– Мы вчера такой шашлычок с Петром Андреичем сбацали, – рассказывал в курилке тот, кто жил неподалеку от дворца.

– А ко мне вчера сосед приходил пульку расписывать, – делился другой, но доходом и рангом пониже.

– А я вчера отвозил хозяину плату за жилье на другой конец города, – говорил с завистью третий.

– Хорош курить, молодежь! – иногда покрикивал Павел Иванович, выглядывая наполовину из окна, после чего сотрудники мгновенно разлетались по своим местам, как напуганные коты.

В какой-то момент Чижиков задал себе вопрос: а что, собственно, делают здесь все эти хорошо одетые люди на мои деньги? И не мог дать ответа. Вникнуть же во всю эту суету ему не позволяли занятость и мудрая лень.

Иногда он встречал у себя уполномоченных, с кем был знаком лично и кто самостоятельно привозил мешками письма с фотографиями и деньгами. Они ценили свою службу, потому что она давала им хороший доход, хотя, наверное, и подворовывали. Но не сильно, иначе это бы всплыло – они были людьми старой закалки, понимали ответственность и знали скромную меру хищения. Павел Иванович с удовольствием перетащил бы кое-кого из них из провинции в центр ради усиления, но, во-первых, он боялся оголить форпосты бизнеса на местах, а во-вторых, многие из них были необучаемы новым средствам ведения коммерции из-за своей отсталости или природной тупости. Поэтому Чижиков предпочитал у себя в новом офисе людей с университетским, а еще лучше – с заграничным образованием, коих в России развелось к тому времени несчитано числом.

С некоторыми из уполномоченных на местах из простых, навещавших иногда центральный офис, Чижиков охотно обедал в собственном ресторане, открытом добродушным хозяином из гуманитарных соображений и нежелания платить кому-то постороннему втридорога за еду, когда есть возможность сэкономить и не заплатить – главный принцип успешного бизнесмена во все времена.

Здесь столовались все сотрудники за очень умеренные деньги. Еда была советского образца, то есть многонациональная и вкусная, насколько бывает вкусной такая еда, жирная и тяжелая, рассчитанная на российский, сибирский, кавказский, промозглый и суровый климат, требующий огромных калорийных затрат для сносного выживания, когда большая часть года – зима, а всё остальное время – жалкие потуги на лето. Правда, новая офисная мелюзга, все эти тощие гуппи, барбусы и скалярии, следя за фигурой, воротили от еды носы и фыркали на селедку под шубой и салат оливье, предпочитая модные суши и тэрияки, но появлялись в ресторане ежедневно и уминали за обе щеки. «Лживый и нелицеприятный народец», – думал о них Павел Иванович, встречаясь с ними ежедневно в ресторане.

– Ну чего им не хватает? – обратился он к заехавшему ненадолго Крамскому, приглашенному ради душевной беседы отобедать чем бог послал под водочку, настоянную на хрене, собственного чижиковского производства.

– Я бы за жизнь в столице всё отдал, – мечтательно произнес Крамской свою заветную мысль.

– А переезжай-ка ко мне сюда! – воодушевился Чижиков.

– Нет, это я так, образно сказал. Я только что дом построил. Баню. Рыбалки у вас тут нет.

– Дом продашь, рыбалку я тебе организую.

– Трудно сейчас сниматься с места. Только-только зажил.

А ведь действительно, Яков Геннадьевич купил себе аж двадцать соток земли у реки на краю леса, поставил трехэтажный каменный дом для себя и молодой сожительницы, которая его терпела вместо жены, отправленной в отставку с появлением больших денег, и двухэтажный гостевой дом с баней. Между ними он вырыл бассейн. Нанял кухарку и прислугу. Вообще-то и сам он круто изменился: сменил сандалии с белыми носками на туфли из кенгуру, очки купил роговые и внешне был больше похож на преуспевающего губернатора в любимчиках у высшего руководства, чем на сотрудника, честно сказать, шарашкиной конторы «Чижиков и К^о» с явной претензией на мировое господство в области одурачивания простаков.

– Как там у нас дела на местах?

– Нормально пока, но надо что-то новенькое придумывать. Интерес падает, медленно, но неукоснительно.

– Мы над этим думаем. Есть предложение?

– Отдайте мне соседнюю губернию.

– Так ведь там есть свой уполномоченный.

– Да что он там приносит. Слезы. А я подниму оборот. И мне хорошо, и вам.

– Нехорошо как-то, Яков Геннадьевич. Нехорошо конкурировать со своими.

– Так а что делать, если от этого вашего уполномоченного мало толку?

– Не кажется вам, Яков Геннадьевич, что уха немного кисловата?

– Похоже на то.

– Лимонной кислоты перелили.

Павел Иванович позвал повара и стал его отчитывать за проделки и недочеты.

– На, сам пробуй. Мне кисло, ему кисло, а тебе в самый раз. Что, вкусы у нас не сходятся?

– О вкусах, Павел Иванович, не спорят, как говорится.

– Вот именно, уволю тебя, чтобы не спорить о вкусах. Я есть хочу, и мне надо, чтобы твой вкус совпадал с моим. Чтобы совпадал с его вкусом, а не наоборот. Даже китайцы подстраивают свою кухню под наш ранжир. Люди с тысячелетней культурой чревоугодия не пытаются нас учить и перевоспитывать, зато ты, деревенщина из простых, навязываешь нам свой смак.

– Сейчас сменю, – сказал повар и засуетился.

– Какой еще дурак тебя на такую зарплату возьмет?

Он хотел сказать: «Кто тебя, дурака, возьмет», но получилось то, что получилось.

– Быстро, – скомандовал Чижиков повару, раздраженный своей оплошностью.

Тот мгновенно исчез и почти сразу вернулся, но с борщом.

– Это другое дело, – сказал Павел Иванович, отведав борща, и стал быстро черпать и громко отхлебывать, как невоспитанный ребенок, которого нетерпеливые пацаны ждут во дворе играть в футбол, чем поверг Крамского в недоумение и оторопь.

– Может, когда захочет, – сказал хозяин, покончив с борщом, который был, между прочим, третьего дня.

Чижиков сам обедал на фирме почти каждый день. Ему обычно приносили на подносе прямо в кабинет, но он и сам лично проверял, чтобы у сотрудников было всё то же, что подавали ему с гостями в ресторане. Но его всё равно обманывали. Ему подносили еду, которую готовили на завтра, так что у него было всегда свежее, а у всех остальных – как минимум суточное.

Он снова позвал повара и стал проводить с ним, как говорили в старину, распеканцию.

– Скажи мне, дружище, почему у нас люди не доедают? Почему всё остается на тарелках и летит в помойку?

– Я почем знаю? – прикинулся повар дурачком.

– Не знаешь, почему много отходов? Нет?

– Публика у нас такая, неблагодарная.

– Готовишь, ты, братец, плохо.

– Помилуйте, Павел Иванович. Только что похвалили.

– А почему не едят?

– Так ведь не французы мы с их порциями величиной с блоху.

– Стало быть, от щедрости нашей все наши беды?

– Выходит, что так.

У Павла Ивановича, как у любого рачительного хозяина, иногда случался острый приступ экономии, когда из всего негодного, даже самого непотребного, хочется произвести прибыль.

– Слушай сюда внимательно, – сказал Павел Иванович повару, – когда я вижу, сколько пропадает еды, у меня сразу болит душа и требует от моего мозга, чтобы он, в отличие от ленивого твоего, напрягся и придумал кое-что, чтобы эти несъеденные продукты приносили человечеству дальнейшую пользу. Тем более что все продукты девственной свежести и превосходного качества. Вот ты, голова, об этом думал?

– Можно в сарае завести с десяток поросят и кормить их помоями, как это делают обыкновенно при столовках и кафе.

– Как вас называть? – спросил Крамской.

– Повар Алямсов.

– Неужели-таки Алямсов?

– По папе.

– А по маме?

– По маме я Егор Помоев.

– Я даже представил себе, как запах свиней будет радовать со двора сотрудников фирмы, – сказал Крамской.

– Я как-то об этом не подумал.

– Так у него свой интерес, – вмешался Чижиков, – я его прекрасно понял. Вонь сможет покрыть запах прокисшей помойки нашего двора, как боров молодую свинку.

Повар покраснел. Вывоз отходов был на его совести.