Мы видели Н. И. и в качестве участника в богослужениях. Коронным выступлением его на этом поприще было чтение «Слова Иоанна Златоуста» во время пасхальной обедни.170 Бывают такие случаи, что исполнение того или иного произведения достигает до предельного совершенства, например, исполнение Ф. И. Шаляпиным «Персидской песни» Рубинштейна, или исполнение В. И. Качаловым171 «Тройки» из «Мёртвых душ». Такое исполнение называется шедевром мастерства. Подобного рода шедевром являлось чтение Н. И. «Слова».172 Чтение начиналось в спокойном величественном тоне: «Аще кто благочестив и боголюбив…», нарастало до слов «пира веры» и, наконец, достигало до апогея: «где ти, смерте, жало» и т. д. Чёткость и выразительность доведены были до предельной точки, эмоциональность до предела, близкого к состоянию экстаза. Да простят меня верующие и Н. И. за то, что я решаюсь на, может быть, слишком рискованное сравнение, но я не нахожу другого способа выражения своей мысли, как, сказать, что Н. И. в этот момент подобен был В. И. Качалову, как бы тот выступал на церковном амвоне. Это состояние восторга и экстаза, как сам говорил Н. И., связано было у него с душевным переломом, пережитым им в юношестве. Он вспоминал о том, как в его душе когда-то появился червь сомнения и неверия и как в пасхальную именно утреню, а потом и обедню он пережил яркий момент религиозного экстаза, навсегда утвердившего его в вере. Кончилось богослужение в семинарской церкви, а Н. И. стремительно отправляется на подворье Белогорского монастыря173, где богослужение идёт более длительно: ему хочется ещё и ещё раз пережить «пир веры». Н. И. летом одного года ездил с семинаристами в Палестину и вернулся оттуда крестоносцем Гроба Господня.174

[175]

Н. И. жил со своей мамой, отец у него уже умер. Поскольку нам удавалось наблюдать, у него было очень почтительное отношение к матери. У мамаши его был грубоватый мужской голос, и она называла его по имени и отчеству – Николай Иванович. Н. И. был холост, и поэтому ходили разные толки и кривотолки для объяснения этого явления. Так, одни толковали, что это мама не даёт ему жениться; другие говорили, что у него есть склонность к монашеской жизни, но он не решается на постриг, потому что не согласен с той частью процедуры пострижения в монахи, где предлагается отречься от родителей. Высказывали и такое предположение, что Н. И. примет священный сан, когда это разрешается без вступления в брак, т. е. в возрасте 50 лет. Так на самом деле и получилось: он принял епископский сан уже в пожилом возрасте.

Частым посетителем Н. И. был преподаватель епархиального училища К. П. Пономарёв, с которым они учились вместе в академии.176 Это свидетельствует о том, что у него было развито чувство товарищества и дружбы. В отношениях с сослуживцами Н. И. был очень общительный и внимательный, ничем не выделялся среди других. Даже на вечерах он держался очень просто «компанейски», вплоть до того, что участвовал в играх (sic!). Семинаристам казалось немного странным видеть Н. И. среди играющих, когда он бегал по кругу и ловил «мышку», но барышни его охотно принимали на эту игру (sic!).177 По отношению к семинаристам Н. И. старался всё-таки держать «твёрдую руку», но по природе он был мягок. В заслугу Н. И. нужно поставить то, что он старался около себя создать актив дисциплинированных семинаристов, через который можно было влиять на других, но не всегда это удавалось, потому что во время войны в семинарии были явно ненормальные условия учения, когда пришлось тесниться на одной третьей части учебного здания.

Во время войны Н. И. возглавлял семинаристов при расквартировании раненых по прибытии их в Пермь. Лишь только раздавалась сирена, возвещающая о прибытии поезда с ранеными, Н. И. моментально собирал бригаду семинаристов и выезжал на вокзал. В семинарии, на верхнем этаже помещался лазарет, а на среднем этаже – казарма мобилизованных, готовящихся к отправке на фронт. Н. И. организовывал семинаристов на культурное обслуживание тех и других. Воспитательные задачи от этого значительно усложнялись, но Н. И. старался держаться на высоте этих задач.178 В семинарии выделилась группа добровольцев отправиться на войну. Проводы были обставлены большой торжественностью. За обедней патриоты перед пением евангелия подошли к амвону, и евангелие диакон читал, возложив его на голову их. Эта картина напомнила историческую картину, как Сергий Радонежский благословлял на ратный бой с татарами на Куликовом поле Димитрия Донского.179 Так перекликались события современности с глубокой стариной. В этом видна была направляющая рука Н. И. Проводы вылеченных в лазарете на фронт обставлены были [с] особой торжественностью: на них надевались крестики, на лестнице при выходе их хор семинаристов пел патриотические песни. Душой всех этих мероприятий был Н. И.180

[181]

…В июне 1923 г. проездом из Белоруссии в Шадринск на станции Богданович мельком я видел Н. И. уже в сане шадринского архиерея. Он «проезжал», а точнее сказать, его «проезжали» из Шадринска в Свердловск.182 Он был окружён «провожающими».183 Зимой, направляясь в город на базар, я проходил мимо домзака184 и у спуска в город, на углу ул. Малышева я видел Н. И. с метёлкой под мышкой, с руками, вдёрнутыми в рукава.185 Это была моя последняя встреча с Н. И. Передавали, что в Шадринске он пользовался такой популярностью, что за ним, когда он шествовал, всегда следовала толпа его поклонников. Дальнейшая история Н. И. «покрыта мраком неизвестности».186

5.IX.[1960] 16 ч. 06 м. свердл[овского] вр[емени]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 21-26 об.

Валериан Александрович Фаминский

187

Есть люди, с которыми ещё только предстоят неизбежные в будущем встречи и знакомство, но о которых задолго до этого узнаёшь что-либо, хорошее или плохое, что в какой-то степени оказывает влияние на знакомство с этим человеком при личной встрече с ним. Таким был для нас В. А. Фаминский.

Ещё задолго до поступления в семинарию мы уже знали, что среди учителей семинарии был один, который был грозой для всех учеников. Слухи об этом учителе-грозе чаще всего доходили до нас от братьев или знакомых семинаристов, учившихся когда-то у В. А., и благополучно окончившие семинарию. Но был ещё источник этих слухов, злобный и дышащий ненавистью к В. А., кривили чаще всего те из псаломщиков или диаконов, которые начинали когда-то учиться в семинарии, но были уволены из первого или второго класса. Они, эти изгнанники, часто на вопрос: почему они не окончили семинарию, лаконично отвечали: «из-за химеры».

«Химера» – это было то злобное прозвище, которым расплачивались семинаристы с В. А. за его исключительную требовательность и за его действительно грозный вид. Выражение «из-за химеры» могло иметь двоякий смысл, а именно: или из-за того, что кто-то не справился с наукой, преподаваемой В. А., или из-за того, что кто-то был уволен по какой-либо другой причине, но обязательно по настоянию В. А. Что это было и на самом деле так, это проверено было однажды на очень рискованном опыте, а именно: нашёлся один смельчак, который спрятался в большом шкафу на время совета и наблюдал за ходом решения различных вопросов, в том числе вопросов исключения. Как он потом рассказывал, больше всех за исключение ратовал В. А. и именно по самым разнообразным мотивам.188