– На диссертациях типа «О роли балалайки в процессе уничтожения лесов Среднерусской равнины» больше не проживешь, а к будущему разбазариванию не подступиться в силу незначительного чина, – сказал папенька в сердцах и надоумил сына пуститься в бизнес.

Обокрасть страну – он вполне допускал, ведь много в ней лесов, полей и рек, и недр, хватило бы всем, но свести родину, СССР, к нулю – это было выше его понимания, оттого и помер от удара. Мать пошла за ним следом, не видя смысла в одинокой жизни. Сама по себе потихоньку зачахла.

Не упустить своего – стало основным мотивом существования Чижикова. Прежний же наказ папеньки советской закалки «учиться и учиться» отменился папенькой и сам собой, потому что мог, по актуальным понятиям, привести исключительно к нищете. А потому время на учебу Павел Иванович зря тратить не стал, а начал самозабвенно, неукоснительно и с упоением зашибать копейку точно так же, как недавно читал прогрессивный по тем временам журнал «Огонек».

С тех пор, как и многие его современники из бывших партийцев и комсомольцев, Чижиков не гнушался ничем, справедливо полагая, что в смутные времена за это ничего не будет, потому что всех не перевешаешь – веревки не хватит, тем более что ее вообще перестали производить.

Он торговал, перепродавал, завозил, растаможивал, спекулировал, наживал, менял, посредничал, кидал, сдавал в аренду, выигрывал, проигрывал, заламывал, впаривал, от новых веяний не отставал, обналичивал, покупал и продавал новомодную электронику, компьютеры и даже валюту.

Больше всего он мечтал присосаться к нефтяной или газовой трубе, но не вышло, не хватило папиных связей из высшего партийного звена, и тогда молодой Чижиков понял, что надо что-то предпринять грандиозное, крупномасштабное, но другое, иначе годы проходят, а крупного капитала как не было, так и нет, и жизнь, получается, проживается как будто бы зря.

Стало быть, прежнее существование мелкого грызуна в колесе истории ему со временем порядком надоело, особенно потому, что усилия не приносили желаемого внушительного капитала, да такого, чтобы на его базисе можно было сходить за орденом в Кремль или, на худой конец, стать депутатом Госдумы.

Глядя на то, как все вокруг мучаются, работают с вечера до зари и обратно, он обратился умом в другую сторону. Напри мер, стал исследовать опыт известных авторитетов, а еще больше – опыт раскассированных большевиков, снова поднимающейся в полный рост церкви, возникших на пустом месте сект и самого государства, не помнящего коммунистического родства, то есть решил опереться на опыт всех, кто беззастенчиво торговал идеями светлого будущего. Он обратил внимание на то обстоятельство, что большевики так ловко сформулировали теорию светлого завтра, что заставили практически задарма и с увлечением на нее работать всё население необъятной страны, за исключением воров в законе, некоторых представителей умственного труда, отдельных интеллигентов и отпетых тунеядцев.

Церковь же, в свою очередь, записывала младенцев в свои ряды, не спросясь их желания и по воле родителей, что подразумевало впоследствии обязаловку платить подать до конца своих дней. А государство, со своей стороны, придумало налог на добавленную стоимость – бесстыжие поборы с граждан по географическому месту проживания, – по сути дела, ни за что и форменный грабеж.

Короче, свой новый, правильный бизнес он решил построить на светлейшей вере человека, точнее, на прозрачной доверчивости простака и одновременно, по возможности, ни на чем – по примеру большевиков, церкви и государства. Последнее тоже только и делает, что дурит простой народ, постепенно превращая наивных граждан в отъявленных пройдох, отвечающих в отместку на происки державы хоть и не всегда симметрично, но тем же.

Например, государство тратит налоги граждан на грандиозные показательные мероприятия или на мост через океан. В отместку гражданин, если не дурак, вместо того чтобы платить в казну, покупает себе яхту и ставит ее на прикол в зарубежном порту, расходует средства себе на самолет, чтобы летать к яхте, и пьет шампанское за 1600 у. е., потому что лучше в себя, чем на державный ветер. И вообще проживает каждый новый день как последний.

Таковы, собственно, были высочайшие намерения Чижикова. Но покамест нашему герою на ум ничего достойного не приходило. Однако, как это часто бывает, стоит человеку о чем-то крепко подумать и помечтать, как подворачивается случай – это ли не чудо, – который, если к нему должным образом отнестись и не прозевать, может повернуть жизнь из эфемерно-мечтательного в материально-продуктивное русло. Надо только уметь вовремя его распознать.

Случай такой подвернулся как раз в самый зачаточный период исканий Павла Ивановича. Однажды в Сочи, тогда еще курортном городе союзного значения, более широко известном в народе через крылатую фразу «в Сочи на три ночи» и по сочинскому преферансу, а теперь и подавно прославленном за счет прохладных Олимпийских игр в субтропическом климате, к Чижикову подошел молодой человек ехидной армянской наружности и предложил снять родовой стресс за десятку в оздоровительных и профилактических целях, причем сразу и навсегда.

В те благодатные времена 10 рублей были еще деньгами. На них можно было пообедать в ресторане или три раза в столовке, два раза сводить девушку в бар или кафе-мороженое, хотя доллар уже стоил у спекулянтов 1 к 10 деревянным рублям и назревала денежная реформа с грабительским финалом, проиндексировавшая ничего не подозревавших прежних богатеев из писателей и заслуженных артистов, веривших в справедливость и благородство министра финансов Павлова, давшего клятву на партбилете, до уровня бедняков, а пенсионеров – до плинтуса нищих и бомжей.

Павел Иванович поддался соблазнительному любопытству, что бывало с ним редко, и не зря. Он слушал и воодушевлялся, он понимал и предчувствовал, что вложенные 10 рублей в снятие родового стресса будут не напрасны. В его голове, как в гараже Билла Гейтса, изобретателя Microsoft, рождалась, зрела и билась в зародыше идея, способная в перспективе сравнительно честно обобрать всё человечество. Если не всё, то самую доверчивую его часть.

Его нисколько не конфузило то обстоятельство, что он позаимствует идею и оставит первооткрывателя на бобах. Он уже тогда знал, что идея богата не сама по себе, а своим материалистическим воплощением. Мало придумать лампочку Ильича – надо еще наладить ее серийное, массовое производство, а не прозябать далее в подлом сословии кустарей-одиночек и вхолостую оспаривать, кто первичен, наш Попов или пресловутый Эдисон.

Нажитый на тот день скромный капиталец путем различных манипуляций спекулятивного, валютного и прочего сомнительного характера, стыдливо позволенных начиная с 26 мая 1988 года посткоммунистами горбачевского образца законом «О кооперации», в размере 20 000 у. е. в различной валюте, кроме советской, он разделил пополам. Одну часть Павел Иванович припрятал как клад на черный день в «Российском Стеклянном Народном Трехлитровом банке» с закатанной крышкой в надежном месте – на участке в Кратово в восемь соток, доставшемся в наследство от родителей, почивших в Бозе. Место для саперно-сберегательных работ он выбрал целомудренно тихое, под яблоней, давно не плодоносящей, аккуратно сровнял землю, слегка притоптал и присыпал жухлой листвой.

Другую же часть решил употребить в виде первоначального инвестиционного капитала на развитие предпринимательства, которое сулило принципиально поменять его положение в обществе, вознеся до самых могущественных и заоблачных высот, сравнимых с положением греческих богов под руководством придурковатого, сердитого и невежественного Зевса, которого легко обошел на историческом повороте книжник Христос, взывавший к милосердию.

Уже через неделю у нашего героя появились подробный бизнес-план и теоретическое обоснование в черновом варианте. Он ходил по кабинету в синем нетленном китайском шелковом халате с золотым драконом на спине и иероглифами на груди, пережившем нерушимую дружбу Сталина с Мао, конфликт Никиты Хрущева и всё того же Мао, «культурную революцию», инцидент на острове Даманском, смерть Мао, китайскую и советскую перестройки, смерть его первого владельца – то есть перешедшем к нему по наследству от отца, – и время от времени приплюсовывал новые детали, которые должны были бы сыграть принципиальную роль в новом деле, в котором не могло быть неучтенных нюансов до мелочей.