена, кавалеры которого в количестве 47 штук были известны наперечет.

– Сильно умный, – сказал обиженный полковник Чижикову, отошел в сторону и направился жаловаться мэру на новенького, непонятно каким образом прибившегося к губернскому кораблю.

– Да и ты сам себе на уме, – крикнул ему вдогонку Павел Иванович, – орденок отстегни, не по чину будет.

Сколько теперь развелось таких самозванцев, думал про себя Павел Иванович, рассуждая о судьбе России, где всегда находятся люди, готовые примазаться к чужим славе и подвигам, чтобы заполучить уважение и расположение окружающих на фуфу. И ладно если просто наслаждаться почетом задарма – так ведь они еще умудряются за это получать финансовые средства, жить безбедно и брать не по чину. Эти ушлые людишки, думал Чижиков, уже захватили половину России, построили себе дома по берегам отечественных и зарубежных водоемов, хоромы с внутренним бассейном и баней, а на чем сделали деньги, что на свет произвели, кроме детей и отходов жизнедеятельности, – неясно.